Лорд Родерик Саммерайл ответил ему сдержанным поклоном. Вопреки нынешней моде, он не старался замаскировать свой подлинный возраст – у него было морщинистое лицо и густая седина, однако держался он прямо, высоко подняв голову. Саммерайл не испытывал симпатии к людям во дворце, точно так же как дворец не испытывал симпатии к Саммерайлу. Лорда редко видели на публике. Одет он был так, как одевались при дворе покойного императора (хотя ношение костюма такого стиля было неофициально запрещено), и поддерживал знакомство с опасными личностями. Но все закрывали на это глаза. Когда-то Саммерайл был завзятым дуэлянтом, и многие и по сей день остерегались вступать с ним в конфликт.

Он не очень охотно улыбнулся в ответ Кэмпбеллу и пожал протянутую руку.

– Ты, как всегда, бесцеремонен, Кэмпбелл. Что, до сих пор в фаворе у ее величества? О, я понимаю, это глупый вопрос. С тех пор, когда я считал для себя обязанностью посещать дворец, прошло уже много лет, но кое-что здесь совершенно не изменилось. Достоинство по-прежнему не вознаграждается, а пена, как и раньше, всплывает наверх.

Кэмпбелл улыбнулся:

– Ты никогда не соглашался со мной, Саммерайл. Слава Богу, мы с тобой друзья, а иначе один из нас давно бы уже прикончил другого.

– Я сильно сомневаюсь в этом, – спокойно возразил Саммерайл. – Ты никогда не мог сравниться со мной во владении мечом.

Кэмпбелл громко рассмеялся, и люди, которые, приблизившись, незаметно подслушивали их разговор, быстро отпрянули в сторону. Знавшие Кэмпбелла не раз говорили, что в веселом расположении духа он был еще более опасен, чем в ярости. Кэмпбелл и Саммерайл были соперниками со дня своего рождения, но в какой-то момент они поняли, что вызывающий уважение враг создает меньше проблем, чем бездарный союзник или родственник. Мошенник и человек чести, к обоюдному удивлению, стали друзьями, привязавшись друг к другу так сильно, как это свойственно только противоположностям.

Кэмпбелл смерил Саммерайла задумчивым взглядом и приблизился к нему еще на шаг:

– Что тебя привело сюда после стольких лет отшельничества? Мне казалось, что ты навсегда решил пренебречь политикой, предоставив заниматься ей менее благородным натурам – таким, например, как я.

– Мое мнение об императорском дворе не изменилось ни на йоту. Перемены здесь невозможны, и живое свидетельство тому – ты сам, Кэмпбелл. Сколько достойных людей ты втоптал в грязь, прежде чем достиг своего положения?

– Я сбился со счета. У меня распухла от этого голова.

Саммерайл нахмурил брови.

– Ты олицетворяешь здесь все то, что я презираю. А я – все то, что ты стремился подмять на своем пути предателя и убийцы. Что у нас может быть общего?

Кэмпбелл опять коротко рассмеялся:

– Скорее всего, наши мертвые враги. Мы с тобой здесь, потому что смогли пережить всех, кто пытался нас убить. Мы видели, как приходят и уходят императоры, как раздвигаются границы Империи. Появлялись и исчезали политические партии, бизнес то процветал, то приходил в упадок, и только мы твердо и непреклонно шли своим путем. Кто еще мог бы поговорить с нами на равных, кто видел столько, сколько видели мы, кто побывал в стольких переделках? Я уважаю тебя именно потому, что ты ни у кого не брал подачек. Прежде всего у меня. И кроме того, ты ценишь правду, от кого бы ты ее ни услышал, даже если этот человек тебе не по нраву. Ты ведь знаешь, кто я такой, Род!

Саммерайл усмехнулся:

– Ты всегда был слишком разговорчив, Кроуфорд… Как поживают твои сыновья?

– Как всегда, это сплошная головная боль. Все наконец женились и наплодили мне внуков, но ни на что другое они не способны. Финлэй пойдет на любые пытки или даже на самоубийство в своем стремлении быть первым щеголем в Империи. Иногда мне кажется, что я хотел бы его смерти, лишь бы он перестал досаждать мне. Не будь он моим старшим сыном, я бы, кажется, придушил его во сне. До него у меня было шесть сыновей, славные ребята, но все погибли на дуэлях, из-за предательств, неумелых политических интриг или чего-то в этом роде. Все ушли в мир иной… А моим наследником остался Финлэй. Если бы генетический тест не подтвердил, что он мой единокровный сын, я бы не сомневался, что его мать нагуляла его где-то на стороне. А другие и того хуже, можешь мне поверить. Должно быть, у меня был застой крови, когда я плодил этот выводок. У Финлэя, по крайней мере, есть своя голова на плечах, хотя он и не всегда ею пользуется.

Кэмпбелл замолчал и невесело посмотрел на Саммерайла.

– Я слышал, твой сын погиб… – Его голос стал тише и печальнее. – Ему не надо было соглашаться на эту дуэль. У него не было никаких шансов.

– Да, – согласился Саммерайл, – это так. Но у него не было выбора. Это был вопрос чести.

– Ты до сих пор не ответил на мой вопрос, – как всегда не очень церемонясь, сменил тему разговора Кэмпбелл. – Что привело тебя во дворец после стольких лет добровольного изгнания?

– Ее величество лично пригласила меня, прислав собственноручно написанную записку. Там сказано, что мне надо здесь с кем-то встретиться. Я не мог отказаться.

– А я бы непременно отказался. Когда Лайонстон начинает испытывать к тебе персональный интерес, значит, пора сменить имя и улететь к границам Внешнего Кольца. – Кэмпбелл задумчиво нахмурился. – Интересно, зачем ты понадобился Железной Стерве?

– Об этом она не написала. Сказано только, что я должен обязательно присутствовать на аудиенции. Но для меня это не важно. Моя жена умерла, и все мои сыновья тоже. Единственный, кто у меня есть, – это мой внук, Кит, но с ним… мы не часто находим общий язык. А чтобы бояться чего-то, я слишком стар. Вот поэтому, как верный слуга ее величества, я и явился сюда.

На громкий смех Кэмпбелла сразу же обернулись несколько человек, но так же быстро вернулись к своим беседам. Пустое пространство вокруг Кэмпбелла и Саммерайла становилось все больше и больше.

– Ты всегда был лоялен по отношению к императорскому трону, кто бы ни сидел на нем. Но я не думаю, что ты можешь сказать какие-нибудь добрые слова о Лайонстон, которая уже в шесть лет от роду пырнула ножом свою няньку.

– Не знаю, не знаю, – криво улыбнулся Саммерайл. – У меня есть хорошее определение для Лайонстон. Но все же я не босяк, чтобы употреблять его… – Он терпеливо переждал, пока Кэмпбелл справится с приступом смеха. – Ее отец был слишком крут, чтобы его можно было любить, но ему можно было служить, и я никогда не сомневался, что в глубине души он радел за Империю. А Лайонстон ни за что не переживает и ни для кого не станет опорой. Она – испорченный побег и была такой от рождения. Это не такая уж редкость в королевских династиях. Это переносимо, когда в характере присутствует хотя бы малая толика чувства долга. На своем веку я повидал немало царственных задниц, восседавших на этом троне, но, скажу тебе честно, при Лайонстон Четырнадцатой Империю ожидают мрачные дни.

– Послушай, Род, я бы на твоем месте улизнул отсюда, – тихо сказал Кэмпбелл. – Что бы там ни собиралась сказать тебе Железная Стерва, я не думаю, что это будет приятно услышать. Не жди от нее ничего хорошего. Поэтому, пока еще есть возможность, уходи!

– Куда мне идти? – спокойно возразил Саммерайл. – Где я найду такое место, откуда меня, рано или поздно, не вытащат ищейки Лайонстон? Я никогда прежде не бегал от врага и не собираюсь делать это сейчас. Она позвала меня сюда, чтобы убить. Я знаю это. Но я встречу смерть достойно, как подданный своего монарха, даже если этот монарх не достоин своих подданных.

– Замечательно, – пробурчал Кэмпбелл. – Эти слова можно будет написать на твоем надгробии. Но зачем так упрощать ей задачу?

– Это называется чувством долга, Кроуфорд. Возможно, ты слышал о таком. Когда требует честь, мужчина должен оставаться на своем месте – если он, конечно, мужчина.

– Ну, как хочешь, Саммерайл. Но если ты решил пойти на самоубийство, тогда держись от меня подальше.

Они обменялись сдержанными улыбками и переключили свое внимание на вход в тронный зал: огромные двери, окованные сталью, беззвучно, словно во сне, растворились, шум переполненного зала перекрыл протяжный звук фанфар. Из растворившихся дверей хлынул поток яркого света. К дверям, словно мошки на огонь, роем повалили придворные.