Вы постоянно жалуетесь и говорите, будто я, погрузившись по уши въ научные опыты, не забочусь доставлять вамъ яко бы необходимыя развлеченія… Я не намѣренъ входить съ вами на этотъ счетъ въ безцѣльныя препирательства!.. Вы совершенно безконтрольно распоряжаетесь своимъ временемъ и можете убивать его такъ глупо или умно, какъ вамъ вздумается!.. Вы требуете развлеченій, вечеровъ, свѣтскихъ праздниковъ, что-жъ, пусть будетъ по вашему… Мнѣ все это какъ нельзя болѣе противно, но если вы ужь непремѣнно хотите, то я дамъ или, лучше сказать, мы дадимъ большой, художественный, музыкальный и вмѣстѣ съ тѣмъ научный вечеръ!.. Да, сударыня, онъ будетъ также научнымъ!.. Эту часть программы я беру на себя, относительно же всего остального разсчитываю всецѣло на васъ!..

Послѣ новой паузы, прерванной нѣсколькими фразами г-жи Лоррисъ, которыя Эстеллѣ не удалось хорошенько разслышать, Филоксенъ продолжалъ:

— Наше общественное положеніе, сударыня, создано этой самой наукой, отъ которой безсильно отскакиваютъ тупые ваши сарказмы. Вашъ неизлѣчимо легкомысленный умъ не въ состояніи даже подозрѣвать всей важности научныхъ трудовъ, поглощающихъ, какъ вы изволите знать, все мое время… Неустанное научное мышленіе, за которое вы меня упрекаете, — дни и ночи, проводимыя мною въ лабораторіяхъ въ упорномъ исканіи неизвѣстнаго, т. е. еще ненайденнаго, — энергическая борьба со всѣми стихійными силами, имѣющая цѣлью вырвать у природы ея тайны, — все это именно въ концѣ концовъ и создало могущество фирмы Филоксена Лорриса!.. позвольте спросить теперь, сударыня, какую долю затраченныхъ фирмой гигантскихъ трудовъ и усилій взяли вы на себя? Вамъ предстояло только пользоваться плодами этихъ колоссальныхъ трудовъ, а вы!..

— Да, сударь, нашъ сынъ Жоржъ во многомъ походитъ на меня, и я сердечно этому рада… Изъ него не выйдетъ скучнаго полупомѣшаннаго ученаго, способнаго посѣдѣть и высохнуть среди ретортъ и разныхъ другихъ приборовъ вашей проклятой научной кухни! Бѣдное дитя! Быть можетъ, и въ самомъ дѣлѣ душа моего прадѣда, истиннаго художника и, безъ сомнѣнія, человѣка, достойнаго жить, такъ какъ онъ, разумѣется, цѣнилъ жизнь и въ особенности любилъ хорошія ея стороны, — и въ самомъ дѣлѣ возродилась вь нашемъ Жоржѣ… Вы упрекаете его за это, а я хвалю, такъ какъ вовсе не считаю себя обязанной раздѣлять вашъ черствый, прозаическій образъ мыслей.

Эстелла не слышала продолженія разговора. Пріотворенная дверь комнатки внезапно распахнулась настежъ. Смущенная вынужденной своей нескромностью, дѣвушка уронила на полъ груду книгъ и робко уткнула голову въ отчеты Академіи Наукъ.

— Что съ вами, Эстелла? — спросила ее особа, вошедшая въ лабораторію.

Эстелла съ радостнымъ изумленіемъ подняла голову. Въ библіотеку вошелъ, вмѣсто грознаго Филоксена Лорриса, женихъ ея, Жоржъ, казавшійся къ тому же совершенно спокойнымъ, хотя, несмотря на его прибытіе, супружеская ссора въ сосѣдней комнатѣ по прежнему шла своимъ чередомъ. Сконфуженная дѣвушка, не смѣя намекнуть на это вслухъ, указала пальцемъ на дверь. Жоржъ весело расхохотался.

— Это сущіе пустяки, — сказалъ онъ, — маленькое объясненіе между папашей и мамашей, — легкая стычка, объясняющаяся вѣчнымъ разногласіемъ ихъ взглядовъ и мнѣній…

— Я бы давно ушла отсюда, но, право, не смѣла пройти мимо нихъ, — сказала шепотомъ Эстелла. — Я нахожусь здѣсь нѣсколько минутъ словно въ осадѣ и противъ воли вынуждена слышать…

— Вы не смѣете пройти мимо нихъ? Надѣюсь, однако же, что со мной вамъ нечего бояться!.. Пойдемте же! Вы увидите, смѣю увѣрить, любопытную сцену…

— Нѣтъ, мнѣ право неловко.

— Полноте, милая, пойдемте!

Онъ почти насильно вывелъ Эстеллу изъ библіотеки и заставилъ ее идти впереди себя. На порогѣ маленькой комнаты дѣвушка остановилась, словно оцѣпенѣвъ отъ изумленія. Да и было отчего. Голоса родителей ея жениха съ ожесточеніемъ продолжали препираться другъ съ другомъ, а между тѣмъ въ комнатѣ никого не было.

Жоржъ указалъ невѣстѣ движеніемъ руки на два фонографа, стоявшихъ другъ противъ друга на столѣ, посреди груды книгъ и разныхъ научныхъ приборовъ.

— Какъ вы видите теперь сами, папенька съ маменькой ведутъ легкую перебранку чрезъ посредство своихъ фонографовъ… Пусть ихъ бранятся на здоровье. Это никому не вредитъ, какъ я сейчасъ буду имѣть честь вамъ объяснить…

— Такъ значитъ они ссорятся по фонографу? — съ облегченнымъ сердцемъ спросила обрадованная Эстелла.

— Понятное дѣло по фонографу! Судите сами, можно-ли послѣ того не преклониться передъ благодѣтельными чудесами науки! Еакъ вамъ извѣстно, между моими родителями съ самыхъ давнихъ временъ возникли уже несогласія… Вы знаете вѣдь, что мой отецъ — грозный и систематически властный ученый!.. Постоянно занятый научными изслѣдованіями и коммерческими предпріятіями, онъ бываетъ по временамъ, сказать правду, довольно крутенекъ… Мамаша у меня совершенно иного характера. Она не сходится во вкусахъ съ моимъ родителемъ, а это стало вызывать между ними, повидимому, на другой же день послѣ свадьбы разныя недоразумѣнія и столкновенія… Когда папаша бывало выходитъ изъ себя, онъ заканчиваетъ ссору презрительнымъ заявленіемъ: «Вижу, г-жа Лоррисъ, что вы ничто иное какъ только… свѣтская дама!!!». Мамаша ему не уступаетъ. Въ то время, какъ все падаетъ ницъ передъ авторитетомъ ученаго, она мужественно отстаиваетъ личные свои взгляды… Ежедневно, вслѣдствіе разногласія въ воззрѣніяхъ между моими родителями, дѣло у нихъ доходитъ до распри и ссоры.

— Жаль, очень жаль! — грустно замѣтила Эстелла.

— Но это грѣхъ еще не столь большой руки, какъ вы предполагаете. Благодаря той самой наукѣ, которую мамаша ни за что не хочетъ уважать, семейная распря разражается между фонографами. Когда у папаши очень ужь накипитъ на сердцѣ, такъ что онъ непремѣнно долженъ разразиться выговоромъ и сдѣлать маменькѣ такъ называемую, сцену, онъ поспѣшно схватываетъ свой фонографъ и облегчаетъ душу, поручая этому инструменту передать кому слѣдуетъ увѣщанія, попреки, упреки и т. д. Само собой разумѣется, что фонографъ принимаетъ все безъ всякихъ возраженій и прекословій, которыя могли бы только усилить раздраженіе его хозяина. Затѣмъ, отославъ этотъ приборъ въ комнату, посвященную семейнымъ сценамъ, папаша совершенно успокоивается и какъ ни въ чемъ не бывало принимается за свою работу. Маменька, съ своей стороны, поступаетъ подобнымъ же образомъ. Когда она почему-либо недовольна папашей и желаетъ сдѣлать ему замѣчаніе, она тоже отчитываетъ его всласть передъ фонографомъ, а затѣмъ успокоивается. Набѣжавшая тучка разсѣялась, небо опять проясняется и за обѣдомъ или завтракомъ о предметѣ ссоры нѣтъ болѣе и рѣчи. Никому изъ постороннихъ не можетъ придти даже и въ голову, что между Филоксеномъ Лоррисомъ и его супругой только что происходила ожесточенная перебранка… Я сильно подозрѣваю, впрочемъ, что оба они давно уже перестали слушать воинственные доклады своихъ фонографовъ. Фонографы эти, собственно говоря, проповѣдують теперь въ пустынѣ. Папаша присылаетъ сюда свой фонографъ, мамаша является со своимъ, пускаетъ въ ходъ оба аппарата и уходитъ. Никто обыкновенно и не слышитъ этого дуэта. Папаша находитъ, что ему недосугъ терять время на такіе пустяки, а потому, хотя и приспособилъ къ фонографамъ самодѣйствующіе приборы, долженствующіе записывать отвѣты, но никогда ихъ не прослушиваетъ. Впрочемъ, они всѣ хранятся у него въ особомъ картонѣ. Тамъ собраны въ строжайшемъ порядкѣ фонографическія клише всѣхъ супружескихъ нотацій, читанныхъ ему мамашей болѣе чѣмъ за двадцатилѣтній періодъ. Это замѣчательная и, быть можетъ, единственная въ своемъ родѣ коллекція!..

Тѣмъ временемъ фонографы замолчали. Супружеская распря пришла къ концу.

— Я, признаться, подозрѣваю у васъ, Эстеллочка, такое же предубѣжденіе противъ науки, какъ и у моей мамаши! Вы должны, однако, признать теперь, что и въ наукѣ есть кое-что путное. Благодаря ей, можно жить въ состояніи полнѣйшаго несогласія, не выцарапывая, однако, другъ другу ежедневно глазъ!.. Знаете ли, что! Если мы вздумаемъ послѣ свадьбы ссориться другъ съ другомъ, — будемте дѣлать это всегда по фонографу!