Ги ауф айне шванз*!

крикнул Левинц, выдернув руку из-под башмака. (

Пошёл на х

#). -Ты кто? – вновь спросил Терех. -Их бин айн доучь официрен*! Гитлет капут! – громко, пожалуй слишком громко, кричал Левинц – и это уловил Егерь. (*Я немецкий офицер) -Он кого-то предупреждает! – быстро сказал Терех. Шкас и Гриф побежали в лес, оставшийся Винт, водитель “Транспортёра”, и Егерь, с напряжением всматривались в кажущийся спокойным, лес. Где-то недалеко раздались автоматные выстрелы, рядом с плечом Тереха просвистела пуля. -По нашим долбят! – тихо сказал он, – Винт, к ним давай! Тот пригнулся и бесшумно побежал в сторону частых очередей. Через минуту стрельба стихла, но лишь для того, чтоб вспыхнут с новой силой. Раздалась неожиданно громкая длинная пулемётная очередь, одна пуля обожгла болью руку Егеря. Водителя “Т-3”, стоявшего рядом с Терехом, неведомой силой отшвырнуло в сторону, Терех понял – он убит. Николай, отшвырнув немецкий автомат носком ботинка, упал, вжимаясь грудью в землю. Он лежал на земле, чувствуя, как из него вытекает горячая кровь. Он не спускал глаз с немца, стараясь не поднимать голову. В траве что-то зашуршало – это подполз Шкас, молча взявший Бориса за шкирку и потащив его к лесу, не давая подняться. Шкас разминулся с приползшим Грифом, который шёпотом спросил: -Ты как, командир? -Порядок, сможешь водилу зацепить? -Да, сейчас Винт приползёт, мы вмести оттащим его. Что с ним? -Убило. -Х*#%во; – мрачно отозвался тот. Пулемёт молчал. -Там каземат капитальный, – ответил на немой вопрос Гриф, кивнув в сторону леса, – Этот фриц своим маяка дал, чтоб они зашхунились. Они дверь задраили – а дверь там ого-го! Гранатой не возьмёшь! Килограмм пять тротила нужно, что её вынести! -Понятно; – сухо ответил Терех, и пополз за почти скрывшимся из виду, Шкасом. **** -Говори, сука! – и он с силой ударил огромным кулаком Левинцу в челюсть. – Чё, в партизана решил поиграть? – не унимался Шкас, и снова врезал кулачищем по опухшему лицу, с размазанными кровавыми разводами. Борис сплюнул кровью ему под ноги. Бесшумно подошедший к Шкасу Терех, придержал вновь занесённую в размахе руку, останавливая экзекуцию: -Погоди, убьёшь ведь! У него анестезия спиртовая, он боли не чует! Подождём, пока протрезвеет, а там и поспрашиваем! Шкас неохотно отошёл от избитого немца, поднял с земли смятую немецкую фуражку и с силой вдавил её в голову Бориса. -Смотри, как под немца работает! – удивлялся он. – Это те самые копатели! Походу это они на нас ночью напали! Видишь, как по-фашистски чешет! -Нет! – твёрдо ответил Терех. – Я сам видел, как ночные солдаты после прямого попадания осколка, выворотившего из живота кишки, поднимались, и снова шли! Это были не люди! -Да? – недоверчиво переспросил Шкас. – А это что, человек? -По крайней мере, лицо у этого опухло от ударов, и кровь у него настоящая! А у тех вместо крови – чёрная жижа. Что не видел? Ей всё поле залито! -Да видал я! – отозвался Шкас, зло сплюнув под ноги Бориса. -“Меткий”, ответь “Бугру”! – послышался голос Крапа. -Слушает! – отозвался Егерь. -Кто стрелял? -Мы. Тут немецкий “ДОТ”, копатели в нём засели – с ходу не возьмёшь, в амбразуре у них пулемёт. Водилу нашего убили. Мы одного ихнего копателя взяли, правда, он вдрызг пьян! -Нормально, протрезвеет – допросите. Слушай, мы с Чехом сейчас улетаем; через несколько часов, в крайнем случае – завтра, пришлём помощь вам, как меня понял? -Вы чего, бросаете нас? – в недоумении спросил Егерь. -Ты за метлой следи! – зло крикнул Крап. – Сказано, пришлём помощь! Если сумеете захватить копателей тёплыми – каждому по двадцать кусков зелёных, слышишь? -Да нах*#а нам твои “зелёные куски”, если эти черти нас здесь быстрее скопытят? -До вечера вертушку с пацанами постараемся прислать! Человек десять, оружие, гранатомёты, взрывчатку пришлём! На вертушку подвесим “НУРС-ы”. Всё в ажуре будет, как понял? -Да пошёл ты! – тихо сказал Егерь, затем сказал уже в эфир: -Понял... -Держитесь вместе, займите оборону в лагере – ну ты сам всё знаешь, не мне тебя учить! Край настанет – берите тачки, и езжайте к дому! Болт с этими копателями, сами загнутся! -Так и сделаем, как только ты взлетишь, сука продажная! – зло прошипел Терех. -“Бугор”, гранаты газовые привези, шашки дымовые и килограмм пятьдесят тротила или пластида! – сказал в рацию Егерь. -Зачем так много? -Тут “ДОТ”! И кроме “ДОТ-а” тут подземное сооружение, туда эти черти, которых мы ночью стреляли, туда они полезли! Тут что-то типа норы из бетона. Не знаю что там, бункер, или что это, в общем, много взрывчатки нужно, и подрывника толкового бы тоже не помешало! -Сделаем! – легко согласился Крап. Слишком легко. Где-то на поле раздалась приглушённая автоматная стрельба. -“Бугор”, вы шмалите? – спросил у рации Егерь. Отозвался Чех: -Всё в ажуре, Терех, тут мусорок кажись меж деревьев пробежал! По нему и лупят! Но это была не правда. Пока воевал, Терех научился различать стрельбу, сам её звук, по которому он мог классифицировать бой. Тут многое играло роль: плотность огня, темп. Звук выстрела из оружия, повёрнутого в противоположную Тереху сторону, будет отличаться от звука стрельбы из оружия, направленного в сторону Егеря. Долбили “Калаши”. Стреляли в разные стороны, то есть группа вела бой, и ей отвечали плотным огнём. -Пацаны, эти падлы нас кинули! Они нас валят, пацаны! – раздался в эфире искажённые шипением отчаянный крик Паши Медика. – Пацаны, бей по вертушке со всех стволов! Пацаны, Терех... – голос его оборвался. Егерь пытался связаться с базой, но эфир лишь тихо пощёлкивал радиопомехами. Послышалось, как на поле вертолёт запустил двигатель, быстро набирая обороты. -Они что, нас кинули? – спросил Гриф, опуская сжимаемый в руках автомат. – Крап – ладно, чмо залётное, но Чех?! Как же, ведь Чех... -Кинули; – спокойно ответил Шкас, нервно отсоединивший от автомата магазин, посмотревший на поблёскивающий лаком патрон, и резко примкнув магазин на место. -Но для чего? -А мы все в вертушку не влезем – это раз, во-вторых, я слыхал разговор пилота с Чехом: он сказал, что они улетают, без нас! – спокойно пояснял Шкас, разбирая автомат, и раскладывая детали на тряпке, заботливо расстеленной им на земле. -В-третьих, тут что-то нечисто, Крап с Чехом долго бакланили о чём то. Возможно, мы стали нежелательными свидетелями чего-либо, например, этих ходячих мертвецов в немецкой форме. В-четвертых, кому Крап или Чех обещали бабло? И сколько? -Мне тридцатник “грина”! – отозвался Гриф. -Мне полтос; – слегка замялся Шкас. -Мне двадцарь! – возмущённо процедил Винт. -Тебе сколько, Егерь? – спросил Тереха Шкас. -Ствол зеленью! -Вот видишь, всего выходит двести штук! – он сжал превратившиеся в нитки, губы. -Нужно наказать, за такие дела, и сбросить расклад уважаемым людям, чтобы с Чеха и Крапа за это спросили! -Как? Нас считай, уже нет! – опустил голову Винт, который был самый молодой из присутствующих. -Пацаны, нас кинули, как последних фраеров! – сказал Шкас. – Чех давно уже очко жмёт, что мы отделимся от него и направим свои “Калаши” против него, и отожмём его дело! Терех собрал автомат, и подготовил его к бою, и теперь молча стоял, вслушиваясь в сильный шум винтов поднимающегося вертолёта, и тут он резко схватил оставленную на землю рацию, и крикнул в неё: -Хасан, или как там тебя, за руль прыгай, и гони колёса в лес! Прячь тачку в елках! Рация молчала, пока вдруг все не услышали ленивый голос: -Э-э-э, как там тебя? Куда гнать? Зачем? -За руль прыгай, и в зелёнку, бегом! Бегом сказал! -Ты жена своей так говорить будешь! – невозмутимо отвечал барадач, оставленный с пулемётом для прикрытия отхода группы и охраны машины. -Хасан, тебя сейчас будут расстреливать с вертушки, слышишь? Машину сбереги, без неё нам хана, мы все подохнем в этом лесу! -Ключей нет! – сказал Хабиб. – Не могу завести! – в его голосе появилась тревога. Между тем вертолёт уже показался среди макушек елей, он завис над тем самым местом, где они оставили “Т-3”. -П*#да моджахеду! – сказал Шкас, и смачно сплюнул. Будто услышав его слова, ожил крупнокалиберный пулемёт вертолета. -Вы что творите? – орал Терех в рацию. – Падлы, вы же в своих, ради чего? Я же вас найду и в фарш перемешаю, слышите меня? -Выйди на поле, чтоб мы пули зря не тратили! – в эфире появился Крап. -За что? -За что? – вертолёт перестал стрелять, и завис над одним местом. Терех рукой показал боевикам, чтоб те рассредоточились по местности, и показал, как нужно маскироваться, прислонившись всем телом к толстой ели, скрываясь за её стволом от вертолёта. Все всё поняли, и разбежались в разные стороны. -За то, что ты не справился с задачей! – отвечал Крап. Говорил уже Чех: -За то, что переманивал на свою сторону бойцов. Героем ты для них стал, Коля, после этой весёлой ночки! Верят они тебе. Но два царя – это всегда смута! Здесь я авторитет! Ты меня понял? За то, что бабки копишь, а не тратишь как все! А на что копишь? На стволы? На то, чтоб свою бригаду собрать? Нет, Терех, со мною такие игры не проходят! Я тебе на фраер, чтобы позволить пику в свою спину вонзить! Вертолёт медленно двинулся в сторону Тереха, развернулся боком, тяжёлый пулемёт принялся долбить по лесу. Пули свистели, со смачными шлепками ударялись об землю, падали срезанные ветки, рядом с Егерем рухнула разорванная вершина ели, за которой он прятался, сверху посыпались щепки. Чех продолжал что-то кричать в эфир, но его слов, – заглушённых свистом пуль и шумом выстрелов и ветром от винта, – разобрать было невозможно. Ели оголились, и в тёмном еловом леске стало светло. Земля была усыпана ветками, трухой и еловыми щепками. В земле видны были ямы, оставленные крупнокалиберными пулями. -Я тебя найду! – отозвался Терех. -Эй, Егерь, вылазь уже на поле – жену и дочь твою обещаю не трогать, даже денег им подкину на жизнь! – кричал Чех. Терех напрягся, мышцы его натренированного тела натянулись в стальные тросы. Вертолёт завис немного поодаль от них, над местом, где стоял “Т-3”. К Тереху стянулись остальные боевики, вместе с уцелевшим после обстрела Борисом, со связанными за спиной руками. -Выходи, и бойцов выводи, вместе с копателем! Если не выйдите – вашим детям и жёнам справлю пышные похороны, а затем и вас достану, если кто выживет в этом проклятом лесу! -Я связался с Москвой, – прорезался в эфире голос Крапа, – Мне сказали, что в этом районе законсервированная секретная лаборатория! В ней ботаники потели над созданием какого-то там оружия, что-то там мистическое короче, над созданием непобедимых солдат, с которыми мы и схлестнулись прошлой ночью! Вам не выстоять одним против них и десяти минут, так что выходите – лёгкую смерть вам гарантирую, и помощь близким! У вас пять минут, потом мы улетаем, и уже сегодня ваших близких не будет в живых! Все смотрели на Тереха. -Кинут, твари! – сказал Шкас. – Один раз уже киданули! Всех положат! И детей, и жён и всех родственников – я Чеха знаю! -У самого есть кто? – спросил Терех. -Есть одна женщина. Но о ней никто не знает, в тиши живёт, туда посторонним ходу нет! -Легко тогда тебе рассуждать! А у меня дочь, жена и брат! -Ты хочешь пойти? – спросил Шкас? -Нет, не хочу, но пойду, иначе не смогу с этим жить! Незачем будет жить! Эта падла знает нужные кнопки в человеческой душе! Вы – оставайтесь, я – вместе с немцем пойду! -Я с тобой! – тихо отозвался Винт. – Сестра недавно родила. Не могу я их так подставить! Они не должны за мои дела ответку нести! -Я – пас! – ответил Гриф. -Вы это... – неуверенно говорил Винт, – ...Рассчитайтесь там с ними за нас! -Нет вопросов, Димон! – ответил Шкас. Три человека направилась в сторону поля. Левинц потихоньку начал приходить в себя, он уже понял, что только что произошло, и куда его ведут. -Мы идём! – на ходу ответил в рацию Терех. -Ты пацан по-жизни, и выбор сделал пацанский! За это я тебя всегда уважал! Лучше пацаном кончится, чем в крысах жить! – хвалил Чех. – Кто с тобой? -Пленный и Винт. Рация замолкла. Они вышли на поле. “Фольцваген” стоял недалеко – от него ещё поднимался сизый дымок. Сама машина стала похожа на смятый в комок бумажный лист, на котором проглядывались редкие фрагменты краски. Трава рядом с машиной была забрызгана чёрным маслом. Рация вновь ожила голосом Чеха. -Что к лесу жмётесь? Давай ближе, подкатывай под вертушку! Они направились к вертолёту, зависшему метрах в ста от леса. Тут послышался шум громкоговорителя, говорил Чех, и его голос, усиленный прибором, перебивал шум вертолёта и разносился над лесом. -Шкас и Гриф, что, зас*#ли? Подкатывай к своему командиру, негоже его в беде бросать! Вылазь, иначе мы порешим всех ваших родственников, а сами вы сдохнете в этом проклятом лесу как Шмыга – бошки вам отрезать будут! Терех что-то кричал в рацию, но он и сам уже не слышал своего голоса, из-за сильного шума, исходящего от вертолёта. -Выходим, считаю до десяти! Если сейчас не выйдите – этих троих валим, и родственников их валим, вашу всю родню валим, и вас, если выживете, тоже валим! Голос принялся отсчитывать. -Раз, два, три... Терех видел, как на него уставилось чёрное дуло, торчавшее с борта. Ему казалось, что ствол направлен именно на него. Дмитрий побелел лицом, из глаз текли слёзы, которые тут же подхватывал исходящий от лопастей поток ветра. Он что-то говорил, кричал Тереху, но слов было не слышно. -Восемь, девять... “Нет, они не выйдут!” – думал Егерь. Пулемётчик навёл своё оружие на горстку маленьких людей, но его палец словно сковало судорогой. Он, Андрей “Афганец”, не раз нажимал на этот крючок, и лично видел, как смертоносные снаряды сносили головы людям, разрывая их словно переспелые арбузы. Люди, иногда, продолжали бежать, пробегая при попадании в голову несколько метров, словно обезглавленные курицы. При попадании в тело, некоторых счастливчиков отбрасывало, и вбивало в землю, словно гвоздями. Один раз, в Афгане, духи захватили базу, перебили всех солдат. На выручку, в числе многих, прилетел в должности бортмеханика, и по совместительству, стрелка кормовой установки “ДШК”, – и Андрей. База имела “ВПП” для вертушек, в виде сложенных встык бетонных плит. Они подлетали с подветренной стороны, и их появление над захваченной базой стало неожиданно для душманов. Основная группа боевиков тогда была на этой самой бетонной площадке. Застигнутые врасплох, моджахеды не успели найти себе укрытие от выпущенных с вертолётов пуль – его, кроме матерчатых палаток, и не было. Андрей открыл огонь. При стрельбе он заметил, что крупные пули, при попадании в бетон, рикошетят, и поднимают в воздух тела “духов”. Выглядело это неестественно, страшно и в тоже время как-то красиво, притягательно. Перед вылетом он раскурился марихуаной, растянув смолянистый косяк на экипаж. И теперь, под действием этой дури, захватившей ум стрелка, он стрелял, поражая противника рикошетом. Зрелище подбрасываемых на десяток метров вверх людей притягивало его, и он испытывал новое, не с чем несравнимое чувство. Он выцеливал и стрелял, получалось не всегда, пули, попав в бетон, поднимали с земли облако пыли, однако его тут же сдувал поток винтов. Иногда от людей в небо отлетали куски, головы, руки, и другие части тел. Его завораживало это зрелище, да судя по всему не только его – пилот вертолёта старался держать нужный угол, для поражения врага именно рикошетом. Он многое понял на той войне, и самое главное он уяснил для себя – нет ничего дороже и крепче братства! Он знал, что эти три человека, которых он держит на прицеле, стоят дороже взвода чужих друг другу солдат. Не раз его спасал друг, вытаскивая раненного Андрея из обломков вертолёта под огнём противника, рискуя при этом потерять всё! Он слышал про Тереха, хотя лично с ним знаком не был. Андрей вообще мало кого знал, он жил один, и плевал на всех с высокой колокольни. Но зато он как ребёнок радовался, когда подходил он к вертолету. Когда помогал собирать раскуроченные машины, когда, вместе с единственным его другом, Михалычем, они подолгу сидели в салоне машины, – где было всё привычно, где он знал назначения каждой кнопки и винтика, – пили спирт, и вспоминали былые времена. Он слышал, про зону, на которую попал Терех, он знал, за что его отправили туда. За этот поступок он уважал этого человека, хотя вживую ни разу не видел. Он, среди трёх небольших людских силуэтов он безошибочно определил Егеря: Терех стоял лицом к нему, распрямившись, гордо, без страха глядя смерти в глаза, как подобает настоящему офицеру, – сейчас он понял, что не сможет убить этого человека. -Стреляй! – крикнул по внутренней связи Чех. Но Андрей, держа этих людей на прицеле, просто не смог выстрелить в своих, в своих по духу! Он видел, как час назад, началась перестрелка в лагере – одни бандиты стреляли в других. Но он не участвовал в этом, и это его спасло – он, пилот и два Бугра – вот и все, кто остался после перестрелки в живых! -Дави гашетку! – кричал Чех. Увидев, что подчинённый не реагирует на его слова, Чех подхватил “Калаш”, шатаясь, подошёл к Афганцу, и упёр ствол автомата ему в голову: -Вали их! – заревел он. Но в этот момент что-то переломилось в душе повидавшего жизни офицера. Перехватив левой рукой оружие противника, Афганец, что было сил, дёрнул руку вниз. Одновременно с этим он правой рукой схватил того за ткань камуфляжной куртки, и потянул на себя. Громыхнула очередь, пули пролетели в опасной близости от лица Андрея, обжигая лицо пороховым выхлопом. Он перевернул тело своего босса на бок, и протолкнул его за борт. Время замедлилось, все действия были осознанным; вот он уже видит, как Крап, с удивлённым лицом, медленно шевеля губами, тянется за своим оружием, вот он уже достал свой пистолет, а тело Чеха уже за бортом, но рука Андрея всё ещё держит его перехваченную и неестественно перекрученную руку. Ещё доля секунды, и дуло пистолета, в руках Крапа, поднимается на Андрея. Он резко опрокидывается, и его буквально вырывает из салона вертолёты весом Чеха, словно выброшенным якорем. Он краем уха слышит выстрелы, но его уши тут же закладывает от сильного шума ветра. Он летит, земля приближается медленно – под ним Чех с глазами полными ужаса, и с рукой, вывернутой на 360 градусов. “Всё, нет у него больше руки!” – проносится какая-то несвоевременная мысль в опьянённой кислородом и адреналином голове. **** -...Десять! – прохрипел громкоговоритель. Но выстрелов не последовало. Борис закрыл глаза, и вжался в землю. Лечь на неё плашмя ему не давала крепкая рука, перехватившая его запястье. Второй рукой Егерь держал Винта, и он чувствовал, как обоих колотит сильная дрожь. Выстрелов не было, он видел, как стрелок оставил своё оружие, и через какое-то время увидел, как блеснуло вспышками выстрелов в салоне автоматное дуло. Потом случилось неожиданное: он увидел, как Чех вываливается из вертолета. Он увидел, как тот болтается под фюзеляжем, и пытается зацепиться за что-то ногами. Казалось, вертолет потерял управление, и его боком повело прямо на них. В этот момент Чех, вместе с кем-то ещё, вылетел из салона, Терех услышал приглушённые хлопки выстрелов. Земля содрогнулась, когда большой ком, вывалившийся из вертолёта, впечатался в траву. Стоящих людей обдало брызгами земли и слизи, мерзкий запах ударил в ноздри. Он почувствовал на лице горячую маску, растёкшуюся по нему. Протерев от чужой крови глаза, Егерь увидел кучу мяса и кишков, лопнувшую по швам ткань камуфлированной куртки. В этой мясной куче-моле он разглядел человека. Человек перевернулся, и встал на одно колено. Человек был жив, и только теперь Терех вспомнил, что падало два человека. Один был сверху, а снизу был Чех. Сам Чех, превратился в фарш, самортизировав своими внутренностям, тем самым он спас человека сверху себя. Выживший после падения был с ног до головы в крови, чёрных рваных кусках каких-то внутренних органов, в кишках. Он был живой. Видно, что ему тоже не сладко пришлось. Мужчина катался по земле, обхватив себя руками. Лица и одежды было не разглядеть, всё было перемазано и выглядело однородно. -Неужели, Чеха скинул тот самый Афганец, о котором Егерь столько слышал? Неужели, именно он сейчас катается перед ним в кишках своего бывшего командира? “Немец” дёрнулся в руке Егеря, и тот понял: это шанс! Нужно было как можно быстрее бежать отсюда, бежать в лес! Он ослабил хватку, и отпустил руки, которые до этого сжимал – у каждого свой путь! Развернувшись к лесу, они услышали за спиной громкие выстрелы, земля перед ними вздыбилась, крошки её осыпали беглецов. Эта была отсекающая очередь, а значит, пулемётчик контролирует своё оружие и они у него на прицеле. Все трое резко остановились. За крупнокалиберным пулемётом сидел Крап, и даже отсюда была видна его хищная улыбка и хищный блеск в округлившихся глазах. Он притянут к себе громкоговоритель: -Чё, думали фартануло? Х*#а вам, фартануло мне! Он навёл ствол на группу. Шансов добежать до лесу у них не было. -Вот теперь точно конец! – сам себе сказал Терех. Какой-то непонятный звук уловил Егерь. Что-то происходило, по ним до сих пор не стреляли! Он стоял, с закрытыми глазами, и ему показалось, что время остановилось совсем, что секунда превратилась в бесконечность, замерев тоненькой стрелкой на циферблате его командирских часов. И тогда он начал считать про себя, считать секунды, чтоб удостоверится, что ещё жив, что время ещё существует. Он открыл глаза, и увидел, что вертолёт как-то неуклюже пытается развернуться боком, но у него это получается слишком медленно, ведь прямо на него летит другой вертолёт, с торчащими стволами курсового крупнокалиберного пулемёта и подвесками ракет. Он посмотрел Винта и пленника, взгляды обоих были устремлены к небу. -Бегом! – проорал он, перекрикивая шум двух вертолётов! Чужой вертолёт открыл огонь из курсового, двуствольного пулемёта. Левинц видел, что происходит в воздухе, и долго не думая, решил “делать ноги”. Бежал он немного в стороне, от остальных. Ему не хотелось вновь встречаться с этим Шкасом, раны, оставленные им, начинали приносить боль. Он трезвел – но тут было два момента: хороший и плохой. Хороший дал прояснение разуму, чёткость мыслей и слаженность действий; плохой – он начал чувствовать боль, от ударов Шкаса. Он почувствовал, что всё лицо у него опухло. Будто это было вовсе не его лицо, а лицо какого-то толстяка, в тело которого он попал. Он провёл языком по губам, и тут же сплюнул: всё лицо его было перемазано кровью. Он бежал быстро, но одна нога отставала от другой, и он бежал вприпрыжку. Причиной такого бега была сильная боль, от которой темнело в глазах, и в этой темноте проступали яркие искры. На долю секунды ему показалось, что от боли он вот-вот потеряет сознание. Но он бежал, не снижая темп. Его пленители уже скрылись в елях, на достаточном от него расстоянии, чтобы можно было избежать встречи с ними. Левинц чувствовал, как ветер подсушил чужую кровь на его лице, как она запеклась на его опухшей от побоев маске. Захотелось смыть, содрать, стереть чужую кровь, плюнуть на все, остановится и тереться лицом об траву. Вдруг рвота подступила к горлу, и он не смог сдержать её порыв. Его рвало, желчь, выплескивающаяся из его рта на бегу, попадала на его одежду, но он не думал об этом, он знал – сейчас его сможет спасти только бункер, спасительный бункер, у единственной двери которого нужно оказаться раньше бандитов! С поля донёсся звук глухого удара, к которому добавились звуки лопнувшего стекла и сминаемого железа. Что-то громко лопалось, в спину бегущего Бориса чем-то ударило, и он чуть было не упал, еле удержавшись на ногах. Его обгоняли какие-то куски, со свистом пролетающие то выше, то в стороне от него. Кусок лопасти впился в землю в нескольких метрах впереди и правее от него. Впился с такой силой, что мозг Левинца сразу нарисовал перед глазами образ древнего Бога, метающего огромные стрелы. Борис был в лесу – он сразу это понял, пересекая незримую границу поляны и леса, он почувствовал резкую прохладу. Казалось, что лёгкие курильщика сейчас вывернутся наружу и вылетят изо рта. Он сипло со свистом дышал, привкус крови явно ощущался во рту, толи от побоев, толи забитые никотином лёгкие не выдержали такой нагрузки и попросту лопнули в его груди. Пулемётная очередь остановила его бег. Пули со свистом вспороли землю вокруг него, рукав вдруг наполнился обжигающим теплом, растекающимся ниже, к кисти. -Это я, Серёга, открой дверь! – сиплым, не своим голосом прокричал Борис. Он продолжал стоять перед амбразурой “ДОТ-а”, которая появилась из кустов так неожиданно. -Кто я? – отозвался приглушённый голос Беркута. Несмотря на злость и строгость в голосе, он показался Борису знакомым и родным. Будто он вернулся в родной дом, в котором его не было долгое время. -Борис, Левинц. – прохрипел Левинц, подумав, что и сам не узнаёт своего голоса. Он почти полз, и наконец, он очутился у двери “ДОТ-а”. Обогнув заросший мхом бетонный короб, он вдруг резко остановился. -О-о-о, старый знакомец! – радостно раскинул руки, словно для дружеского объятия, Шкас. – А я-то думал, что тебя завалили уже! А он живой, ты посмотри, да и протрезвел, кажись! – говорил он сидящему на бетонной ступени Грифу. -Смотри, как его разукрасили! – удивлялся, в свою очередь Гриф. – В го*#о что ли окунали? -Где Терех? – грозно спросил Шкас. -Тут я! – раздался за его спиной голос Егеря. -Братишка, живы? Оба? Где вас так перемазаться угораздило? – картинно разводил он руки, одна из которых сжимала автомат, – А с бугром нашим что? – невпопад спросил он. -На запчасти его разобрали! – грубо ответил Егерь. – Мы его мазутом перемазаны! Послышался шум приведенного в движение механизма задвижки двери, которая вела в каземат. -Серый, не открывай... – только и успел крикнуть Борис, как тут же свет окружающего его мира померк. Он остался один, один среди бесконечности, вокруг него был космос, он видел звёзды, но ни солнца, ни планет не было. “Так не должно быть!” – пытался крикнуть он, но и рта у него не было, как не было и тела. -А как должно быть? – раздался мужской, вкрадчивый голос, где-то у него внутри. – Так? Вдруг под ногами появилась земля, поле, трава, лес вдалеке. Он сидел на бревне, перед ним горел костёр, а напротив него сидел мужчина, нет, это был седой одноглазый старец, в военной, устаревшего образца, форме. Из-за его плеча торчал ствол винтовки. Ни погон, ни значков на форме не было. Старец внимательно рассматривал Левинца, и тому показалось, что старец видит его насквозь. -Как должно быть? – снова спросил тот. -Вы кто? – спросил Левинц. -Я? Я твой ангел хранитель! – рассмеялся старик. Борис посмотрел на перетянутый повязкой левый глаз. -Что у вас с глазом? -Я выколол его себе! – так же спокойно ответил старик ровным, приятным голосом. Левинцу захотелось слушать этот голос, слушать его бесконечно, наслаждаясь теплом и покоем, которое исходило от него. Он никогда не думал, что голос может быть настолько красивым и притягательным. Но тот молчал. -Зачем? Старик усмехнулся. Взгляд его опустился на землю, он глядел куда-то дальше устилающей землю под ногами травы. Он молчал, и это молчание показалось Борису невыносимой мукой. -Что же ты молчишь? – воскликнул Борис. -Что ты хочешь от меня услышать? – спросил старец. – Ты знаешь ответ на свой вопрос, этот ответ ты скрываешь от себя, боишься его! Тут что-то прояснилось в мыслях Бориса, и он словно загипнотизированный стал говорить: -Ты выколол его, потому что не мог смотреть на мои грехи! Прости! Хотелось плакать, но слёз не было, их просто не существовало в этом мире. -Раньше надо было думать! -Я умер, да? -Нет ещё, вот я посмотрю на тебя, и решу, умер ты или нет! -Я не хочу... обратно! – вдруг неожиданно для себя сказал Борис, ведь сейчас его ничто не тревожило, он никогда не испытывал подобной безмятежности и спокойствия. Он обрёл видимость тела, и по нему словно разлилось тепло, исходящее от солнца. Тепло исходило и из земли. -Но и сюда тебе нельзя! -Что же делать? -А вот это мы и решим сейчас, времени у нас, – старик посмотрел на небо, – До заката! -Для чего тебе ружьё? -Даже с ружьём в руках человек может быть праведным, понимаешь? Он в упор глядел в глаза Бориса, своим единственным глазом. -Нет! -Ну вот видишь, а ты говоришь “не хочу обратно!” – усмехнулся старец. Левинц заметил, что резко потемнело, и понял, что паузы между их словами слишком велики, и солнце уже почти закатилось. -Рановато тебе, Борис, рановато! – сказал дед, медленно вставая с аккуратного брёвнышка, и снимая с плеча винтовку. Сил что-то говорить больше не было, он стоял словно мраморная статуя, не в силах пошевелится. Между тем старик не спеша снял оружие, перехватил ложе, и принялся прицеливаться прямо в Бориса, наводя ствол в само лицо. Лицо старца не выражало никакой злости или агрессии, в единственном его глазе, наплоенном бескрайней синевой, была доброта, лишь озорная искорка прокатилась в голубом бездонном море. Он прицелился, и было похоже, что навёл он на Бориса водяной пистолет с тёплой водичкой, а не боевую, – в этом Борис не сомневался, – Винтовку системы “Мосин”. Выстрел был неожиданным, и резким, на долю секунды в глазах потемнело, и тут же Борис увидел перед собой улыбающиеся лицо Шкаса. Оно показалось Борису мерзким и отвратительным, пропитанным злобой и ядом, в сравнении с чистым лицом только что виденного им старца. -Жмур то живой! – нехорошо обрадовался Шкас. – Слышь, жмур, как там? – он глазами указал на небо. – Бога видел? -Нет, только Ангела; – голос вновь показался ему чужим. -Ха-ха, а парниша с юмором! Чуть в ящик не сыграл, а юмор сохранил! – усмехнулся кому-то Шкас. Он вновь посмотрел на Бориса, и улыбка медленно уходила с его лица. -Ну что, дружок, я тебя сейчас буду резать, медленно резать, чтоб повизжал ты, как поросёнок. Пусть кореша твои уши свои погреют! -Они мне не друзья! – ответил Левинц. – Ты им только одолжение сделаешь! Они меня из бункера выгнали, и сейчас – он приподнял отяжелевшую руку, – они меня, из пулемёта срезали! Шкас задумался: -А нах ты их предупреждал тогда? Чтобы дверь нам не открывали? -Чтоб вам жизнь сказкой не казалось! Чтобы перед смертью, вы помучили друг друга! -Смелый ты, “немец”! Но я всё-таки попробую тебя порезать, кровушку твою пустить, и жилки подёргать! -Они тебе не откроют! И вытащить ты их оттуда не сможешь! А я – полюбому долго не протяну, загнусь я скоро, и вы загнётесь, только помучаетесь перед смертью! -Это тебе твой Ангел сказал? -Это тебе я сказал! -Посмотрим; – снова задумался Шкас. Левинц приподнял голову, почувствовав при этом тошноту и головокружение. Боли не было. Кроме Шкаса присутствовал другой здоровяк, которого все называли Гриф. Других двух не было. -Где кореша-то ваши? – спросил Борис. -Соскучился? – улыбнулся Шкас. – Так они скоро придут, ты не переживай! Они пришли, и притащили с собой окровавленное тело. -Чего там? – спросил Шкас. -Жив, ты прикинь! – удивлялся покрывшийся потом Винт. – Мы к вертушке расквашенной подползли – а этот чертила, уже на полкилометра отполз, к сопке, на которой лагерь этих копателей был! -Какой ещё чертила? – нервно переспросил Шкас. – Ты о чём вообще говоришь? -Крап жив. -Догнали? -Нет. Он при “Калаше” был! – отвечал Винт. -Видать, сквозь стекло из “Калаша” по второму вертолёту палил, вот автомат в руках и остался! – предположил Егерь -Не зря говорят, что г*#но всегда всплывёт! – подвёл итог Шкас. – Вам надо было бы его загасить – если он из леса этого выберется, то чую, надует нам Московским ветром беду! -Ну, так этот фраер тоже ведь дышит! – кивнул Шкас на окровавленное тело Афганца. – Хотя сами говорите, птичка высоко была! Егерь заступился за окровавленное тело Афганца: -Ты потише будь, если б не он, нас бы уже черви грызли! А спас его центнер Чеховского ливера! -Не забывай Егерь, он по нам из своей пушки лупил, так что за честного пацана ты мне его не представляй! – говорил Шкас. – Для меня он – фраер, и был им всегда, потому, чтоб на гашетку давить, ума много не надо! -Да оставь его, – вмешался Гриф, – Это же “сапог”, они же друг за друга по жизни мазу тянут, у них нет понятий о чести воровской, и закон у них один – устав! Егерь недобро глянул на Грифа, затем медленно перевёл взгляд на Шкаса: -Воровская честь, это когда ты очко промеж елок зажал? В поле-то не ты, не Гриф, не вышли! -Ха, ну ты Егерь отмочил! В петлю лезть последнее дело! А под пули, по своей воле я никогда не подставлюсь! – усмехнулся Шкас. -Ты, Егерь, хоть и кичу топтал, но нашим тебе никогда не быть! – добавил Гриф. – У нас свои мысли, мы под погоном по жизни не ходили, и поклоны звёздам не отбивали! А ты ходил, да и сам звёзды носил! А для нас есть только синие звёзды, воровские – и других звёзд для нас нет! Борис почувствовал накал, который усиливался в продолжающемся разговоре. Егерь молчал, Винт выжидающе смотрел на него. Отряд из четырёх боевиков раскололся на два лагеря. Винт, поскольку относился к Московской группировке, – и ни Шкаса, ни Грифа не знал, – принял сторону Егеря, которого он видел в деле, и который вчера выдернул его из-под пуль. Он единственный, кто вспомнил про двух бойцов, брошенных у остова мятой машины. Шкас нехорошо улыбнулся. Егерь, поймав его улыбку, прямо посмотрел в глаза Грифа: -Если я тебе на ж*#е воровскую звезду сейчас выбью, как сам себе кланяться будешь? – сухо спросил Егерь, чуть удобнее перехватив автомат. – Видал я там, на войне, таких как ты – там вы даже для того, чтобы парашу выносить не годитесь! Гриф попытался резко подняться, но Шкас остановил его жестом: -Тихо! Пацаны, нам сейчас не с руки гнилые базары перетирать! Выберемся отсюда, вот тогда и поговорим... за звёзды! – мрачно добавил он, глядя в глаза Тереху. – Нужно канитель эту разруливать! Я так думаю, когда вылезем из леса, нужно кому-то место Чеха будет занять – а не то беспредел начнётся! Думаю, мне быть вместо него! А ты, Егерь, при мне будешь, подниму тебя, не надо будет тебе по лесам и кабакам больше мотаться! Сапог – не сапог, но у нас одни дела, и решать нам их вместе – под одним небом воздух коптим. Давай краба, мир закрепим! -Кому за Чеха быть, не тебе решать! – сказал Егерь. – Сходняк такие дела решает! А краба держи! И он протянул Шкасу свою большую, покрытую мозолями, ладонь. Шкас протянул свою, они пожали руки. Показалось, что обстановка разрядилась, но у каждого из присутствующих глубоко в душе засела заноза, которую когда-то нужно будет вынимать! -Так кто же всё-таки Чеха завалил? Мусора или Фриц? – спросил Шкас. -Фриц – больше некому! – ответил Егерь. – Медик сегодня ещё, говорил, что разговор бугров наших слышал; о том речь была, что Фриц свою вертушку ночью с базы забрал! -О падла! – выругался Гриф. – Давно его, вафла того, мачкануть нужно было! Говорил же Чеху, нельзя с шакалами рядом жить! -Вертолёт Фрица сел в наш лагерь, у реки! – не заметил его слов Терех. – Крап этот, он к ним бежать будет, договориться попытается! -Ха, болт ему в руки! Все знают, что для Фрица авторитетов нет! Он его сразу же и завалит! – обрадовался Шкас. – Плевать ему, Московский он или хреновский, – грохнет, даже слушать не будет! -Туда и дорога! Не он, так мы! – добавил Гриф. -Что с этим, моджахедом, как его, Абдула? Который на “Т-3″ остался? – спросил Шкас. -Хабиб! – ответил Винт. -Двести! – сказал Егерь. – И машина тоже. -То есть, холодный он? – переспросил Шкас. -Да, остыл уже! – добавил Терех. -Вообще в мясо его расколошматило! – сказал Винт. – Вся тачка мясом сплошным покрыта, хоронить нечего! Машина уже не поедет, там дырок больше чем в дуршлаге! От пулемёта – одни запчасти, патроны и те все разбросало! А ведь Толик сам эту тачку собирал, сутками из гаража не выходил – а ехать сюда пришлось с Крапом на “Ровере”! Теперь ни Толика, ни машинки его, любимой! Не плач, “Винт”! – рассмеялся Гриф. – Жизнь, она вся перед тобой, пойдёшь к нам, под Шкасом жить будем! Найдёшь себе “гайку”, заживёшь как пацан правильный! Сам-то откуда? А то “московские-московские”, а у вас половина – одни абреки! – он вновь засмеялся. Винт, напрягшись всем телом, чуть отступил в сторону, но Грифу так ничего и не ответил. -Мы видели, как его вертушка села на поле, затем поднялась в воздух – но вертолёт был уже без груза! – говорил Егерь. -И что это значит? – спросил Шкас. -За поддержкой полетели, – неожиданно просипел раненный стрелок, – Они группу в лагере высадили, и полетели за поддержкой, так что, подышим ещё – пока они не вернутся! -Им бункер нужен, нам сейчас надо сквозняк рисовать! – говорил Шкас. – У Фрица того, людишки пристреляны, нам против них не воевать! Иначе Чех его давно бы подмял! -С этим “стрелком” мы далеко не убежим, – сказал Егерь. -Да какие проблемы! – как бы обрадовался Шкас. – Этот немец нам тоже не к чему! – и он схватив автомат, лихо передернул затвор. -Отставить! – неожиданно громкий, командный окрик Егеря заставил Шкаса замереть на месте. Дуло автомата Тереха смотрело точно в голову бандиту. Винт держал на прицеле Грифа. “Хорошо, что стволы на поле бросили, а не оставили этим шакалам!” – подумал Егерь. -Ты за кого подписываешься?! – прокричал Шкас, глядя на Егеря. – Этого “стрелка” разве что на колбасу пустить можно, или в цирк: “говорящий фарш!”. А второго сразу нужно было гасить – от него толку как от вороны молока! -Здесь никто, никого гасить не будет – здесь я бугор! – взревел Егерь, и Шкас понял, что для того, чтобы тот нажал на курок, ему, Шкасу, достаточно произнести лишь одно неправильное слово. -Ты бугор, Терех! – согласился он, и в знак доверия, бросил в сторону свой автомат. -Далеко ты не убежишь, – говорил Егерь, чуть более спокойным тоном, – Из леса выйти не дадут. Надо окопаться здесь, и дать бой! Если сделаем всё грамотно, то размен будет пять к одному! -Но ведь всё равно нас всех тут похоронят! – попытался возразить Шкас. -Какая тебе разница, где копыта свои откидывать – тут, или в пяти километрах отсюда! Только там тебя так пристрелят, что ты и слова прощального сказать не успеешь; а здесь мы им самим сраку намылим, чтобы помнили паскуды, чтобы всю жизнь помнили и детям рассказывали про силу русского мужика! -Как кому умирать – у каждого свой выбор, не тебе решать! – мягко, но уверенно произнёс Шкас. – Мы с Грифом и Винтом уходим! – он нагнулся, и поднял свой автомат. -Я с Терехом! – сказал Винт. -Подумай, пацан, с нами у тебя больше шансов! -Ты спрашивал, откуда я? Я из Зеленограда, у нас не принято от беды бегать! Для вас я – баранчик* при прокуроре зелёном** – жрать нечего будет, так вы же меня на канте*** и загасите! Я с Терехом остаюсь! (*Человек, которого берут в побег, для того, чтобы потом съесть / **Побег из лагеря / *** На отдыхе, привале). -Ты смотри, какой борзый! – удивился Гриф. -Да ладно, дохлому простительно – ведь они уже, считай, дубари! – усмехнулся Шкас. Под прицелами автоматов, двое мужчин медленно, словно прогуливаясь по парку, уходили прочь от бетонного “ДОТ-а”. **** -Было бы неплохо проникнуть в бункер; – говорил Дмитрий, когда Гриф и Шкас растворились среди деревьев. -Да, лопат, чтобы вырыть хоть небольшие окопы, у нас тоже нет! Бетонные стены нас бы защитили лучше, чем любой окоп! – говорил Егерь. Афганец тяжело дышал, ему было трудно говорить, и он лишь слушал разговоры незнакомых, но близких ему по духу, людей. Он знал, кого спасал. Егерь подошёл к самому углу бетонного колпака, чтоб не попасть в сектор обстрела, и закричал: -Мужики, открывайте, внатуре, мы вас не тронем! Чех нас кинул, он пытался нас завалить – но его самого замочили! Крап ещё жив, но думаю, это ненадолго! Скоро сюда прилетит Фриц со своими людьми, и тога нам край, мужики! Они нас всех тут похоронят! Если вы нас впустите, то мы постараемся продержаться против Фрица пару дней! Ваш друг истекает кровью – мы не можем ему помочь, вы его сами подстрелили! Давайте дружить, пацаны, мы к вам без претензий, враг у нас теперь общий! Открывайте – не глупите! Очередь пулемёта вспорола почву, невдалеке от Егеря. Он сплюнул. -Зря вы так! Думайте, пока вертушка не вернулась, и пока ваш друг не помер! Время шло, Егерь и Винт обосновались за возвышающимся над поверхностью земли бетонным сооружением. Развели костёр, в кузове “Т-3″ нашли несколько целых банок тушёнки, сухари. Пособирали разбросанные по кузову автоматные патроны. Винт принёс с реки воду. Тут из амбразуры вылетело несколько банок с тушёнкой, несколько упаковок армейских галет времён Великой войны, пакет с макаронами, аптечка с бинтами и бутылью с тёмно жёлтым содержимым – для перевязки Бориса. -Стрелять не будете? – спросил Егерь, и тут же вошел в сектор обстрела. Закопченное дуло пулемёта внимательно следило за его движениями. Николай поднял продукты и медикаменты, пообещав попробовать извлечь из руки Бориса пулю. Он сдержал обещание, выковырял пулю масляными пассатижами, из набора инструментов подбитой на поле машины. Щедро обработал рану жидкостью из бутылки – которой оказался спирт, щедро разбавленный йодом. Егерь сразу понял, для чего это сделано, и показал кулак почувствовавшему знакомый запах Винту: -Щитовидную железу сожжёшь! Ёда больше капли нельзя внутрь принимать, а в этой бутыли его едва ли не больше спирта! Так же он обработал раны стрелка Андрея. Он внимательно осмотрел его раздетое, и протёртое смоченной в воде травой тело. Переломов, к своему удивлению, Егерь на нём не обнаружил: -Короче жить будешь! Егерь посмотрел на белое лицо Бориса: -Чего, хреново тебе, фашист? -Пошлёл ты; – отозвался тот. -Надо посмотреть, что у тебя там! – и Егерь бесцеремонно сдёрнул с его плеч окровавленную шинель. Пулевая рана, из которой Николай вытаскивал пулю, набухла, покраснела. -А вот это уже действительно плохо! – прокомментировал увиденное Егерь. -Что там? – сухо поинтересовался Борис. -Инфекция попала в рану, если в течении часа или двух не почистить рану, и не обработать её должным образом – ты не жилец. Борис закрыл глаза, безвольно уронив голову на бетон за спиной: -Б*#дь! – выругался он. -Надо дома оставлять! – заметил Винт. Борис устало прикрыл глаза: -Так я и оставил её, суку, дома! Из-за неё всё это началось! Если бы не эта шмара, ковырял бы сейчас себе потихонечку какой-нибудь блиндажик, попивал бы водочку, смолил бы косячок... Эх, жизнь жестянка! – вздохнул он. -Да что ты за жизнь знаешь? – спросил его Егерь. Борис помолчал с полминуты, и ответил: -Ничего! Теперь молчали все, каждый думал о своём – и мысли эти были тяжёлыми. Издалека донёсся еле уловимый стрекот, и приглушённый звук мотора. -Начинается! – нервно произнёс Афганец, который раньше других уловил хорошо знакомый звук. Вертолёт сел, не выключая двигателя, через несколько минут снова поднялся в небо, и шум винтов стал потихоньку затихать. Прошло полчаса, видимость спокойствия ничто не нарушало. -Ну что, братва? – обратился Егерь уже ко всем. – Дадим красивый бой, чтобы эти падлы рассказами о нас детей своих пугали? Те из них, кто останется в живых, конечно! – уточнил он! -Ствол есть? – спросил Афганец. -Да, “Калаш” Хабиба, или как его там? – ответил Егерь, и протянул ему автомат. -Давай, я тоже неплохо стреляю! -Снайпер что ль? – с ухмылкой спросил Егерь. -Пулемётчик я, а это посерьёзнее какого-то снайпера будет! Настрел у меня знаешь какой?! Егерь вновь усмехнулся, крепче сжав цевьё автомата. Его натренированный глаз уловил легкое движение между стволов елей, со стороны поля. Он тотчас вскинул автомат, осматривая местность через оптику. -Этому тоже ствол дай – нас сейчас без разбора колошматить начнут! – предупредил Егеря оживший в ожидании боя Афганец. Борис сидел, прислонившись спиной к бетону, ему вернули автомат “МР-40”, который Дима припрятал тогда в кустах. Лицо его было бледным, ему ничего сейчас не хотелось, он в сотый раз прокручивал в памяти разговор со стариком. Автомат Егеря разразился огнём, тут же его поддержали Винт и Стрелок. Меж елей хрустнули ветки, раздался приглушённый стон, что-то упало на землю. -Началось? – спросил вспотевший Дмитрий. -Похоже. Патроны берегите, у меня оптика, точно бьёт, а с ваших стволов с близи лупить хорошо! Где-то на поле залаяли две или три собаки. -Готовьтесь, сейчас начнётся! – предупредил Егерь. И действительно, началось. Неожиданно слева, из-за кустов, застрочил пулемёт. Бойцы вжались в сырой бетон. Пули то и дело высекали крошку и пыль из бетонной глыбы. Рядом жахнула граната, уши слегка заложило – появился комариный писк, осколки просвистели перед самыми носами. В них стреляли с нескольких сторон, Терех почувствовал боль в области живота. Он не стал отвлекаться на ранение, если оно серьёзное – то в любом случае конец, а если лёгкое – то подождёт. Он рассудил, что схлестнулись они с группкой из трёх человек, скорее всего это авангард. К этой группе уже спешило подкрепление – повезло, что без транспорта, пехом. Фриц не смог транспортировать технику на и без того идущем с сильно провисающими от перегруза лопастями вертолёта “Ми-8”. Хотя, если бы он прихватил бы с собой пару квадрациклов, дело было бы уже закончено. Пулемёт невидимого разведчика захлебнулся после короткой очереди Афганца. Он снял его – сразу стало понятно, что Стрелок – тёртый калач, и война для него – привычная работа. -Как сам? – крикнул Терех, пытаясь перекричать то тут, то там, вспыхивающие короткие автоматные очереди. -Норма! – отозвался Андрей. – Я его по дыму спалил, сучёнок, грамотно бьёт, на месте не засиживается, зелёнку использует по-полной! – и он сам тут же перекатился на другую позицию. Борис, преодолев дрожь, появившуюся то ли от страха, то ли с похмелья, то ли от большой потери крови или заражения какого-нибудь, поймал в прицел показавшуюся на секунду тень, почти не выделяющуюся на фоне кустов, проследил за ней, прикинув скорость, и дал очередь на упреждение. Израсходовав половину магазина, его автомат заглох – его заклинило. Борис сплюнул, отсоединил магазин, с силой открыл затвор, и увидел перекошенный патрон, полу зашедший в ствол. Он ещё несколько раз дёрнул за рукоять затвора, и автомат выплюнул искорёженное тельце латунного патрона. -Что у тебя, Гитлер? – спросил у него Терех. -Заклинило! -Ты похоже снял разведку! – подбодрил его Егерь, видевший как Левинц попал в цель. – Хорошо стреляешь! -Думаешь? – через силу спросил Борис, каждое слово которому давалось с болью. -Слышал. Тихий “пи*#ец”, и звук падающего тела. По крайней мере, попал ты в него сто пудово! Борис слегка улыбнулся. -Ты извини, не хорошо как-то всё получилось! – говорил Егерь, не отрываясь наблюдая за лесом через оптику. Левинц молчал, вставляя магазин и досылая патрон. “Как же он стреляет, если рожу от боли при каждом слове и движении коробит!” – думал Егерь, но в слух сказал другое: -Жизнь развела, знаешь, так бывает, развела по разные стороны реки, имя которой – война! -А ты я смотрю философ! – то ли усмехнулся, то ли восхитился Борис. -А ты как хотел? Нам по-другому нельзя – иначе крыша поедет! Егерь нёс бред, пытаясь отвлечь пленного бойца, сражавшегося теперь на его стороне, от мыслей о ранении. Ему был симпатичен этот стойкий, и простой парень, который несмотря ни на что, не выдал своих друзей. Подполз Винт: -Мужики, третий ноги сделал! -Нет! – твёрдо ответил Егерь. – Здесь он, чую. Ты что думаешь? -Тут он! – согласился Стрелок. – Он тихо будет сидеть, будет наблюдать! Когда его кореша подойдут, он в дудку свиснет, что мол четверо, двое трёхсотых. Мол, патрон мало, сидят эти четверо и ждут, пока их свинцом нашпигуют! В общем, обрисует им весь наш расклад! Тут, затихший было лес, вновь огласился громом пулемётных выстрелов. Винт и Егерь тут же упали на землю, вжавшись в неё животом. Другие двое уже лежали на ней, и при раздавшихся вблизи выстрелах лишь сильнее склонили головы. -Е*#ть-колотить, с амбразуры строчат! – закричал Стрелок. И точно, квадратное узкое окно, ржавая рама которого в некоторых местах была зелёной ото мха, ожила, разразившись ярким огнём и чёрным, оставляющим на стенах слой копоти, вонючим пороховым дымом. -Обойти пытался, разведчик хренов, не смог предугадать, падаль, что у нас тут припрятан гостинец! – зло восхищался Егерь. -Ты радуйся конечно, но вообще нам недолго осталось! – вернул Егеря к реальности Стрелок-Афганец. – Вон, собачки уж совсем рядом тявкают! Ржавая дверь, прикрывающая спины четырёх человек, ручка которой уже слегка поблёскивала от частых прикосновений, со скрипом отворилась. -Давай в темпе! – раздался слегка искажённый подвальным эхом сиплый голос. Говорил Серёга, держа четырёх человек на мушке немецкого автомата, махая рукой, будто загребая в свой подвал уличный воздух. Егерь переглянулся с Винтом, не сговариваясь, они взяли каждый по раненному, и потащили их к двери “ДОТ-а”. Ноша была не лёгкой, особенно для Винта, которому выпало нести Афганца. Но злобный лай собак придавал ему сил. Егерь, положив еле живое тело Левинца на пороге, повернулся в сторону леса: -Я мигом! – и не дожидаясь ответа, он скрылся в зарослях кустов. Серёга и Винт стояли рядом, высунув хищные стволы автоматов из двери сооружения. Они молчали, ладони, сжимающие пластиковые щёчки рукоятей автоматов, покрылись потом. Бориса и Афганца утащили невидимые для Винта руки, Симака и Курсанта. Из глубины подземелья пахло сырость и плесенью, и Дмитрий отчётливо улавливал этот запах. Кроме того пахло падалью и болотом, сырой непроходимой топью. Именно такие ассоциации сейчас навеял исходящий из недр “ДОТ-а” запах. Слышалось отдалённое сопенье, водяные всплески, хлюпающие звуки удаляющихся шагов, отражённых подвальным эхом. Сейчас Диме этот “ДОТ” представился как подвал, полуразрушенный, полузатопленный, гнилой и плесневелый. Он сплюнул, и боковым зрением покосился на Беркута. Тот стоял в сухих и чистых камуфлированных штанах, который лишь в самом низу были слегка мокрые. Кашля или других признаков болезненного пребывания человека в сыром подвале он не услышал, и в душе появилась надежда на то, что в подвале есть сухой островок, пусть не большой. -Беркут; – буркнул Серёга. -Винт! – отозвался Дима. -Рук жать не будем, сам понимаешь! -Спасибо, что впустили, а то бы хана нам! -Где твой кореш? -Хрен знает, куда он сорвался! – не определённо ответил Дима, слегка подёрнув свободным плечом. Тут же раздался одиночный выстрел, в нескольких десятках метров от входа. Беркут и Винт напрягли слух, изучая окрестности сведенными в единую линию мушкой и целиком. Послышались торопливые шаги, они напряглись ещё сильнее, хотя казалось, что большего напряжения ни один из них не выдержит – мышцы просто лопнут от запредельной нагрузки! На небольшую полянку перед входом вышел Егерь, тащивший “ПКМ”, с накинутой на него сверху разгрузкой, перемазанной чем-то чёрным. -Трофеи! – улыбнулся Винт, понимая, что у ноши Егеря раньше были другие хозяева. Тут же за Егерем быстро мелькнула тень – это уже подошла основная группа Фрицевского спецназа. Серёга и Дима тот час открыли шквальный огонь, с помощью которого они пытались вынудить противника залечь, затаится. Конечно, у каждого из них была надежда на то, что одна из выпущенных ими пуль всё же найдёт цель, пусть и случайно. Но всё же противник повиновался ребятам – противник залёг, тем самым дав Егерю добраться до спасительной двери. Егерь почти ползком подобрался к входу, и почти нырнул, растворившись в тёмном зеве распахнутой броне-двери. Беркут и Винт дружно затворили дверь, по которой уже во всю проливным дождём стучали тяжёлые капли пуль, помогая железной плите быстрее встать на своё законное место в положение “geschlossen*”. (*Закрыто). Наконец они были в безопасности. Они втроём стояли перед щелью бойницы, в небольшом оружейном помещении. Егерь часто дышал, ребята тоже чувствовали не дюжую усталость в мышцах от долгого напряжения. -Егерь! – представился Николай. – Терехов Николай, можно просто: Терех! -Беркут! – протянул руку в ответ Сергей. – Можно просто Серый! Так же он пожал руку и Дмитрию. -Фух! – Егерь смахнул со лба проступившую испарину. – Давненько под пулями не бегал! -Похоже, всё ж словил ты одну! – заметил кровавое пятно на животе Серёга. Егерь коротко глянул на окровавленный живот, беззаботно махнул рукой: -На мне как на собаке – и не такие раны заживали! Ну что, веди, где тут у вас можно расположиться, дух перевести! Он лихо подхватил свой трофейный пулемёт, закинул на плечё “Калаш”, и встал в готовности перед Сергеем. Беркут подошёл к окну бойницы, задёрнул “шторы”, от чего в маленьком бетонном помещении, в котором ещё отчётливо стоял запах сгоревшего пороха, и под ногами ощущались кругляши гильз, стало совсем темно. -За мной! – коротко скомандовал Серёга и, включив небольшой фонарик, спустился в глубину сооружения, по невидимой до этого гостями металлической лестнице. Они поспешили за ним, проникая под землю, они чувствовали, как тела их, сквозь пропитанные кровью и потом одежды, впитывают могильный холод этого места. Запах болота и плесени стал отчётливее, и доминировал над остальными, многочисленным и неприятными “ароматами”, наполняющими это место. -Пахнет? – спросил Беркут. – Ничего, привыкните! – не дожидаясь ответа, добавил он. Они шли, как показалось Винту, невыносимо долго; казалось, что прошли они не один километр, и что идут они по настоящему подземному лабиринту, так как по пути они перешли несколько помещений, имевших двери. Он покосился на шагающего между ним и Беркутом Егеря – но тот не выказывал признаков беспокойства или волнения. Он двигался уверенно, крепко сжимая в руках металлическую тушу “ПКМ-а”. Вдруг произошло чудо – старые выпуклые лампы на стенах, в защитных колпаках, вдруг вспыхнули тусклым жёлтым светом, слегка помигивая, они словно разгорались ярче и ярче. Пока не загорелись в полную силу – хоть свет их был слаб, но здесь, в кромешной тьме, казалось, что это жёлтое сияние ярче полуденного солнца. Серёга приостановился, выключил и убрал фонарь, оглянулся на удивлённых гостей, и довольный произведённым эффектом, который ярко отражался в электрическом свете на их изумлённых лицах, пошёл дальше. Они пришли, Беркут по-хозяйски открыл последнюю дверь. Терех, забыв про свою потрёпанную шкуру, – примерявшую за долгую жизнь своего хозяина не один острый предмет, и сделавшуюся от такого опыта, казалось, сантиметровой толщины, – был удивлён, словно сельский младенец, впервые увидевший невиданную игрушку. Перезнакомившись, он долго ходил за своим гидом Серёгой по подземке, обследуя каждый сантиметр этого места. На встречу Тереху, идущему за Серёгой, из помещения лазарета вышел Мишин. Егерь остановился напротив него как вкопанный, они долго смотрели друг на друга. -Ты? – наконец не выдержал Егерь. -Я; – спокойно ответил Курсант. -А я уж думал, что нет тебя, что сгинул в лесу! Мишин выглядел не важно. Бледное в потёках его лицо, словно светилось из нутрии призрачным, бледно-синеватым светом. Под глазами тёмные мешки, белки глаз покрыты сетью красных сосудов. Одет он уже был в чистую, со следами плесени и сильными вмятинами складок, немецкую форму. На ногах были блестящие новой кожей немецкие ботинки. Из-за плеча торчал воронёный ствол немецкого автомата, из нагрудных карманов – магазины к нему. -Я против тебя не имел ничего, и тебе я не враг! – сказал Егерь. -Где Шкас? -Он ушёл от нас. Куда – не знаю! -Кто ещё с тобой из банды? -Мы не бандиты, мы – наёмники! – ответил Егерь, косясь на появившуюся из-за спины курсанта девушку с рыжими волосами. -Да какая разница? – спросил Алексей. – Кого с собой привёл, спрашиваю? -Ты на голос меня не бери, пацан! – вдруг резко рассвирепел Егерь. – Меня какой-то щенок допрашивать вздумал? Да я тебя вместе со шпалером твоим схаваю, и не поперхнусь! Мишин молча сверлил Егеря каким-то потускневшим, безразличным взглядом: -С кем пришёл? – спроси он уже чуть дружелюбнее. -Со мной Винт – да ты его и не видел, Андрей Афганец – стрелок с Чеховской вертушки, он тоже за нас. Было ещё двое – Шкас и Гриф – тот, что с золотыми зубами. Они ушли в лес. -Помню его; – так же без эмоций сказал Мишин. И он, протиснувшись между Егерем и коридорной стеной, пошёл в спальное расположение. Девушка с рыжими волосами теперь с интересом разглядывала здорового, заросшего смолянистой щетиной мужика, в грязном камуфляже с закопченным лицом. -А ты откуда здесь, деточка? – спросил он. -Я из города; – спокойно ответила девушка. – Алёна. -Егерь. То есть Николай, можешь Колей звать! Девушка была одета в белый медицинский халат, и Терех догадался, что она в этом бункере выполняет обязанности медсестры. Тело Егеря, по своему отреагировало на появившуюся медсестру: оно тут же наполнилось болью, которая исходила от живота, и от руки; ноги его затряслись мелкой дрожью, ослабли – и он слегка осел, облокотившись мокрой от пота спиной на стену. -О-о-о! Да вас ранило! Давайте в лазарет! И она повела раненного Николая в помещение лазарета, на одном из столов которого уже лежал обмотанный бинтами Левинц. Через час все собрались в спальном расположении. На одной кровати сидел Борис, укутанный в новую шинель, рядом – Серёга, Мишин и Егерь. На другой кровати, стоявшей напротив, сидели Дима-Винт, Афганец и Симак. Между кроватями стояли два снарядных ящика, с боков – ещё по одному, на манер скамеек. Получался стол, вокруг которого кровати и ящики-скамейки. На этих скамейках сидели девушки. Люди ели, ели молча, Афганец неуклюже орудовал алюминиевой ложкой, и то и дело каша, изрядно заправленная тушёнкой, падала на пол. Он тихо матерился, вновь запуская дрожащую в руках ложку в миску с кашей. Борис ел вяло, через силу глотая безвкусную для него еду. Есть ему совершенно не хотелось, но он знал – есть надо. Мишин ковырял ложкой в тарелке, о чём-то задумавшись – он уже изрядно отъелся за этот день. Остальные если с аппетитом, запивая из гравированных немецких стаканов с чаем. -Не, а хорошо вы тут устроились! – нарушил тишину Терех. – Нам бы вас от сюда ни за что не вытащить! -Да, вон, и водяра у вас, и хавка, и барахло немецкое! – поддержал его Винт. – Светло, тепло, сухо! -Молодцы, пацаны! – принял эстафету похвал Афганец. – Правильные, не то, что мы! -А что мы? – не понял Дима. Афганец посмотрел в глаза сидящему напротив Егерю, будто передавая взглядом свою мысль. -Продались мы, бача, за деньги эти проклятые, за ср*#ые чеки бандитские кровь людскую проливаем! И каждый из нас думает: вот накоплю денег, и уеду из этого проклятого города, заживу по-человечески, буду жить по совести и по уму! Но не дадут нам уехать, и скопить денег не дадут – от Чеха один выход – в землю! -Если ты такой правильный, что тогда на него пашешь? – спросил Винт, и тут же поправил себя: – Пахал... -В прошлом. Нет, бача, не правильный я. Был бы правильным – за шкуру свою бы так не дрожал, грохнули меня бы давно! -Так что, – продолжал напирать Дмитрий, – Либо жить продажным, либо умереть честным? -Да, бача, так было и так есть. Поверь мне, лучше умереть честным. -Стрёмная какая-то логика! -Ты поживи, посмотри на мир, на людей, и к полтинничку, если доживёшь – будешь думать так же! -Что будем с Фрицем делать? – перебил Симак. -Будем отражать атаки! – сказал Терех. – Диверсионные вылазки будем делать к их лагерю по ночам. Патронов много? Какое оружие есть? -Парабэлуммовских девяток – полно! – ответил Симак. – Есть ленты к пулемёту “MG”, россыпью 7,92х57 – полный ящик. Есть гранаты немецкие, несколько – “Ф-1”, есть “ТОЛ”. Из оружия – “М-98″ с оптикой, Аскет пристреливал. “МР-40″ – штук двадцать. Пистолеты “Парабеллум” – тоже штук двадцать. “АКСУ” – один, патронов к нему – два магазина. “Сайга” есть, патрон тридцать к ней. Пулемёты “MG-34”. -Солидный арсенал; – отозвался Егерь. – У нас три “Калаша”, по два магазина, “ПКМ” с лентой в 200 патронов, есть четыре гранаты “РГД-5”, два “ПМ-а”. -Ну, что, повоюем? – задорно спросил Афганец. – Пора положить конец этому Фрицу с его шакалами! -А где сам Аскет? – спросил Егерь. – Засада в лагере его рук дело? -Да, его, – ответил Симак, – А сам он где-то там! – и он кивнул в сторону генераторной. -Живой? – спросил Егерь. -Хрен его знает. Надеюсь, что нет. Он в колодце остался, под землёй. -А что тут вообще творится, что это за грёбанные немцы с нами ночью воевали? – спросил Винт. Симак замолчал. Ответил Беркут: -Этого мы не знаем. Хрень тут твориться какая-то. Немцев этих мы сами не видели, но слышали как вы всю ночь по ним лупили. -И мы по ним, и они по нам! – добавил Егерь. -Какие ещё немцы? – спросила Света, глаза которой от этих разговоров сильно округлились. -Да было тут: ночью на поле вылезла рота чумазых, в немецкой форме солдат, и как попёрли на нас! – говорил Терех. – По ним в упор долбишь – а им хоть бы что, всё идут и идут, словно зомби! -Зомби и есть! – промямлил набитым ртом Винт. -Как же вы их одолели? – спросил Симак. -В бошки им стрелять нужно. Только тогда они копыта сбрасывают. -Я ночью в поле не ногой! – сказал Винт. – Хватит с меня прошлой ночи! Если б не Егерь, то хана мне, лежал бы сейчас в том колодце! -В каком колодце? – удивился Симак. -Мы по следам пошли, – начал Егерь, – У них вместо крови – ну чистая нефть, по виду. Маслянистая такая чёрная хрень. Так вот, они поутру тела своих, и наших, бойцов оттаскивали, и по этому следу мы пошли. Тут не далеко небольшая горка есть, а на её вершине – бетонный колодец. Вот в него следы и вели. Симака передёрнуло. -Ты чего? – спросил заметивший это Егерь. -Да в том самом колодце я был, вместе с Чёрным. Он меня там грохнуть хотел. При том не с того не с сего, резко так озверел. В общем, вылез я оттуда. А он остался. -Что вообще там, ну под землёй? – спросил Дима. -Этот колодец – вентиляционная шахта. Там столько труб, что кажется, что тут целый подземный город! -Надо это дело взорвать на хрен! – ожил молчавший Левинц. -И что? – спросил Егерь. – Ну, взорвём мы этот колодец – а ты уверен, что при взрыве не откроется какой-нибудь воздушный канал? Да и Фрицу мы только поможем. Пока мы под землёй, нас эти зомби не достанут! А вот Фрицу придётся с ними повоевать! Он же за ними и пришёл! -Да, не с руки нам эту шахту подрывать, пока; – сказал Симак, – Тем более, что уже темнеет, а может уже и темно – на улицу при таком раскладе лучше не высовываться! -А как же диверсионные вылазки? – спросил Левинц. -Пока отложим. Следующей ночью видно будет! – отозвался Егерь, отодвинув опустевшую тарелку. Борис поднялся, опираясь одной рукой на основание кровати, протиснувшись между молчавшей Светой он вышел из-за стола, и направился к двери. Через некоторое время он вернулся, мрачное лицо его преобразилось, в глазах горели весёлые огоньки. Он нёс в руках три бутылки шнапса. В оживившемся спальном расположении раздался одобрительный гомон. Серёга скорбно опустил голову. К трём бутылкам присовокупилась канистра с чистым спиртом, которого в ней было почти десять литров. Они пили, забыв про врага, который находился над ними, и может, вынашивал коварный план, по уничтожению сооружения, но их это не волновало. Они пили, рассказывая друг другу различные смешные случаи из жизни, лишь Афганец пил молча, не чокаясь ни с кем; молчал и Курсант, игнорируя общее веселье. Левинц сразу стал прежним Левинцом – он громко смеялся, похабно шутил, за что даже получил звонкую пощёчину от Алёны, он снова напялил на голову офицерскую фуражку с блестящим козырьком, и теперь он снова был похож на пьяного немецкого офицера. Симак, видя напряжённого Афганца, тоже смолк, это заметил Егерь, и подсел к нему: -Ну что загрустил, дружище? – спросил он у Симака. -А что радоваться? Особых причин то и нет! -Живы – и то радость! -Это пока шнапс в стаканах. А что потом? -А потом – будет потом, тогда и подумаем! И Егерь наполнил опустевший стакан Симака. Жидкость как-то медленно перетекала из стеклянной бутылки, и Симак невольно залюбовался этим процессом: емкость теряла жидкость, из горла выпадала большая растянутая в длину капля, перетекающая в стакан. И тут же бутыль всасывала в себя воздух, таким же объёмом, что и вытекшая жидкость. И вновь новая порция жидкости подступала к бутылочному горлу, по освобождённому воздухом стеклянному руслу и длинной каплей падала в стакан. Этот водопад, разделяющий спиртное с воздухом на равные порции, невольно притянул и внимание самого наливающего, и он не заметил, как шнапс потёк через край стакана. Но это заметил Левинц, и окрикнул Егеря: -Эй, ты чего творишь? Егерь тут же одёрнул руку, но по поверхности сбитых шершавых досок потёк небольшой ручей, частично впитавшийся в крашенное зелёной краской дерево. Струйка добежала до края стола, и жидкость пролилась на пол. Егерь поставил бутыль на стол, и перевёл взгляд на Афганца, сидевшего с полным стаканом руке: -Ты чего? -Да так! – отмахнулся тот. – Не смотри на меня, гуляйте. -Нет уж, говори, что тебя гложет? – настаивал Егерь. Афганец помолчал, затем резко поднёс стакан к губам и залпом влил в себя жидкость. -Уважаю! – прокомментировал Левинц. – Умеет мужик пить! -Такой расклад, – начал не поморщившийся после выпитого Стрелок, – Пил я как-то с одним стариком, я думал он того, – Андрей покрутил пустым стаканом перед своим лицом, – Белку поймал. Такое фуфло прогонял, после пол литра, что я уж испугался, не кинулся бы он на меня! Он говорил, а изо рта текла пена. Говорил он, что где-то здесь люди в лесу пропадают, и что один раз он сам тут заблудился, и наткнулся вроде как на этот самый колодец, о котором вы толкуете. Тут и решил заночевать. Проснулся от того, что почувствовал, что его кто-то дёргает. Спросони подумал, что грибники его нашли, или лесники. Обрадовался даже, а глаза открыл – и увидел руку, которая торчит из колодца, рука та чёрная была. И его так крепко за плечё эта рука держала, у него аж слёзы из глаз от боли потекли. И тянет эта рука его вниз. Он вырвался, с трудом, но кусок его плеча вместе с одеждой остался в той руке, он бежал, истекая кровью. Выбежал на поле, бежал, пока его не оставили силы. Он упал, и потерял сознание. Очнулся от сильной боли, уже в полной темноте он увидел сидящую перед ним птицу, размером с собаку – у этой птицы было лицо человека. И это лицо склонилось над его плечом. Он поднял голову, и увидел что тварь пожирает его, отрывает острыми зубами куски его плоти, вырывая их из раны. Птица почувствовала его взгляд, и прекратила своё страшное занятие. Она посмотрела на него, прям в глаза, он оттолкнул её рукой, и долго бежал через лес, птица догоняла его, и вгрызалась то в плечё, то в спину, то в руку. Он стряхивал её, отбивался, как мог – и бежал спецом через кусты. В общем, неизвестно как, но к утру он выбежал к деревне. Он не помнил, как он выходил к людям, не помнил, как его везли в больницу. Его менты допрашивали, затем его в дурку определили, где он и провёл шесть или семь лет. -Да-а, стрёмная история! – сказал притихший Винт. -Нет, история не стрёмная – бред есть бред, к тому же он клиент “белого дома”. Стрёмно мне стало, когда он в пьяном угаре бросил на стол свой паспорт, в котором по году рождения ему выходил сорокет – но на вид он был семидесятилетним стариком! Затем он, выпив стакан, сорвал с себя рубаху, и я увидел безобразное тело со страшными шрамами – хотя меня удивить трудно, навидался в своё время! Вместо плеча у него яма, затянутая красной кожицей, из которой что-то сочилось. Руки и спина покрыты рваными шрамами, и в некоторых видны следы больших зубов! -Ты хочешь сказать, что это была правда, и было это здесь? – спросил Егерь. -Именно! – ответил тот. В помещении стало тихо. Слышался лишь звук потрескивающих в печи поленьев. -Я верю; – сказал Мишин. -Я тоже; – отозвался Симак. -Да что уж тут, после прошлой ночи, и я верю! – сказал Егерь. -А ты потом этого мужика не встречал? – спросила Света. -Он повесился через два дня, после нашей пьянки; – мрачно сообщил Афганец. -И что, расследование было? -Какое! – он усмехнулся. – Псих ведь повесился! Белая горячка, и все дела! -Ну а раны, да и паспорт его? – не унималась девушка. -А что раны? Попал под шнек комбайна, или ещё что ни будь, мало ли где русский мужик может покалечиться? Так что проще было его, и вопросы все вместе с ним в землю закопать! -Не, я ссать в горшок буду! – сказал Дима. – А то выйдешь на улицу ночью по нужде, птица эта подлетит и хозяйство твоё и схряпает! -Тут сортир есть! – сказал Левинц. – Но горшок, если хочешь, я тебе выдам! -Симак, получается, что мы в самом логове этих чертей? – спросил Беркут. -Да, но ад там, за толстой, стальной плитой! – и Симак указал в сторону генераторной. Они сидели, говорили, смеялись, плакали, пили и ели. Пока из открытой двери, ведущей в потерну и “ДОТ”, не послышалась приглушённая стрельба, ухнули друг за другом несколько взрывов. Они замолчали, прислушиваясь к разгорающемуся в ночи бою. -А сильно строчат! – отозвался Винт. – Хорошо, небось, за них эти “немцы” взялись! -Ладно тебе, злорадствовать не хорошо! – сказал Афганец. -Что мне, плакать? -Нет, но надо иметь уважение к врагу, особенно когда дело касается смерти. Тут враг становится человеком. -Тихо! – оборвал спор Мишин. Они прислушались. -Что? – спросил Левинц. -Т-с-с-с! – Мишин поднёс указательный палец ко рту. И тут все услышали слабое ритмичное постукивание. -Что это? – спросил Мишин, поняв по лицам товарищей, что они тоже слышат странный звук. -Такого раньше не было! – сказал Симак. – Звук из коридора, по-моему от генераторной. -Может с движком чего? – спросил Серёга. Все встали, некоторые похватали оружие. Первым к генераторной пошёл Симак, за ним Егерь, Серёга и остальные. Звук исходил от металлической двери, ведущей в неизвестность. И звук становился с каждым ударом чуть громче, от этого появилось неприятное гнетущее чувство. Казалось, что за толстой сталью кто-то бьёт по полотну огромным разводным ключом. -Может это Чёрный? – шёпотом спросил Серёга. Тут же за железом раздался сильно приглушённый, еле слышный крик. Этот крик был похож на тот, который можно услышать... нет, такой крик не может издать ни одна из известных человечеству тварей! От этого сдавленного крика у всех по коже прошлась волна холода. -Открывать не пробовали? – спроси Егерь. -Пробовали, – ответил Беркут, – У этой двери электрический замок, она вреде пошла, как вдруг что-то сгорело в щитке, чуть “гену” не потеряли! Короче она закрылась, так и не открывшись. -Хорошо. Думаю, что ничего хорошего за ней нет! За бронедверью тут же что-то неприятно заскребло, казалось что с той стороны кто-то с силой водит острым стеклом по металлу . Этот скрежет иногда переходил в визг, иногда в скрип от которого всех передёргивало. -Пошли отсюда, пойдём лучше посмотрим, что там сверху творится! – предложил Егерь. -Мы со Светкой тут одни не останемся! – заявила Алёна, когда вся компания снова была в расположении. -Выбирайте сами себе охранников! – щедро распорядился Левинц, намекая на себя. Было видно, что выпитый им шнапс придал ему сил и оживил его, и теперь Борису было совсем не интересно, что там сверху творится, ему было гораздо интереснее, что там под блузкой у Светки, и дальнейшее исследование содержимого прозрачных бутылей. -Симак! – сразу сказала Алёна. -Нет, Симак полюбому с нами! – твёрдо сказал Егерь. – Он тут у вас, вроде как за главного, стало быть, ему надо быть с нами. Возможно, будем выходить на поверхность, такие решения нужно принимать сообща. -Вот вам рация! – Егерь протянул чёрную, местами потёртую до металла, коробку Алёне. – Будем держать связь! Он настроил свою станцию на одну волну с рацией поисковиков. Алёна недовольно посмотрела на Егеря, затем выхватила рацию и ушла на кухню. -Кого оставляем? Командуй, Симак! – предложил Егерь. -А что командовать? – спросил он. – Пусть Левинц останется, и тёзка мой, тоже – он человек опытный, мало ли что! Пусть рация при нём будет! -Я пойду с вами! – сказал Афганец. – Что мне тут высиживать. Этот, – он кивнул на Левинца, – Хоть молодой, у него интерес – девки, а я что? -Андрюх, – сказал Егерь, – Ты опытный человек, жизни повидавший, побудь, мало ли что! К тому же вы оба с травмами! -Да и ты тоже ранен! – вяло отозвался Афганец, усаживаясь на кровать. -Вот и ладно! – тихо сказал Егерь. – А раны на мне затянулись – не болят совсем... Они вооружились, взяв с собой автоматы, гранаты и запас патрон. Первым шёл Серёга, освещая путь фонарём. В некоторых местах лампы, освещающие коридор, перегорели, и местами коридор утопал во тьме. Они шли к первому “БК”. Шли молча, слушая ставшее привычным для “хозяев” подземелья чавканье и хлюпанье под ногами. Частая стрельба становилась то громче, то тише. Звук хорошо доносился до ушей, когда товарищи проходили мимо очередной лестницы ведущей в боевой каземат, сверху, через створки амбразуры, и доносился звук стрельбы. По этому звуку они поняли, что подходят к своей цели, “БК” ?1. Открыв мягкие от толстого слоя ржавчины броне-шторы, защищающие и маскирующие амбразуру, Егерь просунул в окно ствол винтовки. Серёга принялся разматывать пулемёт, снятый им со станка, и бережно обёрнутый промасленной тканью. Из-за сильной влажности Серёга боялся, что детали пулемёта и его механизмы могут покрыться ржавчиной, их основное оружие, их спасение, может просто отказать в самый ответственный момент. Оружейного масла было много – немцы хранили его в стеклянных бутылях, с пластиковыми пробками-воронками, из которых следовало заполнять личные оружейные маслёнки. Беркут не скупился, и щедро промаслил разобранное им оружие после чистки от консервационного сала. Бутылку с маслом он приволок сюда – на рабочее место, чтоб она всегда была под рукой. Серёга обливал ленту для пулемёта этим маслом, и при стрельбе ему даже показалось, что благодаря этому темп стрельбы значительно увеличился. Пулемёт работал чётко, очереди были ровными, с одинаковыми промежутками между выстрелами, оружие работало как единый отлаженный и точный механизм. Правда, благодаря щедро промасленным патронам, из ствола оружия при интенсивной стрельбе выходило больше дыма, чем должно быть, и помещение “БК” быстро наполнялось запахом пороха смешанным с вонью сгоревшего масла. Зато, масло, выталкиваемое через ствол вместе с пулей, промазывало ствол и снимало с его стенок копоть – износ ствола значительно уменьшался. Промасленный патрон подмазывал и сам механизм пулемёта, изнутри, непосредственно во время работы “машиненгевера”. На улице слышалась автоматическая стрельба, где-то на поле взлетали осветительные ракеты – одна за другой, события, разворачивающиеся сейчас там, напомнили Егерю прошедшую ночь. Он всматривался в линзу оптического прицела, видел лишь вспышки вдалеке, между кустами и деревьями. -Зарос лес! – подумал Егерь, и представил, что край леса раньше был на линии сооружения. Из амбразуры простреливалась значительная часть поля. Он поразился немецкой расчётливости, которая, судя по рассказам Симака и Беркута, им не очень помогла в этом конкретном случае. -Атас! – он резко отскочил от окна. В помещении было темно, но привыкшие к темноте глаза напарников быстро уловили его движение. Серёга, возившийся сидя на коленях у станка, отскочил в сторону, сдёрнув не прикрученное ещё оружие. Вся группа из пяти человек, без давки, следуя друг за другом как по заранее отработанной очерёдности, покинула помещение, бросившись по лестнице в потерну. Последним был Беркут, он прыгнул спиной вниз, зная, что скорость падения его тела будет быстрее скорости бегущего перед ним человека. Тяжёлый пулемёт он держал перед собой, как бы защищаясь от неведомой угрозы. Он видел, как словно в замедленной съёмке к “ДОТ-у” приближается светящийся шар. Беркут в этот момент находился в полёте, и если б не бежавший перед ним Егерь, то он переломал бы себе хребет, стукнувшись спиной о бетонный пол под крутым скатом лестницы. Раздался взрыв, оглушительный, словно гром наполнивший помещение невидимыми раскатами. Он видел, как приближающийся огненный шар превратился в пламя, заполнившие помещение “БК”. Он видел, как огненный шар, влетевший в бетонную комнату, медленно разрастался – время остановилось, воздух превратился в прозрачный кисель, окутавший пространство вокруг Беркута. Он видел, как граница разрастающегося шара догоняет его, скорость его небольшого, но спасительно полёта была меньше скорости роста этого шара. Сам не понимая как, он увидел, что ствол пулемёта смотрит как раз в сторону амбразуры – туда, откуда прилетело это наваждение. Он нажал на курок готового к стрельбе пулемёта, он будто бы чувствовал, как пружины неохотно толкают механизмы, и как через целую вечность раздался приглушённый взрывом шара звук выстрела первого патрона. Тут же он почувствовал мощный толчок, и сильное рывковое ускорение в его остановившемся полёте. Он видел, как медленно отлетает в сторону латунная гильза, отражающая на своей зеркальной поверхности переливающееся пламя взрыва. “Быстрее!” – хотел крикнуть он, но губы его не шевелились, реакция его тела казалась ему слишком долгой, мышцы – слишком слабыми, чтоб быстро выполнять команды мозга. Пламя подошло к самому лицу, огонь чуть опалил его нос, он видел, как вырвавшись из горящего шара, уже заполнившего помещение полностью, вырвался чёрный кусок чего-то, и быстро приближался к нему. Он летел точно ему в глаз, и казалось, что вот-вот вышибет ему его. Но тут оружие снова дёрнулось – второй выстрел – и его тело вновь бросило назад, он летел уже над самой лестницей. Осколок пролетел выше, лишь чиркнув по макушке. Беркут почувствовал обжигающую огнём твёрдость этого осколка, который с силой процарапал его голову. Реальность наступила лишь тогда, когда из глаз посыпались искры от удара спиной о что-то твёрдое. Показавшимся твёрдым бетонным полом оказалась спина Егеря, принявшего на себя тяжесть, буквально вдавившего его в бетон, падающего сверху тела. Звездопад перед глазами прошёл, и он увидел напряжённое лицо Симака, вцепившегося в ноги Беркута, и волокущего его по коридору. Лицо было освещено светом пламени, исходившего от помещения взорванного “БК”. Серёга резко дёрнулся и вскочил на ноги. Симак, не ожидавший такого поворота, и видимо уже считавший друга мёртвым, оцепенел, но через секунду бросился с объятиями на Беркута. Опомнившись, он побежал обратно, чтоб помочь Винту оттащить Егеря. Егерь тоже был жив, он недобро покосился на Серёгу: -Чуть не убил! Был бы на моем месте Винт – пришлось бы нам его от пола отскребать! -Какого х*#а там происходит! – орала рация сквозь звон в ушах, голосом Афганца.