Так поступила и сейчас.

— Валентина, — произнесла мысленно, сидя на коврике в восточной позе. — Валентина, Валентина.

«Проблема» пришла сразу, она созрела и просилась на волю. Сильное движение началось в душе, захватило все существо, расширяясь, словно виток урагана. Незримые тиски стиснули тело, душа оказалась в каменной тьме, будто перед несокрушимой скалой.

— Валентина, Валентина… — продолжала Агнесса.

Сквозь напряжение остро проглянуло и стало расти ощущение сущности Валентины, одной, все вобравшей черты, ранящей, словно рваная жесть.

— Валентина, Валентина… — смотрела Агнесса.

Вот забилась-загорелась острейшая точка. Все нападение и присутствие Валентины и все жертвенное отступление Агнессы, словно две половинки, слились в единый вихрь, мучительный, жгучий и блаженный. Разве не так разрешаются противостояния, разве не это происходит в глубинах жизни?

— Валентина, Валентина… — в этот время дыхание мешало «работе», следовало одолевать на полузадохе.

Оно длилось, длилось.

Наконец, к светлеющим окнам, «первым петухам» все прояснилось. Умаляясь до точки, Валентина, пустая, словно рисованный человечек, стала удаляться, меньшеть, пока не пропала из виду. А собственная сущность Агнессы, глубинные основы независимости и самосохранения таинственно и цельно сомкнулись вновь.

Викентий Матвеевич вышел из квартиры и внимательно запер за собой дверь. Сегодня он покидал дом во второй раз. Он уже пробежал поутру свои пять километров вокруг прудов, размялся на снарядах школьного стадиона в двух шагах от их сквера, вернулся, приготовил завтрак девочкам и Валентине, всех проводил и теперь отправился за покупками. В просторный холл на их этаже выходили три двери, одна из которых была опечатана. Там еще недавно проживала одинокая старушка, за которой ухаживали девочки, но летом она умерла. По словам Валентины, эту квартиру Розалия, ее подруга и председатель кооператива, могла бы устроить для них по окончании полугодового срока. «Хорошо бы, — думал Викентий Матвеевич, — хорошо бы так получилось. Не дай бог оказаться на старости лет в моем положении. Конечно, я ни в чем не нуждаюсь и нужен семье, но девочки растут, а квартира так невелика».

Внизу на крыльце ему повстречалась другая соседка по этажу, Анна Стахиевна, моложавая женщина-врач. Она переехала всего года три назад, уже после смерти его жены. Сын ее жил отдельно, своей семьей, а она работала в больнице. Милая приятная женщина, к тому же доктор, это всегда удобно. У нее тоже случилась беда, умерла ее болонка, но сын купил ей точно такую же, белую, звонкую, словно ту же самую.

Соседи поздоровались.

— Хорошо погуляли? — спросил он.

— Не спрашивайте, Викентий Матвеевич! Эти большие собаки прохода нам не дают, все норовят обидеть маленьких. Ходим, прячемся, будто краденые. Скажите на милость, зачем держать в квартирах таких волкодавов, а?

— Для охраны, — засмеялся он. — На улице небезопасно стало. Шалят, — и довольный старинным словом, он придержал для нее дверь и тихонько отпустил, чтобы она закрылась сама. Железную дверь с кодовым замком им поставили всего несколько недель назад.

После беседы с симпатичной женщиной Викентий Матвеевич зашагал легко и бодро. Он сам следил за своим здоровьем. Смерть жены, потом сына лишь на время качнули его душевную крепость. Он не видел Бориса, распростертого на земле с простреленной головой, не слышал выстрелов и крика. Вызванный телеграммой с дачи, он взял на себя все хлопоты, и уже не слагал их, оберегая Валентину, главную «пяту» дома. С девочками надо было работать не меньше, чем с целой спортивной школой. Все остальное время он отдавал политике. Что скажет Ельцин? «Да» или «нет» третьему сроку? Семен Семенович считает, что это неизбежно, если Россия объединится с Белоруссией и будет вроде как новая страна. Невероятно. А Черномырдин? В чем секрет его мощи? Боится ли он вотума недоверия Думы? И правда ли, что голос депутата стоит от восьми до десяти тысяч долларов? Как противно! Не забыть обсудить эту гадость с Семеном Семеновичем.

Тут его мысли перескочили на другое. Успехи снохи удивляли его. Как она поднялась, как расцвела!

— Ты — «новая русская», Валя? — спрашивал он с уважением.

— «Новейшая», — улыбалась она. — Чувствуете разницу?

— Нет.

— Мы всего добиваемся сами, никому не должны и ни от кого не зависим.

— Преклоняюсь, — смеялся он.

Они ладили друг с другом, и когда у нее кто-то появился, он запретил себе об этом думать. Главное сейчас — дети и собственное здоровье, потому что в неразберихе, которая накрыла страну, надеяться должно только на себя. Да, на себя одного.

С заплечной сумкой он прошелся по скверу, любуясь золотой осенью и прудами, синевшими за пустырем. Место это для жительства он выбирал сам лет тридцать тому назад, когда закладывались кооперативные дома в разных районах. Здесь была окраина, глинистые карьеры, но в планах благоустройства были эти пруды, и он поверил, купил квартиру, поселился с молодой женой и маленьким сыном. Ах, время, время, куда ж ты несешься? Надо было иметь и дочку, и еще дочку, тогда бы не оказался без угла на старости лет…

Он спустился с пригорка, перешел шоссе, отделяющее сквер от мелкого, но удобного рынка, и стал подниматься к входу, когда рядом с ним незаметно возникли три молодых человека.

— Закурить не найдется?

И не успел он ответить, как страшный удар в лицо свалил его с ног. Он упал, но молодые руки подняли его и проворно, быстро-быстро, стали обшаривать карманы снаружи и внутри одежды.

— Прости, отец, иначе не можем. Опохмел нужен. Иди домой, не поминай лихом.

Ему нахлобучили кепку и отряхнули. Со стороны казалось, что ребята помогли встать седому оступившемуся человеку. Прохожие мирно шли мимо. Потрясенный, онемевший от боли, с кровью во рту, он добрался до дома, позвонил в соседнюю квартиру и свалился в постель. В сознании беспрерывно мелькали глаза, кулаки, яркая вспышка света.

Телефонный звонок из дома раздался, когда Валентина проводила занятия с очередными новобранцами. Пятнадцать человек сидели в креслах конференц-зала, глядя на оживленную модную женщину, обещавшую им новую жизнь. Ни тени сомнения не было в ее словах, лишь кипучий настрой на успех, на стремительную деловую жизнь, а вокруг царили безработица и разруха. Неужели? — думали и эти люди тоже, — неужели возможно жить так, как она обещает?

А Валентина ничего особенного и не обещала, просто она сама была преисполнена уверенности, и это лучше всех уговоров действовало на слушателей.

— Валентина Сергеевна, вас к телефону, — заглянула Шурочка, с улыбкой оглядела сидящих и подмигнула всем сразу.

— Извините, господа, — Валентина поспешила в кабинет.

— Алло, — деловито сказала в трубку. Вдруг лицо ее помертвело. — Какой ужас! Сейчас еду. Срочно. Екатерина Дмитриевна! Закончите занятия.

В машине ее трясло. Не месть ли это тех людей? Они же все про нее знают! Дочери, дочери… Страх сводил кожу на голове, волнами ходил по спине.

Свекр лежал в постели с влажной салфеткой на лбу. Возле него сидела Анна Стахиевна. У Викентия Матвеевича был сильный жар, по лицу расплылся багровый синяк, левый глаз был закрыт. Из его путаных слов Валентина поняла, что это было «обычное» уличное ограбление, пьяный разбой, навряд ли связанный с ее делами.

«Те» не грабят.

У нее отлегло от сердца.

К той железной двери Шурочка подошла случайно, просто шла мимо по своим делам. Успех в рекламе никак не давался ей, клиентов настораживал ее простоватый подмосковный разговор, отсутствие высшего образование, которое считалось разумеющейся необходимостью. Ей даже сказали об этом прямым текстом, нахалы! Они вообще не считают за людей тех, кто без диплома, а рекламный агент для них — простой слуга… А над той железной дверью и вывески-то никакой не было, но люди входили и выходили. Денег у нее не было, иных способов заработать тоже.