— О чем разговор? — ответил Серега Бабкин. — Все в ажуре будет. Ты иди ложись, не шути с гриппом. Мы тут сами разберемся.

Нюшка болезненно кивнула и пошла к своему домику, по-старушечьи волоча ноги в больших валенках.

А в ресторан Нюшка прибыла вполне здоровой и заметно похорошевшей — точно азиатский грипп пошел ей на пользу. Была она в туфельках на высоком каблучке и в элегантном костюмчике, который очень даже шел к ее молодежной прическе: Нюшка снова коротко постриглась, оставив надо лбом темную, как у Веньки, челку. А вот Венька все еще маялся с ногой и не смог прилететь в райцентр вместе с женой, с ее подругой Валей и со своими дружками-секундантами. Больше всех отсутствие Веньки опечалило Тиму Мальчикова. Он на днях должен был покинуть Колыму и жалел, что не может попрощаться с Венькой.

— Ничего, Тимочка, еще когда-нибудь увидитесь, — сказала Нюшка, чтобы немного утешить его.

— Нет, вряд ли, — ответил Тима Мальчиков. И грустно добавил. — А вообще-то я бы с удовольствием еще разок спустился по Лысому Деду.

— А Веня больше не будет, — сказала Нюшка. — Он так и просил всем передать.

— Брось, Нюша, — отчего-то почти просительно сказал ей Серега Бабкин. — Заживет нога, и опять его потянет. На то он и Венька Красная Лодка.

— Нет, хватит. Как сказала, так и будет. Я ведь тоже с вами на Лысом Деде выросла, только не любила его никогда — ответила Нюша Сергею Бабкину, и в голосе ее прозвучали твердые нотки.

Серега Бабкин, следуя традиции, предложил поднять бокалы с шампанским за победителей.

— Первый раз оказалось, что вас двое. Значит, за двоих, — кивнул он Тиме Мальчикову. Но чокнулся сперва с Нюшкой: видимо, как с женой победителя Веньки, а потом уже и с Тимой Мальчиковым.

И все стали чокаться сперва с Нюшкой, потом с Тимой Мальчиковым.

Нюшка выпила два бокала шампанского, посидела с полчаса и, не дожидаясь, когда на эстраду выйдут музыканты (было еще не время для их появления) и ударит джаз, вдруг сказала, что ей, да и всем, кто с нею прилетел в райцентр, пора уходить. Потому пора, что в девять вечера за Чертов хребет пойдет вертолет, а им обязательно нужно успеть на него, так как дома больной Венька с Маришкой остался.

Венькины друзья сразу же вняли этому призыву и задвигали стульями. Оставалось только решить, как быть с трехколесными велосипедами, оставленными в вестибюле. Пять велосипедов принадлежали двум победителям, но Тима Мальчиков решительно отказался от выигрыша, сказав, что он ему совершенно не нужен. Нюшка тоже наотрез отказывалась от «чужой доли». В конечном счете она махнула рукой и сказала:

— Ладно, заберу все. На участке есть малышня, пусть ездит. Не заржавели коляски, не заржавеют и велосипеды.

Тима Мальчиков и его друзья с «Вольного», а также побежденные соперники и друзья соперников проводили из ресторана уезжавших, а сами вернулись. И когда немного посидели, да когда еще немного выпили, да когда стали перемалывать языками Нюшкино сообщение о том, что это были последние пари Веньки и что кончились отныне всякие гонки на Лысом Деде, когда пустились парни толковать на эту тему, кочегар райцентровской котельной и заядлый охотник на зайцев Виктор Чернушко, дважды державший пари и дважды тянувший пустой номер, сказал:

— А женушка его — крепкий орешек. Я ее сегодня третий раз видел, приглядывался к ней. Но такое у меня впечатление, что, когда она в валенках к нам на берег вышла, кашель у нее притворный был. А вот зачем больной притворилась, этого я не пойму.

— Да, может, затем, чтоб в дом нас не пустить, — ответил другой парень. — Сказала ведь, что дала Веньке сонный порошок.

— Как хотите, братва, а свинья он, ваш Венька Красная Лодка, — бросил один из друзей Тимы Мальчикова, — После финиша сбежал, сегодня не явился. Если с больной ногой в лодке выстоял, мог бы и до вертолета доковылять.

— Ладно, хватит об этом, — заключил Тима Мальчиков. — Я вот уезжаю скоро. Лучше закажу сейчас себе и вам прощальную песню.

Тима Мальчиков поднялся и пошел к музыкантам, которые как раз всходили на эстраду, собираясь начать выступление. Но, подойдя к эстраде, он почему-то вдруг повернулся и направился в гардероб. Он взял куртку и шапку, вышел на улицу и через пять минут подходил к районной больнице. У него возникло некоторое подозрение, и он хотел сразу же все выяснить.

Был десятый час вечера. На улице разливалась дневная светлость. Солнце, катившееся ближе к лету, еще не собиралось в эту вечернюю пору удаляться с неба.

Входные двери в больницу не были заперты. Тима вошел в пустой вестибюль, поднялся на второй этаж. Здесь он сбросил куртку и шапку и пристроил их на перила лестницы, не сочтя удобным заходить в палату в верхней одежде. Его заметила молоденькая медсестра и подошла к нему.

— Вы к кому? Уже поздно, приходите завтра днем.

Тима смешался под строгим взглядом хорошенькой медсестры и потянулся к своей шапке. Но потом сказал:

— Извините, завтра я не могу: уеду на прииск. Просто я хотел узнать, когда от вас выписался Коршун? Он лежал в девятой палате.

— Коршун? Вы чуть-чуть опоздали: всего минут двадцать, как выписался. Они на двух такси к вертолету уехали, — ответила хорошенькая медсестра и прибавила — Теперь я вас узнала, вы к нему приходили.

— Да, когда он первый раз лежал.

— Почему — первый? Коршун лежал у нас все время, ровно три месяца.

— Тогда я что-то путаю… — снова смутился Тима. — Я думал… он выходил, а потом опять к вам попал…

— Ну что вы — две такие операции! Как он мог уходить и приходить? У него вся кость была раздроблена, — объяснила хорошенькая медсестра.

— А-а-а… — протянул, вконец смутившись, Тима Мальчиков.

Вот тогда он окончательно понял, с кем разделил победу на Лысом Деде и почему у Нюшки вместо длинных красивых локонов снова появилась косая челка. Нюшка боялась, что сильный ветер на Лысом Деде вырвет из-под каски ее локоны и тогда соперники увидят, что это она вместо Веньки оспаривает победу на коварной реке. Ну а свои — свои ведь всё знали.

Будильник звонил в двенадцать, в час, в два. Любушка подхватывалась с разостланного на полу спального мешка — кукуля, смотрела в окно.

На улице в желтом свете фонаря белой мошкой роились снежинки, падали на задубелую от первых морозов землю. Снежная пыльца припорошила широкое крыльцо нового магазина и коротенькое крылечко соседнего с ним дома, где помещалась контора совхоза. Одно окно в конторе светилось. Любушке, находившейся на втором этаже, хорошо были видны деревянный домишко конторы и это одиноко светившееся в бухгалтерии окно: там стоял письменный стол, за которым спала, положив на счеты голову, сторожиха. В конторе было холодно — сторожиха спала в платке и тулупе.

Свет из бухгалтерии яркой полосой освещал кабину и передние полукружия гусениц трактора. Другая половина трактора и прицепленные к нему сани с высокими, в рост человека, бортами были отрезаны темнотой. Оттого казалось, что на свет выползает какое-то квадратное чудище с выпученными стеклянными глазами, на чешуйчатых посеребренных лапах.

Любушка знала, что трактор без нее не уйдет, за нею обязательно придут и разбудят ее, как бы крепко она ни спала. Но ей не хотелось, чтобы ее будили, хотелось самой явиться к трактору тотчас же, как придет водитель Слава, с которым она вчера познакомилась в конторе, и доктор Юрий Петрович, которого она еще не видела и не знала, и те двое корреспондентов, что уже несколько дней находятся в поселке и теперь тоже поедут к оленеводам. Любушка считала себя вполне взрослой и самостоятельной, она приехала в совхоз работать, заниматься делом и не хотела ничьей особой опеки, ничьей заботы о себе, поблажек. И потому она так часто подхватывалась в эту ночь, переводила вперед на будильнике стрелку звонка и выглядывала в окно, не желая пропустить время, когда надо будет взять свои рюкзаки и выйти из дому.