Я сдвинулась со своего места, на котором говорила слова приветствия, и вошла в центр пространства, ограниченного с обеих сторон рядами младших магистров в серых плащах. Фигура в чёрном плаще поднесла мне на чёрной бархатной подушечке кинжал — такой же, какими были вооружены младшие магистры, и я опять увидела блеск золотисто-карих глаз из-под капюшона. Другая фигура поднесла мне череп. Взяв в одну руку кинжал, а в другую череп, я закрыла глаза, и меня покрутили вокруг моей оси. Повернувшись несколько раз, я бросила череп, не открывая глаз. Когда костяной стук стих, я открыла их и увидела, что фигура в сером плаще, к чьим ногам подкатился череп, шагнула вперёд, откинула капюшон и обнажила кинжал. Это была бледноликая хищница с гладко зачёсанными и собранными в узел на затылке светлыми волосами. С ней мне предстояло сразиться.

Фигуры в чёрных плащах быстро, но без излишней суетливости покинули центральное пространство, и начался мой поединок с младшим магистром — бледной блондинкой с голубыми тенями вокруг глаз и серыми губами. Он и правда был весьма символическим: мы проделывали отрепетированные движения, моя противница как будто старалась достать меня кинжалом, но ни разу не задела. Клинки ударялись друг о друга, производя весьма грозный лязг, но удары были несильными. Правда, под конец острие кинжала младшего магистра слегка оцарапало мне руку, но это был знак, что поединок окончен. Пока моя противница целовала меня в обе щеки, ко мне уже шла фигура в чёрном плаще с подушечкой в руках. Я положила на чёрный бархат свой кинжал и произнесла слова благодарности, обращаясь ко всем младшим магистрам.

Без промедления закутанный в чёрный плащ оруженосец с золотисто-карими блестящими глазами поднёс мне меч в ножнах, и я опять вздрогнула, ощутив пожатие маленькой руки. Настоящий меч был не то что бамбуковый: он был тяжёл и остр. Вынув его из ножен, я обратила свой взгляд на четверых латников, которые, широко расставив ноги и опираясь на свои мечи, смотрели на меня непроницаемо и холодно. Султаны из перьев возвышались над их шлемами, клинки сверкали; это были старшие магистры, матёрые хищники, все четверо — мужчины. Только Оскар был из них мне знаком, и на него я воззрилась с надеждой. Отсалютовав мечом всем четверым, я сказала заученную мной фразу:

— Безымянная смиренно просит оказать ей честь, скрестив с нею меч.

Латники переглянулись. Не обмолвившись и словом, трое кивнули Оскару, и тот сошёл со ступенек, воинственно приподнимая свой тяжёлый длинный меч. Его доспехи бряцали, султан колыхался, складки красного плаща струились; он как будто спрашивал меня: «Зачем ты потревожила мой семисотлетний посмертный покой? Зачем тебе понадобилось биться со мной? Ну, сейчас ты пожалеешь о том, что вызвала меня!»

Хоть я неоднократно репетировала этот бой с Оскаром, сейчас я отчего-то слегка растерялась. Репетировали-то мы в гостиной, сдвинув мебель к стенам, нашей единственной зрительницей была Аделаида, и всё было понарошку, а сейчас!.. Оскар, превратившись в восставшего из мёртвых рыцаря, был поистине устрашающим: он метал глазами ледяные молнии и размахивал длиннющим мечом, удары которого, даже наносимые вполсилы, были очень тяжелы — словом, он был великолепен и ужасен. Даже несмотря на то, что этот поединок, как и предыдущий, был символическим, отражать удары настоящего меча другим настоящим мечом было непривычно и трудновато. Лязг стоял жуткий, а временами от ударов между клинками проскакивали искры. «У-у-ыхх!» — просвистел меч Оскара, и чуть выше локтя меня как будто огрели хлыстом. Я впервые после превращения увидела собственную кровь: она была не красная, а какая-то тёмно-бурая. Рукав рубашки мгновенно пропитался ею. Рана была пустяковая, но меня качнуло, и я была немедленно подхвачена двумя фигурами в чёрных плащах, одна из которых обеспокоенно блестела из-под капюшона золотисто-карими глазами. Оскар оборвал мой окровавленный рукав и передал одному из чёрных плащей, а проворные тонкие пальчики уже промокали мою рану тампоном. Они приложили к порезу марлевую салфетку и закрепили повязку пластырем. Я снова ощутила их быстрое и лёгкое пожатие.

Я встала на колени, окружённая серыми плащами. Мне вручили овальный бронзовый поднос, на котором лежал оторванный рукав с моей кровью, аккуратно свёрнутый. Я ощутила щипок за волосы: это Оскар, взяв пальцами маленькую прядку — буквально несколько волосков, — срезал её своим мечом. Волоски упали на поднос, который я держала. Следом за Оскаром то же самое сделали остальные три старших магистра, а потом и все младшие магистры. Один за другим они подходили ко мне, откидывали капюшон, срезали своим кинжалом несколько моих волосков и клали их на поднос. Некоторым я взглядывала в лица, некоторым — нет; среди них были и мужчины, и женщины, и все они имели несколько болезненный вид: бледные лица с серыми губами и тенями вокруг глаз. Наверно, и я так же выгляжу, подумала я.

Один из младших магистров, срезав и положив на поднос мои волоски, задержался возле меня немного дольше, чем остальные; я подняла взгляд и узнала Эйне. Её волосы, обычно растрёпанные, были в кои-то веки расчёсаны и забраны в пучок на затылке, под её серым плащом блестела кольчуга, а на ногах — железные наголенники. Она посмотрела мне в глаза долгим взглядом, убрала кинжал в ножны и отошла.

Моя шевелюра не слишком сильно пострадала от этой процедуры: на подносе скопилась совсем небольшая кучка волос. Последней срезала у меня волоски обладательница больших золотисто-карих глаз, и я увидела её без капюшона. Это было миловидное создание с чудесными волнистыми волосами цвета тёмного шоколада, бледным изящным личиком и маленьким ротиком, чуть подкрашенным розовой помадой. Ротик улыбнулся мне, и я не удержалась от ответной улыбки.

Поднос взяли у меня и унесли незримо присутствовавшему при обряде Великому Магистру. И настал черёд вступительного дара.

Я отошла с центрального пространства зала, ряды младших магистров отодвинулись дальше к стенам, и откуда-то из-под пола послышался скрежет, как будто заработал какой-то механизм. Плитки пола начали подниматься и раздвигаться, и из открывшегося в полу отверстия поднялась прямоугольная чёрная каменная плита с углублением с одной стороны. В этом углублении находилась обнажённая женщина, прикованная к плите железными обручами, которые обхватывали её запястья, щиколотки и шею. Лицо женщины было закрыто железной маской без отверстий для глаз и рта, только для носа было проделано отверстие, чтобы жертва не задохнулась и раньше времени не умерла.

Женщина эта когда-то вышла замуж за моего отца после смерти мамы, и звали её Алла; впрочем, никому здесь не было дела до её имени. Она была только жертва, приносимая в качестве вступительного дара. Я не хочу сказать ничего плохого о ней в её смертный час; все её поступки были продиктованы либо её чувствами без контроля разума, либо недопониманием и заблуждением. Она повесила на меня ярлык наркоманки, потому что больше доверяла своим глазам, чем справкам; она не хотела, чтобы я жила вместе с ней и отцом, потому что боялась меня, думая, что я вскоре начну воровать из дома вещи и деньги, а потом и вовсе убью её и отца. Она повесила на меня ярлык убийцы, потому что увидела на мне кровь, но вы знаете, как эта кровь на меня попала; получив сообщение о моей смерти, она была этому рада, а от моего тела отказалась, и меня «хоронил» Оскар. Она сказала обо мне: «Собаке — собачья смерть». Она ненавидела меня, думая, что я наркоманка и отцеубийца, но я ей простила её заблуждение и её ненависть. Я отняла мать у моей маленькой сестрёнки, но я любыми способами обеспечу её; не думаю, что она когда-нибудь сможет принять любовь такого существа, как я, но нуждаться она не будет. Первый взнос я уже сделала.

Вокруг плиты с жертвой образовалось что-то вроде круглого каменного стола с чуть наклонной поверхностью, опускающейся вниз к краям. В этой поверхности были выдолблены желобки, один из которых был шире и глубже остальных, а другие были одинаковы. Они образовывали узор и заканчивались на краях каменного жертвенника. Под каждый желобок была поставлена золотая чаша, а всего чаш было тридцать семь. Под самым большим желобком стояла самая глубокая и богато украшенная драгоценными камнями чаша — она предназначалась для Великого Магистра. Я сказала: