– Мутагенный прибор возвращения в нормальное состояние, – повторил Поттер.

– Дозировка? – спросил Свенгаард.

– Половина минимума на частично-минимальном питании. Я проконтролирую его здесь.

Свенгаард передвинул ключи питания, а глаза его неотрывно следили за показателем цикла Кребса. Он никогда не слышал о применении такой резкой дозировки на уровне, близком к окончательной границе. Мутагены обычно использовались как запасное средство для имеющих частичные недостатки стерри-эмбрионов, шаг, который иногда приводил к драматическим результатам. Он был равносилен встряске ведра с песком до уровня грома. Иногда плазма вируса, представленная вместе с мутагеном, отчасти выходила на лучший уровень. Это могло бы даже привести к получению жизнеспособного эмбриона… но оптимена никогда.

Поттер уменьшил увеличение, изучил течение движения в эмбрионе. Он мягко освобождал ключ питания, искал знаки оптимена. Клеточное движение оставалось нестабильным, до конца неясным.

– Цикл Кребса двадцать два и восемь, – сказала компьютерная сестра. «Понемногу ползем вверх», – думал Поттер.

– Очень медленно, – сказал Свенгаард.

Поттер продолжал свое бдение внутри морулы. Она росла, расширялась толчками и периодами, борясь всей огромной силой, заключенной в этом крошечном поле.

– Цикл Кребса тридцать один и четыре, – сказал Свенгаард.

– Я убираю мутагены, – сказал Поттер. Он отвел микроскоп на перефирическую клетку, привел в норму нуклеиновые белки, выискивая ошибочные построения.

Клетка была чиста.

Поттер проследовал вниз в закругленную кольцами цепь спирали ДНК с все растущим изумлением.

– Цикл Кребса тридцать шесть и восемь, он поднимается, – сказал Свенгаард, – Начать подачу хопина и сенурина?

Поттер отвечал автоматически, все внимание его было сосредоточено на генной структуре клетки, – Да, начинайте с них, – Он закончил цикл прослеживания, переключился на другую периферическую клетку.

Идентична.

Еще одна клетка – та же самая.

Измененная генная структура сохранилась, но это был образец, понимал Поттер, которого еще не видело человечество со второго века генной инженерии. Он подумал о том, чтобы для большей уверенности вызвать ленту сравнения. Компьютер бы выдал ее, конечно. Ни одна запись не терялась и не выкидывалась. Но не посмел… в этом слишком много ставилось на кон. Хотя он знал, что ему и так не надо никакого сравнения. Это была классическая форма, школьная норма, на которую он смотрел внимательно почти ежедневно в течение всего курса изучения медицины.

Супергениальный образец, который заставил Свена вызвать специалиста Централа, был здесь, укрепленный с помощью приспособлений хирургического кабинета. Он был близок к парному, хотя с полностью стабильным образцом плодородия. Основы долголетия лежали замкнутыми в конфигурациях генной структуры.

Если бы этот эмбрион достиг зрелости и встретил плодоносящую супругу, он мог бы вырастить здоровых живых детей без вмешательства генного хирурга. Ему не нужны предписания ферментов, чтобы выжить. Он мог бы пережить десять нормальных людей без этого предписания, и с несколькими ферментными приспособлениями мог бы вступить в ряды бессмертных.

Эмбрион Дюранов мог бы начать новую расу – подобную вечножителям Централа, но драматически не похожую на них. Потомство этого эмбриона могло бы войти в ритмы естественного отбора… совершенно не зависящего от контроля оптименов.

Это был шаблонный образец, от которого не мог бы отклониться слишком далеко ни один человек, и все же это была единственная вещь, которую больше всего боялись в Централе.

Каждому генному инженеру вбивали это в голову в течение всего курса обучения: «Естественный отбор – это сумасшествие, которое заставляет свои жертвы вслепую пробиваться в пустой жизни».

Разум оптименов и логика оптименов должны делать селекцию.

Время как будто остановилось, Поттер чувствовал глубокую уверенность, что эмбрион Дюранов, если он доживет до зрелости, встретит жену, дающую потомство. Этот эмбрион получил свой дар свыше – богатство спермоаргинина, ключ к плодоносному образцу. В потоке мутагена, который открыл активные центры ДНА, генные образцы этого эмбриона привели к такой стабильной форме, о которой ни один человек не осмелился бы мечтать.

«Почему я ввел мутагены именно тогда? – раздумывал Поттер, – Я знал, что это необходимая вещь. Почему я знал это? Неужели я был инструментом какой-то другой силы?»

– Цикл Кребса пятьдесят восемь и постоянно поднимается, – сказал Свенгаард.

Поттеру нужна была свобода, чтобы обсудить эту проблему со Свенгаардом… но здесь были проклятые родители и люди Безопасности… тоже наблюдатели. «Возможно ли, что среди них был кто-то другой, кто видел и был достаточно знаком с этим образцом, чтобы понять, что здесь произошло? – размышлял он, – Почему я ввел мутагены?»

– Вы уже видите образец? – спросил Свенгаард.

– Нет еще, – солгал Поттер.

Сейчас эмбрион быстро рос. Поттер изучал пролиферацию стабильных клеток. Это было красиво.

– Цикл Кребса шестьдесят четыре и семь, – сказал Свенгаард.

«Я слишком долго ждал, – думал Поттер, – Шишки Централа спросят, почему я ждал так долго, чтобы убить этого эмбриона. Я не могу убить его. Он слишком красив».

Централ сохранял власть, держа остальной мир в неведении по праву сильного, заполняя жизненное время предписаниями драгоценных ферментов своим полуживым рабам.

У народа была пословица: «В этом мире существует два мира – один, который не работает и живет вечно, и второй, который не живет, а работает вечно».

Здесь, в этом хрустальном чане лежал крошечный шарик клеток, живое существо, менее шести десятых миллиметра диаметром, и оно несло в себе реальную силу прожить свою жизнь вне контроля Централа.

Эта морула должна была умереть.

«Они прикажут, чтобы ее убили, – думал Поттер, – А я буду подозреваемым… конченым. А если это существо вырвется в жизнь, что тогда? Что тогда случится с генной инженерией? Может мы вернемся снова к исправлению мелких дефектов… так как было до того, как мы начали формировать суперменов».

Супермены?

Мысленно он делал то, что не мог делать ни один голос: он проклинал оптименов. Они были огромной властью, мгновенной жизнью или смертью. Многие были гениями. Но они также зависели от рациона ферментов, как и группы бесплодных и улучшателей породы. Среди бесплодных и улучшателей породы… среди хирургов также были блестящие умы.

Но никто из них не мог жить вечно, безопасно при этой конечной жестокой власти.

– Цикл Кребса ровно сто, – сказал Свенгаард.

– Мы уже перешли крайний высший рубеж, – сказал Поттер. Он рискнул взглянуть на компьютерную сестру, но она стояла к нему спиной, занятая своим табло. Без той компьютерной записи можно было бы скрыть то, что здесь произошло. Если эту запись изучат Безопасность и оптимены, ничего нельзя будет скрыть. Свенгаард видел недостаточно, чтобы понять. Линзы на его лбу давали лишь приблизительную картину полного поля видения микроскопа. Сестры, отвечающие за чан, не могли даже догадаться об этом. Только компьютерная сестра с ее крошечным экраном монитора могла бы знать… а полная запись лежала сейчас в ее машине – рисунок магнетических волн на полосах ленты.

– Это был самый низкий уровень, какой я когда-нибудь видел у эмбрионов, которых не убили, – сказал Свенгаард.

– Насколько низок? – спросил Поттер.

– Двадцать один и девять, – сказал Свенгаард, – Двадцать, конечно, это нижняя граница, но я никогда раньше не слышал, чтобы эмбрион выживал, опускавшийся ниже двадцати пяти, а вы, доктор?

– Нет, – сказал Поттер.

– Это тот образец, который мы хотим? – спросил Свенгаард.

– Пока я не хочу слишком влезать в это, – сказал Поттер.

– Конечно, – сказал Свенгаард – Что бы ни произошло, это была вдохновенная операция.

«Вдохновенная операция! – подумал Поттер, – Что бы сказал этот олух, если бы я ему сказал, что у нас здесь? Полностью жизнеспособный эмбрион! Полностью. Он бы сказал, убейте его. Ему не нужно будет предписаний ферментов, и он может дать потомство. У него нет дефектов… ни одного. Он бы сказал, убейте его. Он преданный раб. Всю печальную историю генной инженерии можно было бы противопоставить одному только эмбриону. Но в ту же минуту, когда они увидят эту ленту в Централе, эмбрион будет уничтожен».