— Детка, закрывай окна, мы уходим, — сказала она Ире. — Нам с тобой сегодня по пути. — Она жила неподалеку от второй городской больницы, где лежал Павел.

Пока Ира затворяла широкие окна, Примадонна успела расчесаться, прихватить зажимом и распушить свой «хвост», поярче накрасить губы и напудриться. Они заперли библиотеку, спустились на первый этаж. Ира свернула к стеклянному шкафу повесить ключ. Усатый вахтер по обыкновению дремал в кожаном потертом кресле между шкафом и столиком с телефоном. Руки его покоились сложенными на животе, раздвинутые циркулем ноги были расслабленно вытянуты, но голову он держал на удивленье ровно — будто он вовсе и не спит, а просто закрыл глаза и о чем-то думает. Сказать ему обычное вежливое «до свиданья» и тем самым разбудить его — было ни к чему, и Ира молча дважды прошла мимо вахтера: к шкафу и к выходной двери, где поджидала ее Примадонна.

За стеклянной дверью, несколько в стороне от нее, на широком бетонированном крыльце стояла компания мужчин. Когда Ира с Примадонной вышли на крыльцо, мужчины дружно грохнули смехом. Ира оглянулась и увидела среди них Яшку Бакланова. Он тоже заметил ее, помахал рукой:

— Иришка, на минутку!

Ира с Примадонной подошли к ним. Нескольких молодых преподавателей Ира знала, в том числе и Миронова, просившего придержать для него журнал с нашумевшим романом, остальные были ей незнакомы. Лица у всех были веселые, на губах еще удерживались остатки смеха.

— Старушка, хочешь свеженький анекдот? — Яшка слегка обнял Иру за плечи. — Значит, так…

И стал рассказывать тягучий анекдот из серии «муж уехал в командировку, а жена…». Анекдот кончался непристойно. Яшка с шиком и в то же время как-то театрально-приглушенно, почти ласкательно произнес набор ругательных словечек и сдержанно хохотнул, позволяя остальным дать волю смеху. Однако остальные тоже хохотнули сдержанно. Одна Примадонна залилась безудержным смехом. Она запрокинула голову и смеялась, обнажив длинные, чуть кривые, но ослепительно белые зубы, тесно поставленные друг к дружке. Ира же, не переносившая грубой брани, торопливо бросила Яшке:

— Ладно, я спешу в больницу.

— Детка, я с тобой, — тут же сказала Примадонна. — До свидания, мальчики, — улыбчиво распрощалась она.

— Иреныш, привет Павлу! — крикнул вдогонку Яшка.

Когда сошли с высокого крыльца на тротуар, Примадонна вдруг сказала Ире:

— Знаешь, детка, езжай одна, а я — на такси. Все-таки мне нужно поговорить с Кулеминым. Уверена, он сидит дома, но не подходит к телефону.

— Да, лучше съездить, — согласилась Ира. И неожиданно для самой себя сказала: — Все это из-за вас получилось.

— Значит, любит, — засмеялась Примадонна. — А в общем, он не так уж плох. Не хуже других.

Она махнула Ире и пошла к остановке такси. Пошла легкой, слегка покачивающейся походкой, отчего шикарный золотисто-соломенный «хвост» тоже слегка покачивался за ее плечами.

В больницу Ира проникла без всяких осложнений. А вот настроения (улыбка и еще раз улыбка) не получилось.

Когда присели на диванчик в полутемном тупичке коридора, Павел сразу же спросил:

— Что у тебя стряслось?

— У меня? С чего ты взял? — попробовала улыбнуться Ира, но улыбка вышла кислой.

— А все-таки?

— Абсолютно ничего. Напротив, мы вчера были на именинах. (Зачем же скрывать, если Света проболталась?) Наугощались, натанцевались. Все прекрасно… Ты взял доверенность? — Павел лег в больницу за неделю до зарплаты, и нужна была доверенность, чтобы получить причитавшиеся ему деньги за прошлый месяц.

— Да… Вот. — Он достал из кармана полосатой пижамной куртки доверенность. — Возьми, пожалуйста. Все как положено: печать и подпись главврача.

— Вот и хорошо. — Ира спрятала бумагу во внутренний кармашек хозяйственной сумки.

— Сколько ты должна этому печенегу? — неожиданно спросил Павел.

— Как — должна? — обомлела Ира. — Откуда ты знаешь?

— Мне Света сказала.

— Мерзавка! — вырвалось у Иры. — Значит, она следила за мной, подслушивала и донесла тебе! Выходит, она все тебе доносит?

— Доносит?!

Сама того не сознавая, Ира уже перешла ту грань, за которой человек не способен разумно управлять своими мыслями и речью.

— А она тебе не донесла, что за мной ухаживали? — насмешливо и едко спросила она. — Некий главный кондитер. Если хочешь знать, он мне кое-что предлагал…

— Нет, этого я как раз не знаю, — добродушно усмехнулся Павел.

— А жаль, мог бы знать. Хотя конечно! — ты не Огелло, а современный Дон Кихот!

«Чьи это слова, чьи слова? — подумала она. — Ах да! Примадонна — о Кулемине!..»

— Значит, ты об этом пока не знаешь?

— Успокойся, — жестко прервал ее Павел. — Света слышала у Зайцевых какой-то разговор о тебе, с упоминанием о долге. Думаю, не очень лестный для тебя разговор. Ей было обидно за тебя. Она-то не знала, что у тебя есть тайны от меня.

— Перестань, не такая уж это тайна! — взорвалась Ира. — Ты прекрасно знаешь наши долги. Но почему-то думать о них должна я. Почему-то это право ты уступаешь мне. Почему-то все я, я и я! — Она понимала, что этого не следует говорить, что жестоко говорить об этом Павлу, и тем не менее продолжала — Почему-то одна я должна думать: что купить, где достать, как выкрутиться!..

— Говори чуть тише, хотя бы на полтона, — улыбнулся вдруг Павел. — Я решительно все понимаю. Просто с этим печенегом нужно рассчитаться. Я выйду из больницы и достану денег.

— Перестань, ты — достанешь! Где? Может, у своих сослуживцев?

— Достану, — повторил Павел. — Сколько ты ей должна?

— Четыреста рублей, — резко ответила Ира.

— Это… тот «добренький профессор»?

— Да. Ну что, ты возмущен и негодуешь?

— Вовсе нет. — Павел явно настроился на шутливый лад;— Напротив: признаю, что я никчемный муж, и торжественно клянусь исправиться. Будем считать, что у нас мир? А, Иришка?.. — Он обнял ее, притянул к себе, и Ира уткнулась лицом в его полосатую куртку.

— Ты знаешь, о чем я думаю? — В голосе Павла явно зазвучали веселые нотки. — Мы потрясающе умеем делать из мухи слона и усложнять себе жизнь. Ей-богу, потрясающе. Напридумываем сами себе немыслимых проблем, потом терзаемся, ищем выход. Начинаем завидовать всяким Яшкам, всяким печенегам. Ты со мной согласна?

— Может быть, — неуверенно повела плечом Ира.

— Да ведь точно, без всяких «может быть». Ну, чем нам плохо живется? У нас квартира, у тебя и у меня интересная работа, у нас растет прекрасная дочь. Света будет добрым, хорошим человеком, отзывчивым к чужой беде, чужому горю…

— Ах, ах, у нас все — в превосходной степени! — улыбнулась Ира, заражаясь его веселым тоном.

— А почему же нет? Что мы — голодаем, надеть у нас нечего? Подумаешь — в долг залезли! Как залезли, так и вылезем. Не в том беда, Иришка. Не в том, что у тебя нет дубленки и мы не завтракаем паюсной икрой. Плевать на это.

— Тогда в чем же?

— Милая ты моя девочка! Мы когда с тобой последний раз в театре были? — Павел снова легонько обнял Иру. — Райкин приезжал — не пошли, вахтанговцы на гастролях были — нам опять некогда. А считались когда-то заядлыми театралами. Значит, что-то случилось с нами, раз перестали тянуться к духовной пище. А ведь как ни крути, да и веками проверено: не хлебом единым жив человек.

— Я понимаю, о чем ты, — вздохнула Ира. — Ты прав, очень даже прав. И на все вернисажи я бегала, ни одну выставку художников не пропускала. А теперь в кино лень выбраться, все телек да телек. Конечно, ты прав, — повторила она.

— Значит, выше голову, Иришка? Будем наверстывать упущенное? — Павел по-мальчишески подмигнул ей.

— Честное слово, будем! — Ира, чмокнула мужа в щеку. И вдруг засмеялась — А помнишь, как мы без билетов в филармонию на Пахмутову прорвались?

— Еще бы! Благодаря Олегу. Без него бы мы…

— Конечно! Господи, никогда не забуду: третий звонок, никаких шансов — и тут Олежку осенило! Сдергивает с тебя плащ, перекидывает себе на руку, дыбит пятерней свои волосы, сует тебе свой альбом с акварелями — это же счастье, что у него этот альбом оказался! — и, пробиваясь сквозь толпу, небрежно бросает: «Пропустите музыкантов! Пропустите, пропустите, мы опаздываем! У нас партитура!..» Нет, из Олежки Полудова вышел бы первейший артист.