Очень ей здесь, у океана, нравилось, не то что около ее американского дома.

Сама она жила в Бронксе, час на метро отсюда, и там был совсем другой Нью-Йорк.

Без небоскребов, без праздношатающихся красивых толп.

Маленькие, как правило, двухэтажные, домишки стояли правильными квадратами, образуя стрит и авеню. Между ними были еще безымянные проезды, по которым пробирались к своим гаражам владельцы домиков, а в случае нужды – подъезжали амбулансы и пожарные машины.

Все соседи знали друг друга. Селились по национальной и социальной принадлежности. Это было заметно, даже когда Майка рассекала пространство под городом в метро.

На одной остановке зашли азиаты, заняв почти весь вагон. Потом также дружненько вышли. После подтянулись афроамериканцы. Вслед за ними – латиносы.

Нет, не восхищала Майку двухэтажная Америка – тот же Тамбов, разве что гораздо более удобный для человеческого проживания.

Поражало не богатство страны, сгребающей к себе финансовые и людские ресурсы со всего мира, а самоуважение людей и их взаимная ответственность, за исполнением которой жестко следит государственная машина.

Например, дорожки перед домиками дворники здесь не чистят – за неимением дворников. А снегопады – хорошие. Покруче московских бывают. Да еще со штормом в придачу. Так вот, то, что нападало, убирают сами жильцы. Если не вычистят – могут попасть на большие бабки: кто-нибудь поскользнется перед чужим домиком, ногу сломает – потащит владельца в суд. Волчьи законы капитализма.

Так что асфальт скребут все, кроме больных и старых, – их обслуживают социальные работники. Можно, конечно, и откупиться: после каждого снегопада по их району ходят афроамериканцы с латиносами, предлагают почистить территорию. Местные белые мальчишки тоже ходят, на игрушки подзаработать. Или на травку – кто на что. Цены – божеские, Майке было лень махать лопатой, обошлась пятнадцатью долларами.

А еще ей нравится, что здесь серьезное отношение к деньгам. Не такое, как в Москве. Здесь никто не швыряется чаевыми. Здесь, проехав весь Манхэттен, можно оставить таксисту пару долларов (причем безналом, с карточки, как и основной платеж), и он не будет считать себя униженным. Здесь студенты, дети весьма состоятельных родителей, пол-лета ишачат в кафе, чтобы заработать свои собственные деньги. Даже если потом недельку-другую проведут на родительской яхте.

Или вот еще история, и не кем-то рассказанная – Майка все видела своими глазами.

Она ведь в Штатах уже второй раз. Первый – год назад приезжала на языковую стажировку и жила в религиозной семье в другом районе Нью-Йорка, Бруклине. Очень приятные люди. Дом без излишеств, у Майки в Москве все гораздо круче и современнее.

Каково же было Майкино удивление, когда выяснились кое-какие прикольные детали.

Например, Двора-Лея, мама семейства, женщина лет пятидесяти, родившая и воспитавшая восьмерых (!) детей, оказалась весьма востребованным специалистом-педиатром. Точнее – детским психологом с выдающимися результатами при работе с малышами, страдающими аутизмом.

К ней в клинику и на домашние консультации приезжали родители со всей страны.

Папа и старший сын рулили фирмой по производству автоматов для продажи напитков и снэков. С очень хорошими – даже для Америки – оборотами.

При этом папа раз в неделю дежурил на телефоне в обществе «Ангел» – совершенно бесплатной общественной тусовке, помогающей водителям при неисправностях их авто. То есть сами они ничего не чинят, но по вызову диспетчера выезжают на место поломки или аварии и помогают отбуксировать машину на станцию, а водителя разместить в отеле по карману.

Сынок, Самуил, как и положено, пошел дальше папы.

Будучи по образованию инженером-механиком, а по роду деятельности – крупным бизнесменом, он в свободное от работы время закончил курсы… парамедиков, то есть младших медицинских работников.

Тоже, кстати, затратное по часам мероприятие. И теперь два раз в месяц, в собственный выходной, раскатывал на амбулансе их района, выезжая не только по вызовам «своих» – в основном благополучных жителей, – но и на результаты разборок в соседнем, гораздо более бедном, негритянском квартале.

Да, чтобы не забыть: амбулансы эти – вовсе не государственные, а купленные на пожертвования жителей района. Чтоб не ждать обычную «Скорую», пока она проедет по нью-йоркским пробкам.

При всем при этом никакой идиллии в американском обществе Майка не наблюдала. И наркоманы здесь присутствовали, и бандиты, и коррупционеры. Но все это, включая коррупцию, жило под постоянным давлением тяжелой государственной длани, а вовсе не при ее попустительстве или, не дай бог, прямой поддержке.

Майка вдруг резко сменила ход мыслей. Меньше всего сегодня ее интересовала американская коррупция. А больше всего – что ей делать с Сашкой.

Поженились они год назад. Шикарная свадьба, лимузины, ресторан на Рублевке. Но это не для них, это для родителей. («Правда, предварительно исключив из их числа моего любимого папика», – додумала Майка, потому как Владимиру Сергеевичу Чистову было наверняка абсолютно фиолетово, в какого класса ресторане будет бракосочетаться его дочка.)

А у них была такая любовь-морковь, что, наверное, и перспектива жить в шалаше их бы не остановила.

Сашка вообще был равнодушен к деньгам. Сначала Майке это нравилось – напоминало папулю. Теперь – пугает, потому что молодой муж не только ничего не делает, чтобы заработать денег, но, похоже, без ее нотаций эти мысли в его голове даже не возникают.

Может, поэтому и домой неохота?

Майка и так знает, что там увидит: толпу поддатых обожателей-прихлебателей.

Она всегда сопровождает Сашку. Всегда и везде. Ему нравится быть добрым и щедрым, тем более что для этого ничего не надо предпринимать, разве что сбегать лишний раз к банкомату.

Майке не жалко денег свекра. Ей жалко Сашку, своего мужа. И еще – себя. Потому что она не видит своего будущего – и будущего своего ребенка – рядом с амебой в брюках, пусть даже и очень материально обеспеченной.

Мамуля, успокаивая напуганную дочь, тоже не раз упоминала папика. Но разве их можно сравнивать?

Папа никогда не был лодырем. Папа всегда был чем-то занят. И папа всегда лично трудился, чтобы окружающим его людям было хорошо.

А этот – просто прожигает время.

«Господи! – ужаснулась Майка. – Я подумала про Сашку – «этот». Полный пипец». Год назад, даже про себя, она его иначе как любимым не называла.

Расстроенная, она пошла ко входу в метро.

В рациональной Америке наземных вестибюлей не строят, вход – просто дырка в асфальте, куда уходят ступени и перила.

Похоже, с Сашкой придется расставаться. Самое ужасное, что он даже не понимает, в чем проблема. Она ему – про работу, про их будущее, а он на калькуляторе ей подсчитывает, что ему, единственному сыну стального российского магната, физически невозможно будет истратить все уже имеющиеся деньги. Так зачем же зарабатывать новые?

Вот же – знаменитое проклятие ресурсов, только на суженном, семейном уровне.

Майка набрала мамин телефон – хотелось немедленно выплакаться в родную жилетку. Вряд ли мама поймет, скорее, скажет что-нибудь типа «дополни его возможности своими». Но она-то хочет идти по жизни с мужиком, а не с кредитной карточкой, пусть даже и безлимитной.

Мама не отвечала.

Наверное, опять министр запер их готовить какой-нибудь доклад президенту – мамуля у Майки была крутая.

Тогда позвонила папе. Тот трубку снял сразу.

– Алло! – ответил папуля.

– Папик, ты как там?

– У нас все отлично. Как у вас?

– У нас тоже все хорошо. – Майке вдруг ужасно не захотелось изливать на папика свои проблемы. Он же испереживается весь.