Взрывное устройство). Частыми в те послевоенные времена были случаи подрыва тракторов. Трактористы, подчас, отказывались работать на полях. Никакие угрозы, награды и премии не могли компенсировать водителям тракторов пережитые чувства, которые они испытывали, обнаружив на своём плуге полусгнившее тело солдата, в рваной и грязной форме, кости и прочие человеческие останки, называемые сегодняшними поисковиками просто – “маслы

“. (*От слова мосол – кость). Не могло поощрение руководителей компенсировать и страх, который испытывал, пожалуй каждый тракторист послевоенной страны, запуская двигатель своего трактора, перед выездом на полевые работы. Страх, схожий с тем, который испытывает разведчик, перед вылазкой в тыл к противнику; который испытывает обычный пехотинец, перед началом боя. В современной армии этот страх называют “мандраж”. Он считается абсолютно нормальным, в условиях боевых действий. Но не в тихой гражданской жизни. От этого “мандража” у нормального человека к тридцати годам волосы на голове покрываются сединой, словно у дряхлого старца. Руководство колхозов тогда пошло на хитрость – водителями сельхоз техники негласно разрешили принимать “допинг”, перед выездом на работы. Кому-то нужно было пахать эти заросшие за тысячу четыреста восемнадцать дней и ночей войны, поля – обескровленной стране нужны были урожаи. Почему же так случилось, что человеческие останки в большом количестве находили именно на полях, близ деревень? Немцы не любили жить в палатках, и обычно занимали деревни. “Ганс” любил использовать стены домов в качестве прикрытия, деревни, как правило, наши предки возводили на высотах – стратегически выгодных, с точки зрения военной тактики, позициях. Предки ставили дома не абы где, а выбирали места обстоятельно: высокое, сухое место, река в пределах ста метров, поле для засева, лес – всё это должно было быть рядом. В общем, в любой деревне было всё, что нужно солдату: крыша над головой, стены вокруг, печь, вода и еда. Выбор предков стал очень выгоден и нашим войскам, вместе с партизанами – нападения на оккупированные немцами селения чаще всего производились из ближайших лесов, в которых можно было перемещаться скрытно для врага. Потому бои часто проходили в деревнях, или на подступах к ним – на пашнях и в ближайших лесах. Частыми были случаи минирования немцами близ лежащих подступов к деревням. Так же были случаи минирования редких полей с посевами – партизаны голодали, минирование приводило к тому, что подорвавшись, раненный партизан требовал медицинского внимания, а так же обеспечения продовольствием, в свою очередь, уже не являясь боевой единицей отряда. Это и стало причиной того, что земля наших полей была хорошо “удобрена” человеческими телами. В те далёкие, послевоенные времена, жизнь русской деревни поменялось во многом: когда горел деревенский дом, в котором проживали дети, то соседи не торопились его тушить – отходили на почтительное расстояние от пожарища, и наблюдали со стороны за полыхающим жилищем. Причина была не в отсутствии у соседей сострадания к чужому горю. Деревенское пацаньё набивало подвалы и закрома своих хат найденными в ближайших лесах трофеями, в которых, как правило, содержалось значительное количество “ВВ*”: пороха, аммонала и “ТОЛ-а**”. (

Взрывчатое вещество /

* Тротил). И это бездействие соседей было обоснованным – полыхающие дома, в большинстве случаев – разлетались в щепу, от взрывов различных боеприпасов, наполняя окружающее пространство тучами осколков и шрапнели. Стоило мне один раз выйти с другом “на поиск”, как я понял – это моё. Мне нравиться сам процесс поиска, который условно можно разделить на четыре части. Часть первая: нужно найти карты, или какую либо информацию о месте боя. Далее нужно искать любое упоминания об этом сражении, литературу, мемуары участников, возможно даже найти тех людей, которые принимали участие в сражении. Вторая часть: сопоставление фактов, изучение и анализ общей информации; информации о личностях командиров, времени года, положения сил на фронтах в период сражения; нанесение на карту плана сражения, различных отметок; привязка карт, для тех, кто пользуется “GPS”. Большую часть работы по поиску нужно проводить, именно работая с картами. Эта часть может занять намного больше времени, чем первая. Часть третья: подготовка необходимого в походе оборудования, многообразие которого зависит от конкретных условий “выхода в поле”. Четвёртая часть – “археологические изыскания”, или поисковые работы, проводимые на месте боёв. Только после выполнения всех этих действий вкупе, можно получить результат. Оказавшись в лесу, один на один с первобытной простотой и естественной гармонией, я чувствую себя свободным от стальных оков обстоятельств. Этим и отличается свободный поисковик от членов официальных поисковых отрядов. Эти члены, выполняют чужую волю, и являются её заложниками, рабами своих руководителей. Ведь они делают не то, чего хотят делать, а то, что им говорят. Такая постановка вопроса меня не устраивает – мне по душе делать то, что я считаю правильным и нужным. Ведь даже если я и ошибусь, – например, с выбором перспективного места для раскопок, на котором могло быть сражение, – то спрашивать кроме как с себя самого мне будет не с кого. Ошибки – это хорошая школа, ведь наступив один раз на грабли, второй раз поневоле будешь смотреть под ноги. Таким образом, и оттачивается поисковое мастерство, которое намного сложнее, чем кажется, на первый взгляд. Выполняя чужие приказы, мы ничему не учимся, а только набираем опыт землероев, этот опыт может пригодиться в жизни разве что при трудоустройстве на кладбище. “МД*”, лопата, проходимая, пусть и недорогая, спартанская по современным меркам машина, и... приключения! Без них мне нечего было бы делать в рядах “СВА**”. (

Метало детектор/

*Свободный военный археолог). “Кротом”, – так называют новичков, тянущих в свой рюкзак любое найденное железо, – я был года два, потом это прошло, само собой; выкинув из дома пол тонны металлического хлама, я понял – настала пора для настоящих находок! И словно под действием магического заклинания, заточенный штык моей лопаты, отшлифованной землёй до блеска, нащупывал под землёй всё новые, и новые находки, которые уже без натяжки можно было назвать трофеями. Жизнь моя многим покажется убогой и пресной, но только не мне и моим товарищам. Тогда я оказался перед выбором: или гнаться всю жизнь за рублём, или посвятить Её делу, которое приносит радость. Погоня за деньгами – это тоже хобби, и чтоб достичь успеха в этой гонке, это хобби должно быть в крови, должно стать призванием, целью и смыслом жизни. Иначе эта погоня превратиться в пустую трату времени, и неизбежно приведёт “рыбака” к “разбитому корыту”. Но для чего вообще людям нужны деньги? Для того – чтоб существовать. Но тогда для чего им нужно много денег? Для того чтобы стать свободными, не зависеть ни от чего, удовлетворить свои желания, подчас навязанные извне, и самим людям вовсе ненужные. Каждый “охотник за рублём”, с помощью большого количества денег, пытается добиться своей цели, у истоков которой одно – Свобода! Некоторые чувствуют себя свободными, садясь на мощный байк, выкручивая ручку газа, и слыша, как в ушах свистит ветер. Некоторые – нажимая на курок дорогого ружья, поймав на мушку более сильное и быстрое, чем сам охотник, существо. Многим для обретения свободы стоит лишь нажать заветную кнопку на корпусе компа, или протёртую кнопку включения на пульте телевизора. Из всех свобод, последняя является самой “зависимой”. ****Маша**** С моей девушкой мы познакомились недавно – чуть больше месяца назад. Ей не нравиться, нет – она решительно против моего увлечения раскопками. Девушку зовут Маша, ей 25 лет, у неё светлые волосы, красивая фигура и мягкий, как бархат, голос и зеленоватые глаза. Мы совершенно не похожи друг на друга, и как мне казалось – не подходим друг к другу. Она умная, красивая, уверенная в себе девушка, которая твёрдо знает, чего хочет добиться от этой жизни. Я – человек с неопределёнными жизненными взглядами, сомнительным хобби, и кучей необычных друзей, которым, как может показаться вначале, уделяю намного больше времени, чем ей. Непонятно, как в её жизни нашлось место для меня. Как-то, накануне нашего знакомства, в квартире у Маши прорвало кран – и вода потекла на этаж ниже, сквозь бетонные плиты пола-потолка. Соседу снизу явно не повезло, ведь потоки воды устремились в его квартиру. Соседом оказался я – в тот момент только приехал с раскопок, провёл почти неделю в палатке, до жути вымотался, вдобавок на пути к дому был остановлен и оштрафован сотрудником “ДПС” за превышение скорости. Зайдя в свою квартиру, запах в которой за время отсутствия стал чужим, сбросил отяжелевшую после длительного похода одежду и пошёл в душ. Душ включать не пришлось – с потолка капала грязная вода; размокшая побелка потрескалась, и свисала рваными клочьями. В ванной стоял отчётливый запах гашения извести. Я был не в духе, весь тот день меня одолевали неприятности, которые наложились на сильную усталость. Потоп в моей квартире стал последней каплей моего терпения – потеряв самообладание, я решил “спустить пар”, и наказать безответственного соседа. Преисполнившись решимостью, я уверенно поднялся на этаж выше, и нажал на кнопку звонка. Напряжённые мышцы чуть свело судорогой, из-за чего в руках появилась небольшая дрожь. Усиленно бьющееся в груди сердце норовило выпрыгнуть из груди. Я услышал шаги за дверью: “Ну всё, сволочь, это твои последние шаги!” – подбадривал я себя. “Вот сейчас, только ты откроешь эту дверь, я без разговоров впечатаю в твой лоб свой кулак!” – Тут я вспомнил лицо своего очень хорошего друга – Виктора Викторовича, отставного военного, – именно он меня учил в драке бить первым, бить в лоб, чтобы противник потерялся, уступая инициативу. При ударе в лоб, в мозгу что-то замыкает, и человек тереться на одну-две секунды: этого вполне достаточно, чтобы нанести ему второй, прицельный удар. Не раз такая тактика выручала из, казалось бы, безвыходных ситуаций, в которых противник обладал явным физическим преимуществом. “Чем больше шкаф – тем больше грохоту от его падения!” – вспомнил я слова того же друга. Перед моими глазами появился образ моего друга, его всегда спокойное, прорезанное серкой морщин, лицо. В этот момент замок двери сухо щёлкнул – эхо этого звука, гулко отразившегося от стен лестничной клетки, вывело меня из тумана раздумий. Дверь открыла девушка. Она смотрела на меня, с каким-то интересом – должно быть так смотрят посетители зоопарка на диковинных животных. В глубине её зеленоватых глаз читалась тень испуга, и растерянности. Смутившись, и мгновенно растеряв весь свой боевой настрой, я отвел взгляд, опустив глаза – и заметил, что девушка была в обтягивающей, местами намокшей, майке, и в закатанных по колени облегающих брюках – от этого я смутился ещё сильнее. Мне стало стыдно за свою не сдержанность. “Пришёл, увалень, девку дубасить! Тоже мне – герой!” – в мыслях высмеивал я себя же. Как говорил мой друг – никогда не торопись делать то, что не успел хорошенько обдумать! Должно быть, со стороны я выглядел очень глупо – совершенно не ожидая, что дверь откроет вот такая девушка, я растерялся, и теперь топтался перед ней с ноги на ногу, не зная, что говорить, и как себя вести. Я поднял глаза – отголоски здравого смысла донесли до моего сознания мысль, что нужно что-то сказать: нельзя просто так молча стоять перед незнакомой девушкой, в дверь которой я только что позвонил. С того момента, как она открыла дверь, прошло уже минут пять – да какие пять?! – прошла уже целая вечность! Да, у неё были зеленоватые глаза, в которых мне захотелось раствориться. Её взгляд притянул, и парализовал меня. Мы так и стояли молча, пока она, наконец, не спросила: -Вы снизу? -Да; – не своим голосом ответил я, стряхнув с себя оковы оцепенения. -Течёт, да? -Ага; – чуть прокашлявшись, я почувствовал, как моё лицо налилось румянцем, в горле пересохло, а на лице непроизвольно растянулась улыбка. Такого со мной ещё никогда не происходило! Она удивлённо посмотрела на меня. Видимо подумав, что я либо пьян, либо обкурен – иначе с чего бы мне улыбаться? – ведь в моей квартире потоп, виновником которого была она! -Да там не сильно, не волнуйтесь, – попытался я успокоить девушку, – Квартира у меня старая, ремонт – только в планах, так что нечего переживать! Она улыбнулась, и отошла в сторону, уступая мне дорогу. Планировка квартиры была такой же, как у меня – и я уверенно прошёл по мокрому полу в ванну. Издавая неприятное шипение и извергая пар, вода тонкими струйками вытекала из-под гайки “американки*”, прикрученной к счётчику горячей воды – я “прошёл” по трубе в туалет и перекрыл горячий кран. (*Гаечное соединение труб, сгон). По новым металлопластиковым трубам и новым же шаровым кранам было видно, что их недавно поменяли. Видимо сантехники перетянули гайку, которая соединяла счётчик с трубой, и которая в свою очередь пережала резиновую прокладку меду ними. Да, пожалуй, на сантехника эта девушка тоже произвела впечатление, иначе как ещё можно объяснить его чрезмерное усилие при затягивании этой злосчастной гайки? Оглянувшись, я увидел хозяйку квартиры, которая оказалась неожиданно близко: она стояла прямо за моей спиной, и наклонилась вперёд так, чтобы из-за моего плеча видеть то, что вижу я. Получился конфуз – её лицо оказалось прямо за моим плечом, и неловко повернувшись, я чуть задел её носик своим “хоботом”. Она отпрянула, и тут же рассмеялась – ситуация получилась довольно комичной, – невольно, рассмеялся и я. “Пожалуй, я бы тоже перетянул эту гайку!” – подумалось мне. Может быть, сантехник схалтурил с умыслом – он специально передавил прокладку, с целью вернуться, откликнуться на звонок отчаявшейся девушки и прискакать к ней рыцарем на белом коне. Но видимо он не рассчитал силу, и давление воды в трубах оказалось сильнее его желания встречи – вода просочилась к не вовремя приехавшему соседу снизу, который не упустил возможности стать избавителем прекрасной девушки от внезапного потопа. Я вновь повернулся к стояку, и без усилия перекрыл новенький, блестящий цинком, кран. В ванной стало тихо, шипение прекратилось. -Всё? – удивлённо спросила стоявшая за спиной девушка. -Если вы – человек закалённый, и любите принимать ванны с ледяной водой – тогда всё! -Нет, я люблю горячую ванну, с пеной – могу лежать в ней, пока не остынет вода! -Интересно! Чтобы ванна остыла – должен пройти как минимум час! “Вам не скучно одной проводить столько времени? Мне кажется, нам вдвоём было бы интересней!” – хотелось добавить мне. Местоимение “вы” в нашем разговоре выполняло условную функцию, обозначающую некие не пересечённые границы между нами. -Я слушаю музыку через наушники, или читаю! – с улыбкой ответила она на незаданный вопрос. “Я тоже люблю слушать плеер в ванне! Давай как-нибудь попробуем это сделать вместе!” – хотелось сказать мне, но это условное “вы” не давало мне права переходить границу приличия, и сказал я другое: -Тогда нужно будет поменять прокладку – не могу же я оставить вас без горячей ванны! Недавно трубы поменяли? – участливо поинтересовался я. -Да, недели две назад; – с готовностью ответила она. -Мастер телефон оставил? – я продолжил допрос. -Оставил, я уже собиралась ему звонить; – ответила она, своим мягким, похожим на мурлыканье кошки, голосом. -Мастер молодой? – как бы между делом, спросил я. -Как вы, наверное; – сказала она, поддержав разговор в стиле “вопрос-ответ”. Похоже, моя теория о “рыцаре-сантехнике” подтверждалась. -Я уже не так молод, как вам кажется! Мне не хотелось выглядеть перед ней сопляком, молокососом, намерения которого ветрены, сумбурны. -Да, наверно на пенсию скоро? – в её зеленоватых глазах появились озорные огоньки, – А с виду не скажешь! -О пенсии говорить ещё рано, а вообще в чём-то молодым ещё фору дам! – ухватился я за ниточку юмора. -Интересно в чем же? – она выжидающе смотрела на меня, чуть улыбаясь одними уголками губ. -У меня трубы не текут! – спокойно ответил я. Мы рассмеялись. -Я пойду, “сплаваю” домой, инструменты нужны, и прокладку надо новую вырезать! – сказал я всё ещё улыбающейся девушке. -Вы только возвращайтесь, а то я буду скучать одна! – с улыбкой сказала она. -А как же муж? – излишне наигранно удивился я, вложив в распространённый при знакомстве вопрос еле уловимые нотки иронии. Как-то непроизвольно мой взгляд упал на пальцы её рук – кольца не было. Маша поймала мой взгляд – её зеленоватые глаза блеснули озорными искорками: -Не замужем. -Это хорошо! – тут же, по инерции, ответил я. -Что именно? – чуть улыбнувшись, спросила она. -Ну, красивая девушка, свободная от уз брака – это же просто прекрасно! Особенно если учесть то, что мы с вами соседи! Она рассмеялась, шутливо толкнула меня в плечо своей ручкой: -Я рада, что у меня такой шустрый и весёлый сосед! Я пулей слетал за инструментом – все настоящие поисковики, привыкшие полагаться лишь на свои силы – универсалы, умеют всё. И, как правило, хранят в своих домах множество различного инструмента, рассчитанного на все случаи жизни. Я схватил серебристый ключ “шведик” из ящика с инструментом, ножницы, изрезанный кругляшами кусок автомобильной камеры, который был припасён как раз для подобного случая – “на прокладки”. Дверь была открыта, и к своей соседке я зашёл без звонка. Начал крутить гайки, и внутренним чувством ощутил на себе её взгляд. Я обернулся. Она внимательно смотрела на меня. -Вы не сантехник, случайно? – улыбнувшись, спросила она, – У вас это так ловко получается! -К сожалению, нет, а что, так похож? – спросил я, вновь вернувшись к своей трубе. -Похож, вообще-то, только мата не слышно и перегаром не пахнет! Я вспомнил, что только с поля, лицо заросло недельной щетиной и покрылось слоем земляной пыли – ведь я так и не дошёл до душа! И про себя удивился, как эта симпатичная девушка впустила меня, такого “Бармалея”, в свой дом. -Это можно легко поправить – я про перегар! – с улыбкой заметил я, – Если вы, конечно, не против! -Не против, вы вино пьёте? Или вы истинный сантехник, и пьёте только чистый спирт, и занюхиваете трубами? -Да, вина я с удовольствием с вами выпью. Кстати, не пора ли нам перейти на “Ты”? -А не рановато? – с лукавой улыбкой спросила она. – Ведь мы ещё не пили на брудершафт! -Это мы сейчас быстро поправим, так что давай переходить на “ты”, в кредит, так сказать! В этот момент я докрутил гайку, и прошёл в туалет, к крану, идущему от стояка. Открыл его – вода пшикнула, создавая давление и заполняя опустевшую трубу. – Течёт? – спросил я через дверь у оставшейся в ванной девушки. -Нет, всё в порядке! Я и не сомневалась, что у тебя всё получиться; – чуть тише добавила она. Она пригласила меня на кухню, за стеклянный стол. Принесла из комнаты бутылку красного вина, которое оказалось просто чудесным на вкус. -Маша! – проявила инициативу девушка. -Сим...Андрей! – оговорился я, ибо за последнее время знакомился исключительно с поисковиками, и при знакомстве с новыми людьми, привык называть себя Симаком. Произнесённое мною имя “Андрей” показалось мне чужим, принадлежащим другому, незнакомому мне человеку. Оно было бездушным, простым, – бессмысленным набором букв, ни с чем не ассоциирующимся, не отождествлённым. Сколько времени прошло с тех пор, когда меня называли моим настоящим именем?! А настоящим ли? -Что ещё за “Сим...”? – удивлённо вскинула вверх тонкие брови девушка. -Оговорился, “Сим-ак” – это мой ник, в сети; – соврал я. -Значит, Андрей-Симак, ты геймер, или блоггер, а может хакер? – Маша подставила руку под узкий подбородок, пристально разглядывая моё лицо. – По пыли, на твоём лице, этого не скажешь! А может у тебя какой-нибудь супер новый домашний кинотеатр, типа “10-D”? И ты пришёл ко мне сразу после просмотра какого-нибудь остросюжетного боевика? Я рассмеялся, шутками и прибаутками переводя разговор в другое русло. Она была права – моя внешность явно не соответствовала внешности человека, много времени проводящего за компьютером. Рука механически потянулась к лицу, и грубая, с мозолями кожа ощутила колючий ворс недельной щетины. В довесок моё лицо покрывал слой въевшейся в поры пыли, который выражался отсутствием чувствительности к раздражающим факторам окружающего меня мира. Казалось, будто в моё лицо вросла резиновая маска. -Я умоюсь? – спросил я, почувствовав себя совершенно неловко. Маша безразлично кивнула в сторону ванной, предоставив мне возможность смыть со своего лица лесной макияж. Хорошо, что в лесу я всё же умылся, смыв основной слой пыли – но холодной, речной водой, без мыла, не смоешь въевшуюся в поры, и пропитавшуюся потом, и спреями от комаров, пыль. Умывшись с душистым мылом, я придирчиво оглядел своё преобразившееся лицо через зеркало. Мешки под глазами и недельная щетина свидетельствовали о сильной усталости, которую я должен был сейчас испытывать. Но с Машей я обо всём забыл, забыл о поплывшем потолке в своей ванной, забыл о не разобранном рюкзаке, таком же пыльном, как и я сам. Забыл об усталости, и подкашивающихся ногах, о предвкушении горячего душа и мягкой кровати, заблаговременно застеленной чистым, пахнущим свежестью, бельём. Забыл обо всём, что должно было меня сейчас тревожить. Ещё раз посмотрел на себя в зеркало, вернулся на кухню, где обнаружил на столе наполненные вином бокалы. Маша доброжелательно улыбалась. -Может, – неуверенно процедил я, – мне сходить домой, помыться? А то видок у меня... Она усмехнулась: -Садись лучше! Помыться успеешь! Давай лучше выпьем с тобой, Андрей, за наше знакомство! Я сел, огляделся вокруг. Кухня у Маши сияла чистотой – она была хорошей хозяйкой. Мы долго сидели, много шутили. В жизни редко случается встретить человека, с которым можно легко разговаривать на любые темы, а ещё реже – встретить в лице этого человека девушку. С Машей не приходилось думать, о чём говорить дальше, исчерпав очередную тему. Разговор тёк искрящимся на солнце горным ручьём, звонко переливающимся среди словесных камней её бархатным голосом. Время пролетело мгновенно – за окном уже было темно, вино кончилось, и мы решили идти за второй бутылкой в ночной магазин. Вышли за дверь, она закрывала ключом замок своей квартиры, продолжая рассказывать какую-то забавную историю про свою подругу. Мы вышли в подъезд, который сразу же наполнился её весёлым смехом. По дороге к магазину нам не встретилось ни одного человека – это было странно, ведь в нашем районе в это время людей на улице больше, чем днём! Казалось, что город подарил двум молодым людям этот вечер, все свои улицы, все свои фонари, которые сейчас работали только для двоих – город подарил им себя, отдав всё, что имел. Мы шли по пустынной, жёлтой в свете фонарей, улице. Из одного кармана моей куртки торчало стеклянное горлышко тёмной, запечатанной бутылки; из другого – сложенные одноразовые стаканчики. Маша вновь мне что-то рассказывала – казалось, что это девушка приехала с необитаемого острова, на котором не было ни одной живой души, и ей было просто не с кем поделиться пережитыми чувствами. Будто бы долгое время она держала эти слова в своей душе, и сейчас, она выпускала на волю заточённые в душе эмоции, чувства и переживания. Тишину ночного города нарушил звук надсадно работающего двигателя, шуршащих по асфальту щёток и шелест водяных струй: озаряя спящие у обочин машины жёлтыми вспышками света, ехала поливальная машина. Маша завизжала – её весёлый, бесшабашный крик поглотил нарастающий звук приближающейся спецтехники. Она буквально запрыгнула на меня, пытаясь спрятаться за моей спиной от надвигающейся опасности. Машина поравнялась с нами, и нас обоих обдало холодными струями технической воды. Мы смеялись, нам было хорошо. Обняв её за талию, я развернулся вместе с ней под этими холодными, и такими тёплыми брызгами, будто бы старался сделать так, чтобы на наших одеждах не осталось ни одного сухого места. Машина проехала дальше, её шум постепенно стихал. Я смотрел на её довольное, улыбающееся лицо, покрытое маленькими капельками воды. Мы приблизились друг к другу, окружающий нас мир перестал существовать – мы перешли в другое измерение, где не было посторонних звуков, тревог, чужих правил, глупых мыслей, и прочих оков, мешающих делать то, что хочется. Мы абстрагировались от реальности, от города, от всего – и сейчас мы были в своём мире, в котором нет места больше никому. Город не прощает пренебреженья к себе – тишину пронзил едкий звук милицейской сирены, который прозвучал как раз в тот момент, когда её губы были настолько близки, что я почувствовал тепло, которое они излучают. Маша стала серьёзной, попыталась высвободиться из моих объятий, и я разжал обхватившие её горячее тело руки. Она чуть отстранилась от меня, казалось, будто бы погрузившись в какие-то свои тревожные мысли. Машина полиции проехала мимо. -Падла! – прошипел я в след удаляющемуся патрулю. -Не ругайся – тебе не идёт! – сказала Маша. -Ты только подумай, есть же такие сволочи! – возмущение переполняло меня. – Видит же, что нам хорошо, зачем всё портить?! Я бы ему эту “СГУ*” в задницу затолкал бы! (*Сигнальная громкоговорящая установка). Хотелось поднять какой-нибудь камень, и бросить в след удаляющейся машине. Всегда найдётся тот человек, который, ввиду своих собственных неудач, потянет за собой на своё дно других людей – тех, кому живётся лучше. Машинально разглядывая мокрый асфальт под ногами, в поисках пресловутого камня, я и не заметил, как Маша отдалилась, продолжив наш путь в одиночестве. Я догнал девушку: -Маш, ты чего? – спросил я, испугавшись, что сказка, в которой я оказался, закончилась. Она посмотрела на меня, чуть улыбнулась: -Нет, Андрей, всё нормально. Только рано, понимаешь, слишком рано! -А чего ждать? – спросил я. -Нельзя так сразу. Нужно вначале присмотреться друг к другу. -А чего присматриваться? Вот он я, такой, какой есть! А тебя я достаточно рассмотрел! Она иронично усмехнулась. -Достаточно для чего? Для одной ночи? -Я не из тех... -А из “каких” ты? – с вызовом спросила она. – Что, если бы я поддалась своей симпатии к тебе, и передала бы тебе инициативу, то кем бы я стала в твоих глазах завтра утором? Шлюхой? Или просто бл*#ю? -Маша, не надо так со мной! Я чувствую... -Андрей, как не надо? Я может, что-то не так говорю? Ты уж прости, но я всегда говорю то, что думаю! Я даже не знаю, кто ты – Андрей или Симак! А ты говоришь мне о каких-то чувствах? Какое-то время мы шли молча. Окутанный тяжёлыми мыслями, я слушал лёгкое цоканье её каблуков. -Не успели познакомиться, а уже ссоримся! – наконец, нарушил я повисшую между нами тишину. Она усмехнулась: -Ты меня обманываешь, Андрей. Пока ты не начнешь мне говорить правду, ни о каких чувствах и речи быть не может! – категорично сказала Маша. – Скажи мне, чего ты боишься? -Я боюсь красивых девушек, таких, как ты! -Я серьёзно! Андрей, если ты боишься рассказать мне правду из-за того, что думаешь, что узнав её, я изменю своё мнение о тебе – то зря. Если ты сидел в тюрьме, или у тебя не очень престижная работа, которой ты стесняешься, или у тебя вообще нет работы – то ты так и скажи, я не терплю подобных недомолвок! Для меня горькая правда, слаще любой лжи! -Я занимаюсь... историей, поиском потерянных много лет назад вещей. Я – поисковик. Нас ещё называют “Чёрными копателями” – но так нас называют лишь люди недалёкие. Я занимаюсь раскопками, преимущественно раскопками по Великой Отечественной войне. Бывает, выхожу на подъём железа по старине. -“Подъём железа”? Так это сейчас называется? -На раскопки, на поиск – называть это можно как угодно – суть от этого не меняется. Работа у меня есть. Свой магазин по продаже спецодежды. Сразу не хотел тебе об этом говорить – когда ты говоришь людям, что у тебя свой магазин – то первое чувство, которое охватывает людей – это чувство неприязни – поскольку большинство людей думает, что ты хвастаешься и кичишься этим, пытаясь поставить себя выше других. Поэтому, в разговорах я стараюсь обходить эту тему – и на прямой вопрос о трудоустройстве всем говорю, что я работаю продавцом в этом самом магазине. У людей возникает чувство равенства, или превосходства, и они более раскованны в разговоре со мною. Я боялся, что ты примешь меня за хвастуна – потому и не сказал тебе о своём не большом бизнесе. Но, к слову, доход от магазина небольшой – немногим больше трёх сложенных воедино зарплат простого продавца. Мы вновь молчали. Казалось, что дорога, по которой мы идём – бесконечна, и идти мы будем вечно. Но, вопреки ожиданиям человека, приготовившегося к вечной прогулке с красивой девушкой, перед нами неожиданно вырос довольно большой бетонный мост. Маша свернула в сторону – и я последовал за ней. Наш путь не был бесцельным, Маша выбрала эту дорогу, и мы шли по ней целенаправленно: перед нами, словно мираж, появился красивый парк, с короткими фонарными столбами, фонари на которых были оформлены в классическом стиле. Тусклые лампы ненавязчиво освещали коротко стриженый газон, мягким ковром застеливший пространство между выложенных камнем дорожек. Аккуратные деревянные скамеечки, урны, красивые цветочные клумбы, чистота и безлюдность делали это место поистине сказочным. Впереди виднелся маленький, горбатый мостик, перекинутый через овраг, или русло небольшого ручья. Слышалось щебетание каких-то птиц – у меня, как у завсегдатая леса, это щебетание сразу вызвало сомнение и настороженность: птицы по ночам не поют. Но здесь они пели. Перейдя через мостик, под которым действительно с лёгким журчаньем бежал небольшой ручеек, мы оказались перед фонтаном, который был отключён на ночь, и сейчас спал. Мы сели на скамейку, рядом с фонтаном. -Красиво! – сказал я. -Я тут часто гуляю! – сказала девушка, устремившая взгляд в какие-то неведомые миры. – Тут так хорошо, тихо и спокойно! -Мне кажется, днём здесь должно быть многолюдно! – предположил я. -Днём я тут не бываю. Знаешь, Андрей, бывает ложишься спать, и вроде и день у тебя был трудный, и время уже позднее – а сон всё не идёт. Кажется, что в мире происходит что-то... масштабное, глобальное, в чём ты обязательно должен участвовать! И тогда, как не пытайся, а до утра ты не уснёшь. Тогда я и прихожу в этот парк. -Бывает такое... я обычно сажусь в машину, и катаюсь всю ночь по городу. Никого не подвожу, просто езжу, рассекая светом фар ночную мглу. У меня есть одно место, которое тебе бы очень понравилось, мне бы хотелось свозить тебя туда! – сказал я. -Я не против! – ответила она. -А тебе не страшно тут одной? Ночной город опасен и непредсказуем. -Чего мне боятся? – вопросом на вопрос ответила она. -Ну мало ли, пьянь какая приставать начнёт! -Нет, тут тихо. Вон видишь – дома стоят? Я посмотрел на возвышающиеся над деревьями дома с тёмными квадратами окон. Это “элитный район” нашего города, и скорее всего, Маша права. Если в этом парке кто-то начнёт горланить пьяные песни – то этого человека быстро заберут люди в погонах. Видимо, этот район усиленно патрулируется – этим можно объяснить и неожиданное появление полицейской машины, которую мы встретили на пути сюда. -Там живут довольно состоятельные люди, пьяни тут даже днём нет, – продолжила Маша, – Их сюда просто не пускают. -Хорошо, что в нашем городе есть такое место! -В этом районе живёт преимущественно привилегированная администрация. Я когда квартиру искала, приглядывалась к этому месту – но цены на квадратные метры тут вдвое, а то и втрое больше, чем в остальной части города! Пришлось покупать квартиру в нашем доме, и становиться твоей соседкой! – уже весело добавила она. -Я надеюсь, ты не очень сожалеешь об этом! -Я даже рада. С сегодняшнего дня! – загадочно улыбнулась Маша. Я тоже улыбнулся, мне было приятно, что рядом со мною такая необычная, красивая девушка, со своими обоснованными принципами, которых она придерживается, и которые мы с ней чуть не разрушили, около часа назад. -Мне так хорошо... с тобой! – сказала она. – Извини, что накричала на тебя. Ты бы мог мне сразу сказать, что ты занимаешься раскопками – ведь здесь нет ничего такого, чего можно было бы стесняться. Наоборот, мне очень интересно узнать о том, как это происходит. Твоя жизнь наверняка наполнена приключениями, азартом, наверняка ты встречаешься с интересными людьми... а я такая дура, рассказывала тебе свои дурацкие истории про подруг, про работу. – Маш, никакая ты не дура! И истории у тебя очень интересные! Ты очень интересно рассказывала, и я с удовольствием тебя слушал! Ты только не думай, что жизнь поисковика наполнена адреналином и разнообразием! Поисковик имеет два состояния: он или работает с картами, или копает – оба состояния можно охарактеризовать как рутина. Интересного тут особо ничего нет. Ну бывают, конечно, всякие забавные “форс мажоры”, но это больше исключение, чем правило! -Давай выпьем? – предложила она, шутливо снизив голос настолько, что со стороны могло показаться, что рядом со мною не приличная, чистая девушка, а грязная и спитая алкоголичка. Мы смеялись, пили вино, смотрели на ясно проступившие в тёмном небе звёзды, которые виднелись, несмотря на засветку городской иллюминации, и совершенно не следили за медленно текущим временем. Мне было хорошо, я вновь оказался в той сказке, из которой час назад меня вырвал бесцеремонный и хамский сигнал “СГУ” патрульной машины. Город вновь благоволил нашему уединению, и никакие проявления его жителей не мешали нам радоваться, и быть наедине друг с другом. Мы снова были вместе – мы снова были одни. **** Ты красива словно взмах Волшебной палочки в руках Незнакомки из забытого мною сна... Сплин **** Мы сидели на скамеечке в этом прекрасном месте до самого рассвета. Безлюдные улицы города постепенно осветлились жёлтыми лучами восходящего солнца, кроме нас никого не было, и мы не спеша брели по направлению к нашему спящему дому. Слабый, тёплый ветер чуть шелестел зелёными, сочными листьями, растущими на ветвях деревьев, кустах. Утренняя роса, раскрасившая причудливыми узорами коротко стриженые газоны, отблескивала от жёлтых лучей, – казалось, что вместо газонов улицы застелены гигантскими коврами, с вмонтированными диодными лампочками. Вот уже показалась жёлтая шапка нашего дома, торчащая из-за стволов разлапистых деревьев, которые словно немые стражники охраняют его. Сказка кончалась, и я непроизвольно сбавил шаг, стараясь растянуть последние минуты этой уходящей ночи. Мы зашли в подъезд, поднялись на её этаж – настало время для прощания. -Может, зайдёшь, на чай? – неуверенно спросил я, не ожидая услышать в ответ утвердительного ответа. -Уже поздно... – она рассмеялась, тут же поправив себя: – Точнее рано – уже утро, и я хочу спать! Тебе тоже нужно выспаться – ведь ты вчера вернулся из долгого похода, потом ремонтировал трубы в моей квартире, потом всю ночь мы с тобой обмеряли шагами улицы нашего замечательного города, пили вино. Я удивлена, как ты ещё стоишь на ногах?! -Не хочешь? -Не могу! Я же тебе говорила, что я не из тех девушек, не из тех, кого ты, может быть, хочешь во мне увидеть в этот момент! Не торопи события, Андрей! -Ладно, как скажешь. Я просто боюсь тебя отпускать, боюсь, что с потолка в моей ванной больше никогда не потечёт вода, и у меня не будет повода зайти к тебе! -Заходи без повода – я всегда тебе рада! И никуда я не денусь, так что не терзай себя лишними переживаниями, и иди спать! Она была права – я действительно еле стоял на ногах, и только сейчас почувствовал усталость, тяжёлой ношей свалившуюся на мои плечи, наполнившую свинцом мои мышцы, песком – глаза. Мы попрощались, и молча, словно вымотанные после тяжёлого кросса спортсмены, разошлись по своим квартирам. Оказавшись дома, я вновь почувствовал запах размокшей побелки, пыли, еле уловимый оттенок никотинового смрада, – когда-то у меня собирались друзья, любившие подымить на кухне; – и ещё я почувствовал запах пекущихся в раскалённом масле блинов – соседи просыпались, дом потихоньку оживал еле уловимыми запахами, звуками. Я услышал негромкий стук – звук донёсся сверху: наверное, она сбросила непослушный сапог, который стукнул каблуком о мой потолок. При мысли о том, что Маша рядом, за двадцатисантиметровой бетонной плитой, которая нас отделяет – на душе стало тепло, и спокойно. Бросив быстрый взгляд на не распакованный после полевого выхода рюкзак, я прошёл в ванну, не глядя на потолок, выкрутил до упора оба крана смесителя, и встал под острые, – словно иглы для шитья, – струи горячего душа. Смыв с себя естественный лесной камуфляж, – в виде серой пыли, которая грязными струями устремилась в слив, – я прошлёпал босыми ногами к кровати, и без сил рухнул на необычайно мягкую, – после наломанного лапника, и спального мешка с продавленной ватой, – кровать. Казалось, что эта кровать, – перед выходом в поле застеленная чистым бельём, – эта кровать является чем-то внеземным, нереальным, иллюзией, сном. Я провалился в мягкую кровать без сил, белый сплошной туман небытия, словно облако, затянул мои веки. -Эй, Симак, хорош дрыхнуть! – злой голос послышался сквозь нависшую пелену сна, отделяющую явь от небытия. Послышалась матерная ругань – злой, сиплый, и совершенно незнакомый голос, владелец которого был чем-то недоволен, ругался, и как я понял – ругался именно на меня. Сил разлепить склеившиеся клеем усталости веки не было. -Вставай, крот, я тебе говорю! – после этих слов, которые были сказаны несколькими тонами выше предыдущих, я почувствовал сильный тычок жесткого ботинка в свой бок. Сильная боль электрическими разрядами прошила моё тело, каким-то неведомым образом мне удалось всё же открыть глаза, и я увидел перед собою лицо незнакомого мужика, глаза которого были налиты кровью. -Если сейчас же не встанешь, то я тебя распишу “под жмура”, падла! В его руке блеснул наточенным остриём нож, он замахивался, и вонзал его лезвие в моё тело. Его глаза гипнотическим огнём прожигали меня, парализовали тело, которое уже саднило миллионами ран. Хотелось, несмотря на нестерпимую боль, подняться, вскочить, найти, нащупать какой-нибудь предмет, который можно было бы использовать в качестве оружия, и разделаться с нападавшим. Но как назло тело перестало мне подчиняться, и даже спрессованный в тяжёлый стон крик боли, застывшей где-то внутри меня, не мог вырваться на свободу. За спиной моего палача, вновь и вновь вздымающего руку с зажатым в ней ножом, лезвие которого было окровавлено, я увидел Машу. Она смотрела на меня грустными, наполненными болью, глазами, и вздрагивала каждый раз, когда “палач” вонзал лезвие в моё бесчувственное тело. В какой-то момент бесноватый мужик то ли почувствовал, что за его спиной кто-то есть, то ли он уже понял, что от меня осталась лишь груда мяса, и потерял ко мне интерес. Он обернулся, повернул своё забрызганное моей кровью лицо, к ней. Поднял руку – даже рукав камуфлированной куртки, в которую он был облачён, пропитала кровь. Я попытался, преодолевая боль, подняться, что-то крикнуть – но все события, которые разворачивались передо мною, подёрнулись белой пеленой, сквозь которую уже с трудом можно было различить Машу, и надвигающуюся на не опасность. Боль ушла, стала далёкой, чужой. В последний момент я увидел, как перед Машей выросла рослая фигура человека без лица, в форме советского солдата, к груди он прижимал безошибочно угадывающуюся даже сквозь налипший на глаза туман, винтовку “Мосина”. Он загородил Машу – и я был уверен в том, что он защитил её. В этот момент силуэты людей растворились, в ставшем похожим на молоко тумане. Я проснулся. Ощупал своё тело – ран, конечно, не было, мне приснился страшный, дурацкий сон. -Е*#ть-копать, надо ж было такому присниться!? – огляделся: меня окружали привычные, излучающие мирную уверенность в завтрашнем дне, вещи. Походный рюкзак стоял посередине комнаты. Пыльная, камуфлированная куртка валялась на полу. Лицо этого мясника из сна, – который вначале пытался меня разбудить, а потом принялся вонзать в меня свой нож, – стояло перед глазами, во всех деталях. Чёрные брови, согнутые злыми дугами; смолянистые, коротко стриженые волосы, морщинистое лицо, покрытое недельной щетиной, прожигающие глаза, в которых нет ничего кроме злости, и ненависти. “Кто этот человек? Почему так чётко отпечаталось его лицо в моей памяти? Почему он так сильно ненавидел меня?” – думал я, нанося на лицо пену для бритья перед зеркалом в ванной комнате. Умывшись, я пошёл на кухню, поставил чайник, наполненный свежей водой на синий газовый цветок, открыл холодильник – пусто. Открыл морозильную камеру: о счастье, тут есть пицца, и пол пачки пельменей! Заложил пиццу в “СВЧ” печь, дождался условного сигнала печи о завершении процесса приготовления, сигнал совпал со свистом чайника, которой в свою очередь сообщал мне, что вода вскипячена. Залил в чашку крутой кипяток, который тут же окрасился цветом сублимированного кофе; разделил трёх лучевой звездой эмблемы “Мерседес” свою подогретую до состояния полуготовности пиццу. Скупой завтрак, в три часа дня, был далёк от моих представлений о полноценном приёме пищи, но в полнее неплох для того, чтобы утолить обострившийся от запаха запеченной пиццы, голод. Поев, и взбодрившись чашкой горьковатого кофе, я направился к оставленному вчера в комнате “кузову”. Принялся разбирать свои находки: полусгнивший, но ещё имеющий очертания боевого оружия автомат “МР-40”, который я хотел определить в декоративные трофеи. Этот автомат можно будет восстановить. Разуметься, это уже не будет боевой оружие – скорее макет, реплика, в которой будут присутствовать оригинальные детали, восстановленные. Обычно, если сталь проедена ржавчиной, я обрабатываю такие проблемные места специальной кислотой, и запаиваю оловом в своём гараже, с помощью паяльной лампы и деревянной лопатки. Затем тщательно зачищаю все неровности, прорисовываю оригинальные клейма, обрабатываю металл специальным раствором, после чего он окрашивается износоустойчивой краской. Затем такой автомат, механизмы которого промазаны оружейным маслом, и в большинстве случаев имеют должную подвижность, я продаю или дарю друзьям и знакомым. В подвале моего гаража накопился целый склад подобного оружия: приблизительно единиц двадцать стволов. Сейчас моя задача – очистить автомат от грязи, отмочить его в кефире, “Кола-Коле”, или в коктейле “Яга”. Последний, является более агрессивным, по отношению к металлам, и если железо сильно проржавело, то окунать в “Ягу” такое железо не следует: может раствориться. Ещё у меня есть граната “Ф-1”, со стандартным запалом. Её нужно деактивировать: высверлить с боку сантиметровую дырку, извлечь “ТОЛ”, и обезвредить взрыватель. После чего, нужно подобрать соответствующее по размеру кольцо, почистить взрыватель, покрыть его цинковой краской; затем почистить осколочно-боевую часть, после чего покрыть её износоустойчивой, зелёной краской. Сувенир готов. Ещё нашёл фашистскую машинку, для закрутки сигарет, состояние – очень даже крепкая, почти на окислена. Рельеф узора на повреждён, в принципе с виду – как новая. Только ткань механизма скручивания слегка подряхлела – надо заменить; а вообще сам механизм работает. Когда находишь подобные вещи, непроизвольно задумываешься о разнице между двух армий: у советского бойца, вместо машинки для самокруток, были пальцы. Так же эти самые пальцы заменяли ему многие другие хитрые, немецкие приспособления. Как например, некоторые солдаты вермахта прихватывали с собой из дома на “Восточный фронт” специальные совочки, для сбора ягод. Проводишь таким совочком по кусту – и в специальное углубления скатываются все ягоды, которые ты смог захватить плоскостью приспособления. Такие совочки были сделаны для того, чтобы десять раз не переносить руку от ягоды, к корзине. В этом все немцы: такой подход у них был, да и остался, абсолютно ко всему. Удивляет эта колоссальная разница уровней бытового развития. Кроме всего вышеперечисленного, мне удалось найти снаряжённый противогазный пенал. Почему я его взял? Да потому что обычно эти пеналы находятся в плачевном состоянии: тонкая сталь, защищённая лишь слоем краски, очень плохо переносит агрессивную среду, в которой находка пребывает около семидесяти лет. А тут, отрытый в песке пенал почти не имеет следов коррозии; резина, из которой сделан противогаз, хуже перенесла долгое заточение – местами противогаз покрылся маленькими трещинами. Ещё одна находка: мне посчастливилось найти, и стать обладателем необычной вещи: самодельной пепельницы. Эта пепельница сделана из донца снарядной немецкой гильзы, и мастерски гравирована причудливыми завитушками узоров. Вверху запального колодца есть небольшая, самодельная свинчивающаяся крышечка, в которую должен был вставляться фитиль. Промыв пепельницу под струями тёплой воды, я поднёс её ближе к лампе, и ещё раз залюбовался отчищенными, заблестевшими узорами. Универсальная, самодельная, горелка-пепельница, сделанная с душой чьими-то умелыми руками. Чьими? На этот вопрос никто не в силах ответить – ведь эта антуражная вещь не имеет подписи мастера. Материал, из которого сделана пепельница – медная немецкая гильза, от крупнокалиберного снаряда, найденная в Нашем окопе. На это ни о чём не говорит. Ведь её мог сделать и немец и Наш, а потом она могла попасть в качестве трофея противнику. Есть легенда, по которой по окончании войны, когда боевые действия велись уже на территории Германии, в качестве трофея у поверженного врага был захвачен потускневший, весь в маленьких вмятинах, в запаянных пулевых дырах, самовар. Самовар был испещрен русскими, и немецкими буквами, датами. Некоторые надписи были нацарапаны острыми предметами, некоторые – аккуратно выбиты каким-нибудь гвоздиком, керном. Были и набитые немецким шрифтом – аккуратными печатными буковками: в немецких полках или дивизиях имелись специальные наборные шрифты для изготовления маркировок, нанесения клейм. Другие надписи были выведены размашистыми кривыми буквами, как будто писал пьяный. Некоторые были ругательными – русские ругались на немцев, немцы – на Наших. Судя по этим надписям, по датам, в течение войны, самовар поменял своих владельцев двенадцать раз. Каждый из новых владельцев трофея считал своим долгом нацарапать на толстой, листовой латуни дату, и какую-нибудь приписку. Такой вот несчастливый трофей, который приносил всем своим владельцем только гибель. Как гласит легенда, самовар, по приказу какого-то особо суеверного командира, вместо углей был набит тротилом, после чего торжественно подорван сапёрами. Неожиданный звонок в дверь вывел меня из раздумий. “Кто это?” – задал себе я единственный возможный вопрос – ведь ко мне просто некому было звонить! Друзей, некогда любивших покурить на моей кухне, я давно прогнал – они на моих глазах начали превращать мой дом в блатхату, с проститутками, водкой, наркотиками. Звонок вновь прозвенел, но уже нетерпеливо – несколько раз подряд. Я, наконец, положил пепельницу на раковину, и направился к двери. Выхватив по пути из лежавшей на тумбочке в прихожей, кобуры травматический пистолет, завёл вооружённую руку за спину, левой рукой провернул ключ, чуть резко толкнул дверь от себя. На пороге стояла она. Её большие, ясные глаза с искорками в глубине с интересом разглядывали меня. Увидев спрятанную за спиной руку, в глазах появилось напряжение: -Что у тебя там? -Это... это на всякий случай – ведь обычно ко мне никто не приходит, звонок вон пылью, наверное, уже покрылся! Ждать мне некого, я не думал, что ты ко мне зайдёшь – сам хотел к тебе забежать, вечерком, когда ты выспишься! Я отошёл в сторону, уступая девушке дорогу, положил пистолет обратно, в кобуру. -Настоящий? – спросила она, кивком указав кобуру. -Травмат, я его на каждый выход с собой беру. -На какой ещё “выход”? -“Полевой выход” – это когда я один, или с товарищами, еду на раскопки. -Ясно... – растерянно проговорила она. – И что, были случаи, когда тебе приходилось пользоваться этой штукой? -Нет, Бог миловал. Стрелял только по банкам, для тренировки. -Я зашла оценить ущерб, который я тебе причинила своим потопом! – отстранив меня, она бесцеремонно прошла в ванную. “Блин, там же немецкий автомат!” – пронеслась в голове запоздалая мысль. -Из этого ты тоже по банкам стрелять будешь? – строго спросила Маша, разглядывая “MP”, лежащий в большом, бельевом, тазу. -Это не настоящий...нет, то есть настоящий, только из него уже при всём желании не постреляешь. Я его попытаюсь восстановить, ну, чисто внешне, постараюсь придать этому автомату “товарный вид”. Затем продам коллекционерам, или подарю его друзьям. -А эта штука похожа на гранату, такими обычно пользуются преступники, в криминальных фильмах! -Да, это граната, “Ф-1”, их начали выпускать в 1928-м году. Они до сих пор в ходу. Но этот экземпляр не представляет опасности, можешь не волноваться. -Блин, Андрей, ты что, совсем охренел?! – она в упор посмотрела мне в глаза. Её глаза были серыми. Вчера были зелёными, и когда я открыл Маше дверь – её глаза тоже были зелёными. Как такое может быть?! Между тем, девушка ждала ответа на расплывчатый вопрос. -А что в этом такого? -Как что? У тебя дома граната, автомат и пистолет! Ты что, на войну собрался?! Тебя могут привлечь как минимум за незаконное хранение оружия, а по максималке тебе могут приписать террористическую деятельность. Это серьёзная статья. Плюс, если ты продаёшь это оружие, то ты подпадаешь под статью о торговле оружием. Тебя могут на полжизни закрыть. Я не говорю о том, что твоя граната может взорваться; и мне, честно говоря, не по себе от того, что мой сосед снизу хранит у себя в квартире подобные “вещи”. “Попал под разнос!” – вскинув голову к потрескавшемуся потолку, подумал я. -Слушай, Маш, – я дружески положил свою руку девушке на плечо, – Всё в рамках закона, дома я ничего не храню – просто именно эти “вещи”, как ты их назвала, я принёс только вчера. Сейчас я их почищу, и отнесу в гараж. Там я сделаю так, чтобы эти штуки при всём желании больше не причинили никому вреда – спилю бойки, просверлю ствол, деактивирую гранату, удалив “ТОЛ” и высверлив дыру в осколочной части – они будут абсолютно безопасны, и заметь, всё в рамках закона! -Какого ещё закона? Назови мне закон, который позволяет тебе обезвреживать взрывные устройства? – спросила она, скинув мою руку со своего плеча. -Ты что, прокурор? Зачем тебе это? -Нет, не прокурор, я – адвокат! Будущий, – поправилась она, – Пока я только учусь! **** Мы часто ссорились с Машей, когда речь заходила о раскопках. Она была настроена категорично против моего увлечения поиском. Несмотря на эти мелкие разногласия, мы начали часто бывать друг у друга в гостях. Оказалось, что Маша унаследовала от родителей квартиру в Москве, продала её, и некоторое время жила у подруги. В течение этого периода она занималась двумя купленными магазинами по продаже цветов. Затем, когда бизнес начал приносить прибыль, Маша купила квартиру в моём доме. Так что Машу, без натяжки, можно называть “бизнес-леди”, которая вдобавок ещё и учиться на адвоката. Вначале, предлогом для посещения её квартиры, была ревизия сантехники, затем поводом для посещения стала соль, некстати закончившийся сахар, и тому подобные бытовые мелочи. Затем, мы заходили друг к другу просто так, без повода, предварительно созвонившись. Маша сейчас не училась, к новому учебному году она готовилась дома. Так же, бывало, ей приходилось ездить в свои цветочные магазины, решать какие-то торговые дела. Я тем временем занимался своими трофеями, дотемна ковыряясь с ржавыми железками в гараже. Каким-то образом Маша прознала о месте нахождения моего кирпичного убежища, и нагрянула совершенно неожиданно. То, что она там увидела, её совсем не удивило, по крайне мере никаких особых эмоций, увидев небольшой арсенал, она не проявила. Конечно, весь этот арсенал был лишь большой коллекцией восстановленных муляжей, и не представлял никакой опасности ни для соседей по гаражам, ни вообще, для кого-либо. Я опять получил нагоняй, и опять мы с ней спорили, вначале под синеватым светом уличного прожектора, который висит как раз напротив моего гаража. Спор продолжился, и не утих даже по дороге домой. Затем, уже у неё дома, мы проспорили почти до самого утра и, вымотав друг друга окончательно, улеглись в ставшую общей, кровать. Можно было сказать, что я переехал к Маше, так как большую часть времени я стал проводить у неё. Маша сама настояла на этом, мол, одной страшно жить, и прочее и прочее. Будто бы я не понимал того, что я тоже ей симпатичен и ей самой хочется сблизиться со мной, сблизиться до уровня мужа и жены. Утренний рассвет наполнил утихшее в перемирии жильё громкими криками: – Лучше бы ты на игровых аппаратах деньги просаживал, чем тратил их на свои “полевые выходы”! Сколько подорвавшихся на минах молодых парней в стране, мало тебе их примера? – вновь упрекала меня Маша. “Лучше бы...” А сколько людей пустили пулю себе в висок – проиграв все свои и чужие, занятые или украденные деньги? Сколько сидит на нарах – отсчитывая долгие минуты заключения; сколько на дне рек – с умело вмурованными в тазик с гипсоцементным раствором ногами? У каждого человека есть страсть, зависящая от генетических потребностей личности: кому-то достаточно сидеть с удочкой на берегу, испытывая удовольствие и азарт от пойманной бесплатной рыбки, кто-то глушит потребность в адреналине компьютерными играми, убивая и умирая сотни раз на дню. Есть люди, которые совмещают удовольствие и адреналин, уводящие в гостиничный номер чужих жён, посыпая своё эго присыпкой чужой несостоятельности и бессилия. Кому-то нравиться удовольствие в чистом виде, удовольствие, смешанное с адреналином нарушения запрета, возможно, первым из них стал Библейский Адам, откусивший безобидное яблоко. Многие, жаждущие острых ощущений, но загоняемые инстинктом самосохранения в свои безопасные квартиры, черпают эмоции и страх из неизменных и бездонных экранов телевизоров, транслирующих жизненные сценарии и пережёвывающие эмоции на любой вкус. Этот список можно продолжать, главное – у всех есть страсть, у всех без исключений. ****Забытые Герои**** Моя страсть требует ощущения остроты жизни, приключений, боли и усталости в мышцах, удачи, и огромной ставки на неё – порой достоинством в жизнь. Компас, как эталон правды в безлюдном и заброшенном лесу; созерцание начищенных до блеска трофеев, холодными зимними вечерами; изучение истории и нанесённых на карту обозначений, схем и тактики “БД”; ожидание весны, первых лучей жгучего солнца. Эти лучи для меня – как сигнальный свисток судьи, дающего спортсменам старт. “Кости не имеют национальности” – так мне говорил мой друг, взрослый и состоявшийся в своей жизни человек. Отставной подполковник танковых войск с дублирующей имя фамилией – Викторов Виктор. И хоть мне морально трудно, как патриоту и человеку, уважающему свою историю и своих предков, но останки немецких бойцов я тоже хороню, ставя им наши русские берёзовые кресты, пишу электронные письма в общества по последствиям “ВОВ” германии и сообщая координаты захоронений. Часто приходиться делать работу, которую давно должно было сделать, и делать эту работу до нынешнего времени, государство: останки наших бойцов хороню с отдельной заботой – на свежую могилку кладу каску или другой предмет, доносящий до случайного грибника, рыболова или охотника важность могилы, её святость. Многие бойцы умирали геройской смертью, такие случаи стали закономерностью в нашей армии тех безжалостных, военных лет. В отличие от нас, у немцев случаи героизма носили единичный, случайный характер; причинам такого героизма могли послужить два фактора: безысходность, и фанатичность. “Гансам” было что терять, они чувствовали себя чужаками на русской земле. Если я кладу на сделанную мною могилу каску – то обязательно сделаю в ней дырку, чтоб у проходящего мимо не возникло желания взять предмет себе. Бывает, сам нахожу сделанные таким же образом, каким делаю их я, “лесные могилы”, всегда остановлюсь, иной раз и “50 грамм” приму в память и за упокой. Поминают наших бойцов на импровизированных, не похожих друг на друга захоронениях, и грибники, и охотники с рыбаками. Это видно по стоящим в стороне пластиковым одноразовым стаканчикам и сигаретным окуркам в траве. Иной раз можно найти и стреляные гильзы – это охотники, не жалея патронов, палили в воздух, в память о погибших на этой вчерашней и такой далёкой, забытой и забываемой, ставшей поводом для шуток и второсортных фильмов, кровопролитной и страшной, – Великой Отечественной Войне! Именно поисковики могут со сто процентной уверенностью, не руководствуясь искажёнными “извне” “фактами”, сказать о многих подвигах, отчаяние, горе и безысходности, о голоде и страхе, бессонных холодных ночах и бесконечно долгих днях, пережитых нашими дальними и не очень родственниками. Немцы имели огромное преимущество – они, благодаря пропаганде Гитлера и Геббельса, чувствовали, при вторжении в “СССР”, что правы в своём кровавом деле. Лишь время, жизнь и смерть сумели их в этом разубедить. Немцы имели лучшее снабжение, имели усиленные, исчисляемые центнерами, боекомплекты к каждому орудию; имели современную, для тех лет, тактику ведения боя – к тому же, многие немецкие командиры проходили подготовку в России, и наша шаблонная тактика была хорошо им известна. За ними, в начале войны, было небо, чем они пользовались в каждой, даже стратегически маловажной, операции. Занятое врагом, синее и солнечное, оно стало проклятием для беженцев, для наших пеших и автоколонн, железнодорожных составов с людьми и техникой, пехоты, танкистов и зенитчиков. Для гражданских – стариков, женщин и детей, проклятием стали ночные дежурства на крышах жилых домов, тушение песком немецких “зажигалок”. Было тяжело – даже в Москве, женщины, днём стояли у станка, ночью с лопатами дежурили на крышах. Они выпарывали вату из ставших тяжёлыми, пальто – от истощения не было сил даже на то, чтобы носить лёгкую в обычной жизни одежду. В городах не было собак, не было кошек, ели котлеты из крапивы, серые лепёшки из смеси опилок с непойми чем, жевали клей. “Всё для фронта – всё для победы!” – этот лозунг раскалённым металлом вплавился в сознание поколению, в полной мере познавшему истинное горе и безжалостный голод. В те годы, гражданских лиц не было – война затронула всех. Добрые от природы и сострадающие чужому горю люди, озлобленные под конец войны, ставшие безжалостными, Русские войны, получив достаточное снабжение, новое оружие, получив соответствующие логике и здравому смыслу приказы, безжалостным лезвием пронзили все фронта противника. Кто бы что не говорил сейчас – когда утих грохот орудий и, казалось бы, полностью развеялся маслянистый дым пороха над нашей страной, почти утихли стоны всех оставшихся в живых участников тех событий; зачехлены пушки, с некогда раскалёнными докрасна стволами – они нашли себе покой в тихих залах музеев; как бы не оправдывали поражение Германии, но проиграли они из-за стойкости нашего духа, чем нас меньше – тем мы сильнее! И кому, как не военным археологам об этом знать! Раскапывая позиции, хорошо видны тяжёлые от свинца в костях скелеты, у кого-то в бывшей руке зажат ржавый остов рукояти гранаты “РГД-33”: “Шёл на пулемёты” – скажет любой поисковик лучше патологоанатома, извлекая очередную чуть деформированную немецкую пулю из кости. Не жалел, первый номер пулемётного расчёта, патрон – об этом говорит и гора стреляных гильз в немецком окопе, метрах в ста. В полусгнившем подсумке Героя – изъеденный тленом клочок фотографии, простреленный в нескольких местах, и залитый чем-то чёрным; с фотографии строго смотрит девушка в строгом платье. Как часто глядел погибший Герой, перед смертью, в эти серьёзные глаза? Что он видел в них? Он видел полыхающую огнём Родину, слёзы и реки крови, чужие знамёна, слышал чужую речь. “Строгий” – ключевое слово того времени. Строгая жизнь, строгие сдержанные нравы, строгие слова, строгие поступки... рядом – ложка или котелок, расчёска или самодельный мундштучок. Герой мгновенно материализуется в сознании, по личным вещам представляешь, какой это был человек. Настоящий, дышащий и любящий, ошибающийся и правый, имеющий свои убеждения и предрассудки, свои страхи, которые ему суждено было преодолеть, глядя на девушку со строгим лицом – кидаясь с единственной гранатой на пулемёт скрытого в окопе, сытого, снабжённого и вооружённого до зубов врага. Который и нашпиговал его кости свинцом, и навеки упокоил Героя здесь, в сосновом, тихом и далёком от жизни современного человека безмолвном лесу... многие думают, что смерть – это нечто далёкое, и не реальное. Ступив на заросшее бурьяном поле боя, видишь всю хрупкость человеческой жизни, неизменный её исход. Понимаешь, что все живущие, надеющиеся на что-то, во что-то верующие люди, все мы, придём к такому исходу, рано или поздно, как это ни печально – но мы все умрём. Время, которого всегда много, когда-нибудь закончиться, и произойдёт это в самый неожиданный момент. А что будет дальше, после смерти? Для меня – ответ на этот вопрос часто лежит среди костей солдат. Крестики – сделанные из подручных материалов, из латуни стреляной гильзы, из алюминия солдатской фляги, из жести консервной банки... видимо, приблизившись к незримой черте, отделяющей жизнь от смерти, многие вещи теряют свою ценность для человека, и солдат ножом полосует флягу, чтобы сделать из неё крест. На войне люди наглядно видят грань между жизнью и смертью. Они чувствуют, что есть Кто-то, кто всё видит, всё слышит. Но если там Кто-то есть, то почему тогда случилось так, что кровью и несправедливостью заполнилась наша земля? А кто говорил, что жизнь это бессмысленное существование, целью которого является потребление? А земли, данные нам для жизни, кровью затопили мы сами... немцы, русские – различаемся мы лишь языками, на которых мы разговариваем. **** Они говорят им нельзя рисковать – Потому, что у них есть дом, в доме горит свет. И я не знаю точно, кто из нас прав: Меня ждёт на улице дождь, их ждёт дома обед. Закрой за мной дверь, я ухожу... В.Цой. Этой ночью я сплю в своей квартире. До самого рассвета не могу заснуть – причиной тому может быть мандраж перед “выходом в поле”, или нервное возбуждение после ссоры с Машей. Да, она не хотела меня отпускать. Она и слышать не хочет о поиске и о том, что с ним связано. -Если ты завтра поедешь на свои раскопки – то знай, моя дверь для тебя будет закрыта! – в памяти проносились отрывки вчерашней ссоры. -Я поеду в любом случае – ты же знаешь, что поиск для меня больше чем просто увлечение. Это моя жизнь! Ты меня хочешь лишить её?! – отвечал я. -Ты быстрее лишишься своей жизни на раскопках, ткнув лопатой в какую-нибудь мину! Мне приснился плохой сон, тебе нельзя никуда ездить в ближайшее время, Андрей! -Что ж ты сразу не сказала, что тебе тревожный сон приснился? – с издёвкой, спросил я. – Сны это очень весомый аргумент для принятия важных решений! -Не смейся, Андрей, я не придумываю! Мне действительно приснился страшный сон, но это было... это было как наяву, понимаешь? -Конечно понимаю, но и ты пойми: страшный сон это не аргумент – ты же будущий адвокат! -Я женщина в первую очередь, и доверяю своей интуиции и своему сердцу! И сейчас оно мне подсказывает, чтобы я тебя остановила, не пускала тебя в этот поход! -Ладно, я тебя понял, но и ты меня пойми: я уже обо всём договорился с другом, подготовка к такому походу занимает очень много времени и сил. И что я ему скажу? Друг, извини, но ты зря потратил время – моей девушке приснился сон! -Дай мне его телефон, я сама ему всё скажу! -Да он со мной после этого разговаривать не будет! Знаешь, как это называется? Это – кидок! Если я позвоню и, сославшись на какие-то свои дела, – да на что угодно, хоть на потоп, – объявлю отказ – этим я обрушу акции своего слова до минимума. Мой кинутый друг, с радостью сообщит другим товарищам, что Симак – курва, и его слово ничего не стоит! Никакие мои отмазки не смогут убедить камрадов, что отказ от оговорённого выхода был мотивированным! -Плевать на них, Симак, – вдруг неожиданно Маша назвала меня Симаком. – Что важнее: кучка этих твоих камрадов, или твоя собственная жизнь? -Почему ты так ставишь вопрос? Неужели, сон был настолько страшным? -Да, это был самый жуткий сон за всю мою жизнь! Не спрашивай, что мне приснилось – я толком сама ничего не помню. Помню, как тряслись у меня руки, когда я проснулась, и помню лицо своего отца, который говорил мне: “не отпускай его!” – это он говорил про тебя! -Ну ты понимаешь, что за свою жизнь я уже больше сотни раз уходил в поле с ночёвкой. Бывало, мы разбивали лагерь в лесной глуши на целый месяц! И ничего такого страшного не происходило! Мы долго спорили, закончилось всё тем, что Маша громко захлопнула за мной дверь, и я поплёлся в расстроенных чувствах в свою, ставшую одинокой берлогой, квартиру. Нам так и не удалось договориться, прийти к общему решению, которое бы удовлетворила обе стороны. Тёмный потолок в моей комнате, расчертил свет автомобильных фар, блеснувший за окном – фар какой-то припозднившейся машины, пакующейся перед нашим домом. Кто-то только приехал, наверное, из какого-нибудь клуба, где было весело, была музыка, и было много чего ещё. А может быть, этот припозднившийся автомобиль привёз человека с ночной смены, и он, уставший, сейчас мечтает только о том, как бы поскорее дойти до своей кровати. Может быть... но уснуть самому мне не удавалось, тревожные мысли будоражили кровь, хотелось встать, пойти на кухню, и посидеть за чашкой крепкого чая, разобраться в своих мыслях. Может, действительно не ехать? Но что сказать Борису, и кем я буду в его глазах? Нет, надо ехать – уговор дороже денег! Неожиданно, запищал будильник. Казалось, что ночь ещё будет длиться долго, но звон будильника оповестил о её окончании – скоро тьма рассеяться, и наступит день. Скорее всего, это будет трудный день, трудный и интересный. Зато, когда вернусь, будет о чём рассказать Маше. Если удастся с ней помириться после вчерашнего скандала. Но расставание лечит и более глубокие раны, чем те, что нанесли мы друг другу вчера, своими резкими доводами, грубыми словами. Это хорошо, что сегодня я уезжаю – это значит, что я буду один, один со своими мыслями, и у меня будет время ещё раз обо всём подумать. Когда я вернусь, я куплю Маше огромный букет цветов, бутылочку хорошего вина, коробку вкусных конфет – и тогда, она обязательно простит меня, и мы вновь будем вместе. Ссора забудется, померкнет в тумане былого, взамен придёт яркая жизнь, которая нас с ней ждёт. И если и доведётся нам вспомнить о наших разногласиях, то вспоминать о них мы будем лишь со смехом. Но всё это будет потом, а сейчас... Звон будильника дублировался другим будильником – разрыв времени между ними пять минут. Теперь точно пора. Я с неохотой встал. Тело пронзила боль усталых мышц, будто бы я и не спал вовсе. Ощущения были такими, словно бы я заправский грузчик, после двух смен к ряду. Щелчок выключателя, яркий свет лампы ванной комнаты ударил в глаза. В зеркале я увидел посеревшее, чуть опухшее лицо. Белки глаз пронизывали красные трещины сосудов. Под глазами тени – видно, что ночь была без сна. На щеках суточная щетина – её нужно сбрить – ведь на поиск каждый археолог идёт как на праздник. Открыл кран – зашумела в трубах вода, своим шумом давая понять соседям, что сегодня я первый, в ежедневном марафоне; первый, кто проснулся в нашем подъезде. Возможно, сейчас не спит и Маша, и тоже слышит этот шум. Конечно, она знает, что это я включил воду, что этот звук символизирует твёрдость моего слова, и некоторую мою твердолобость. Опустил руки под струю с остывшей за ночь в трубах водой, холод прожёг кисти рук, и ушёл куда-то глубже. Остывшая за ночь “сонная вода” слилась, и наконец, из крана полилась горячая. Несмотря на обжигающую руки воду, где-то в глубине души остался холод, словно бы застрявший в груди кусок льда он жалил холодом. Умылся, побрился, умылся вновь. Ещё раз осмотрел в зеркальном отражении своё раскрасневшееся лицо. Приведя себя в надлежащий вид, зашёл на кухню. Хорошо, что заказывая себе кухню, выбрал белый цвет – в этой кухне никогда не бывает мрачно. Конфорка газовой плиты, при повороте крана, шумно выдохнула газ, наполнив помещение слабым шипением, на которое днём как-то не обращаешь внимания – будто его и нет вовсе. Нащупав на столе зажигалку, несколько раз чиркнул кремнием, пока не полыхнул маленький, но яркий огонёк, свет от которого на долю секунды ослепил меня. Поднёс мерцающий огонёк к плите, газ шумно вспыхнул, озаряя пространство кухни мертвенно-синим, призрачным светом. Поставил чайник, который через несколько мгновений, зашумел тихим скрипом ржавых петель. Позавтракав, заметил сквозь тонкие жалюзи, пробивающиеся из-за горизонта первые лучи солнца. Открыл балкон – прохладный утренний воздух прожёг лёгкие своей чистотой. Облаков на небе нет – дню быть солнечным. Смотрел вчера прогноз в сети – там тоже обещают солнце и тепло. Сейчас, съёжившись от холода, трудно поверить в то, что через часов пять, будет всеобщая жара. Долго смотрю на сиротливо лежащий, на столе мобильный, который я никогда не беру с собой на поиск. Ссора с Машей вынуждает меня поступиться своими принципами, бросаю мобильник в карман. Хватаю собранный вчера рюкзак, сложенную палатку, свёрнутый спальник, зачехлённый “МД” – остальное в машине; ещё раз проверяю электроприборы в квартире – не хотелось бы вернуться к чёрным зевам окон, или большим счетам за энергию. Всё в порядке, надеваю кобуру с восьми зарядным травматическим пистолетом “ТТР” – на всякий случай, снаряжение денег стоит, да немалых. В наременный кожаный чехол всовываю нож, сделанный из проверенной временем стали штык-ножа немецкого карабина “Маузер-98К”. Штык-ножей от наших винтовок в хорошем состоянии мне находить не приходилось, из-за некачественного металла они плохо сохраняются в сырой земле. В хорошем “сохране” иногда попадаются штыки от винтовки “Мосина”. Но из такого штыка походный клинок не сделаешь, поскольку это – штык, имеющий четыре грани, и сделан он для того чтобы колоть, а не резать. Со стороны может казаться, что лес на местах боёв завален оружием и прочими военными трофеями. Но на деле, чтоб найти что-то эстетически стоящее приходится тратить годы, штудируя историческую литературу с изменёнными названиями “НсП*”, и анализируя карты тех лет, с нанесениями планов и направлений, позиций и укреплений, “НП**” и складов, высот и низин, рек и болот. (