Он шагнул вперед, и его клинок стал описывать быстрые полукружия, отыскивая уязвимое место противника. Саммерайл встал в оборонительную позицию, двигаясь только тогда, когда нужно было развернуться лицом к противнику. Острие его меча было всегда нацелено в сердце внука, его взгляд был тверд и холоден. Несколько секунд они приноравливались друг к другу, а потом сошлись вплотную, со звоном скрестив тяжелые стальные клинки. Обмен ударами продолжался не более трех секунд, а затем они вновь начали кружить друг против друга. На левой щеке Душегуба появился длинный алый шрам, по его лицу заструилась кровь. Саммерайл первым увидел кровь своего противника. Его внук широко улыбнулся и бросился в атаку. Меч начал мелькать словно молния, и под этим яростным натиском старый воин стал шаг за шагом отступать. Вскоре, однако, он остановился, словно сказал: «Вот мой последний рубеж, и дальше я не сдвинусь». Меч со звоном ударялся о меч, противники сходились лицом к лицу, напрягая все силы для нанесения решающего удара. Дыхание Саммерайла участилось, его лицо горело. А Кит даже не запыхался. Встретившись взглядом с дедом, он незаметно достал из чехла в рукаве кинжал. Саммерайл неожиданно улыбнулся и покачал головой. Через мгновение между его ребер вонзилось лезвие.

Саммерайл глухо вскрикнул и закашлялся, на его губах показалась кровавая пена, силы оставили его. Меч выпал из его рук, а Кит Душегуб одним коротким безжалостным выпадом пронзил ослабевшее тело. Саммерайл упал на колени, его кровь смешалась с водой. Кит Душегуб выдернул из тела умирающего меч, вложил его в ножны и склонился над своим дедом, их лица оказались совсем рядом.

– Ты же знал этот прием, – тихо сказал Кит. – Ты сам обучил меня ему. Знал, что я применю его, и не стал защищаться. Почему?

– Потому, что я не хочу жить… в той Империи, которой правит Лайонстон. – Он замолчал, чтобы сплюнуть большой сгусток крови. – И потому, что ты… последний отпрыск в роду Саммерайлов. Если бы я убил тебя, наша линия прервалась бы на мне. Этого нельзя допустить. Теперь ты – глава клана Саммерайлов. Может быть, ты лучше послужишь делу нашего рода, чем я.

Его голова медленно склонилась вниз, словно он отвесил предсмертный поклон своему внуку, а затем он упал ничком в мутную воду, по которой стало быстро расползаться кровавое пятно.

Новый лорд Саммерайл выпрямился, слегка пожал плечами и сделал шаг в сторону:

– У меня есть собственное имя, старик. И мне оно нравится больше, чем все твои титулы.

Он поднял окровавленный клинок и отсалютовал им императрице. Она ответила ему царственным поклоном:

– Будьте поблизости, лорд Саммерайл. Мне еще могут понадобиться ваши услуги. Похоже, нам придется разобраться еще с одним предателем.

Кит Душегуб в непринужденной позе встал возле трона, оттолкнув в сторону императорского экстрасенса, и начал вытирать меч носовым платком. Стоявший в первом ряду толпы Кэмпбелл наблюдал, как стражницы поволокли тело Саммерайла. Он ничего не сказал.

Лайонстон вновь кивнула своей стражнице, и та снова дважды хлопнула в ладоши. Из туманной дымки позади трона появились две стражницы, толкавшие перед собой большую прозрачную сферу. Она плыла на уровне их пояса, не дотрагиваясь до воды благодаря своему антигравитационному полю. Внутри сферы, скорчившись, сидел человек, его голова безвольно поникла – судя по всему, он страдал от нехватки воздуха. На вид ему было лет сорок с небольшим. Его грубоватое мужественное лицо и крепкая фигура многим показались знакомыми. Длинная золотистая мантия была изорвана и испачкана в крови и рвоте. На несчастном не было оков, но сфера, в которой он находился, ограничивала его движения, словно стальная клетка.

По рядам придворных пронесся тихий шепот, который быстро стих: теперь каждый узнал пленника.

Стражницы остановили сферу перед троном, чтобы Лайонстон могла наслаждаться видом новой жертвы. В тишине раздался издевательски-сладкий голос императрицы:

– Мои лорды, леди и джентльмены, позвольте представить вам судью Николаса Уэсли. Когда-то он председательствовал в Верховном суде Империи, его имя было синонимом закона и справедливости. Мы думали, что можем всецело доверять ему во всех предметах его компетенции. Но мы ошибались. Он же думал, что его слово – закон. Однако в Империи действует один закон – тот, которым руководствуемся мы. И, забыв о своих обязанностях, он пренебрег честью и вступил в сношения с преступными элементами. Скажите нам, судья, как давно вы вошли в сговор с подпольем клонов?

Переполненный зал погрузился в гробовое молчание: все ждали, что ответит судья. Если в Империи и был человек, которому верили и которым восхищались, перед которым даже благоговели, то это был судья Уэсли. Его решения считались воплощением мудрости и справедливости, его книги штудировались молодыми судьями. И вот теперь он сидел, скорчившись, в прозрачной сфере, униженный и окровавленный, а значит, справедливость навеки ушла из Империи.

Он медленно поднял голову, словно даже это простое движение потребовало от него невероятных усилий. По дороге в зал суда он был жестоко избит. Один глаз совершенно заплыл, губы были покрыты кровавой коркой. Но даже в этом унизительном положении он сохранил чувство собственного достоинства. Когда он наконец заговорил, его речь была спокойной и взвешенной:

– Я прослужил тебе тридцать восемь лет, Лайонстон. Я старался воздать по справедливости всем, кто представал перед судом. По крайней мере, так я считал. Моя ошибка лишь в том, что я слишком поздно разглядел твою дьявольскую сущность. Моя жизнь стала насмешкой над всем, во что я верил. Но я все-таки пришел к истине и теперь не отвернусь от нее, даже если ее свет ослепит меня. Эта истина проста: клоны, которых мы ненавидим, – это тоже люди.

– Они станут ими только после того, как мы признаем это, – поправила его императрица. – Но ты не ответил на наш вопрос, судья. Как долго мы вынашивали предателя на своей груди?

Судья твердо посмотрел ей в глаза и ничего не ответил. Императрица улыбнулась:

– Знаешь ли ты о свойствах той сферы, в которую тебя заключили? Это стазис – поле, внутри которого время течет с произвольной скоростью. Мы можем ускорить или замедлить ход времени. За одну секунду может пройти целый год, а секунда будет тянуться столетия. Моргнув глазом, ты можешь постареть на неделю. За то время, пока мы говорим с тобой, может пройти вся твоя жизнь. Так будет, если ты не наберешься благоразумия. Назови нам имена тех ублюдков, с которыми ты якшался, и места, где их можно найти, – и ты будешь свободен. Мы даем тебе наше императорское слово.

– Твоему слову грош цена! За тобой нет ни справедливости, ни чести. Мне больше нечего тебе сказать.

Императрица откинулась на спинку трона и резким жестом дала команду стоявшей возле сферы стражнице. Та прикоснулась к пульту, прикрепленному к ее запястью, и судья громко вскрикнул, словно от сильного удара. Его волосы стали непостижимо быстро расти, в них стали появляться седые пряди. Его лоб прорезали глубокие морщины, тело сжалось, иссохшие руки превратились в плети с когтями. Чувствуя нестерпимую боль в разламываемых артритом суставах, он начал громко стонать. Лайонстон подняла руку – и процесс старения прервался. Внутри сферы за несколько секунд минуло сорок лет.

– Поговори с нами, Николас. Мы даем тебе последнюю возможность. Неужели ты действительно хочешь умереть, защищая тварей, которые не являются даже людьми?

На обтянутом кожей лице судьи Николаса Уэсли появилось подобие улыбки.

– Самый низкий клон человечнее тебя, императрица.

Лайонстон сделала гневный жест – и время внутри сферы потекло с неотвратимостью песка в песочных часах. Тело судьи на глазах усыхало и сжималось. У него выпали волосы, потемнела кожа. То, что прежде было лицом, обратилось в страшный костяк, но судья по-прежнему молчал. Время продолжало свой бег. Наконец скорчившееся тело перестало подавать признаки жизни, а затем начало разлагаться. Скоро внутри сферы не осталось ничего, кроме обрывков одежды и почти рассыпавшихся в пыль костей. Стражницы вывели сферу из действия стазиса, и она исчезла. Лохмотья одежды судьи упали в мутную воду.