Жоржъ, подготовлявшійся къ энергической борьбѣ съ неумолимой строгостью Сюльфатена, радовался, что эта горькая чаша его миновала. Одинъ только паціентъ инженеръ-медика, Адріенъ Ла-Геропьеръ, въ присутствіи котораго Филоксенъ Лоррисъ, нимало не стѣсняясь, излагалъ Сюльфатену свои намѣренія, — одинъ только онъ ломалъ себѣ голову, пытаясь разгадать причины столь полнаго нарушенія инструкцій великаго ученаго. Всѣ умственныя операціи, сводившіяся къ сколько-нибудь сложной послѣдовательности мыслей, оказывались для Героньера въ высшей степени утомительными, а потому упомянутыя попытки постоянно заканчивались для бѣдняги страшными головными болями и строгими выговорами со стороны Сюльфатена.
Къ концу второй недѣли съ инженеръ-медикомъ внезапно произошла рѣзкая перемѣна. Настроеніе духа стало у него менѣе веселымъ и почти тревожнымъ. Подъ предлогомъ, что въ Керноелѣ успѣли уже ко всему приглядѣться, и что дальнѣйшее пребываніе тамъ грозитъ смертельною скукой, онъ предложилъ переѣхать въ Плудесканъ, въ противуположный уголъ національнаго парка. Желая сохранить съ Сюльфатеномъ наилучшія отношенія, Жоржъ охотно на это согласился. Все общество отправилось изъ Керноеля въ допотопномъ омнибусѣ, который страшно трясло и качало по каменистымъ дорогамъ, очевидно, содержавшимся не особенно исправно.
Проѣхавъ такимъ образомъ болѣе шестидесяти верстъ, путешественники увидѣли передъ собою другую Бретань, несравненно болѣе мрачную и суровую, — съ грустными полянами, поросшими верескомъ. — съ величественно строгими ландшафтами, въ которые вносили нѣкоторое разнообразіе лишь группы скалъ, да обнаженные береговые утесы.
Плудесканъ далеко не обладалъ тѣми удобствами, какими путешественники пользовались въ Керпоелѣ. Онъ оказался простою деревней съ грубыми хижинами, сложенными изъ гранита и крытыми соломой. Деревня эта ютилась на берегу моря, на мрачныхъ скалахъ, придававшихъ всей окрестности величественно-строгій видъ. Въ ней оказалась всего только одна порядочная гостинница, куда каждое лѣто пріѣзжали фотоживописцы, чтобы направлять свои аппараты на скалы и утесы бурнаго плудесканскаго залива. Эти художники, реализмъ направленія которыхъ не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, выбираютъ себѣ изъ жителей Плудескана натурщиковъ и натурщицъ, живописно группируютъ ихъ въ соотвѣтственной обстановкѣ, и съ помощью усовершенствованныхъ своихъ аппаратовъ создаютъ великолѣпныя фотокартины, которыми мы и восхищаемся на различныхъ выставкахъ.
Жоржъ и Эстелла предприняли въ Плудесканѣ рядъ маленькихъ прогулокъ. Сюльфатенъ сопровождалъ ихъ далеко не всегда. Онъ казался все болѣе озабоченнымъ и отлучался теперь довольно часто, оставляя своего паціента на попеченіе Гретли.
Что бы такое могли значить эти таинственныя отлучки?
Мы обязаны объяснить ихъ, хотя намъ и придется скрѣпя сердце обнаружить передъ читателемъ слабую сторону инженеръ-медика, котораго было бы несравненно пріятнѣе изобразить совершенно недоступнымъ обыкновеннымъ человѣческимъ слабостямъ. Необходимо замѣтить, что Плудесканъ находится на границѣ національнаго парка, всего лишь въ трехъ верстахъ отъ Керлоша, станціи электро-пневматическаго трубнаго сообщенія, снабженной всѣми современными научными приспособленіями. Сюльфатенъ ежедневно ходилъ въ Керлошъ и занималъ тамъ на часъ, или два одинъ изъ станціонпыхъ телефоносконовъ.
Войдемъ же теперь вмѣстѣ съ знаменитымъ инженеръ-медикомъ въ телефоноскопическій кабинетъ, дозволяющій гдѣ и когда угодно увидѣться съ любимымъ человѣкомъ, оставшимся дома, и какъ бы вернуться на фабрику, или въ контору, не взирая на отдѣляющее отъ нихъ разстояніе въ нѣсколько сотенъ, или даже тысячъ верстъ… Ежедневно Сюльфатенъ вызывалъ къ телефоноскопу или «Парижъ, 375, улица Діаны де-Пуатье, въ кварталѣ Сенъ-Жерменъ-en-Laye», или «Парижъ, дворецъ Мольера, ложа m-lle Сильвіи». Сенъ-жерменская корреспондентка Сюльфатена оказывалась тою же Сильвіей. Изящный небольшой домикъ, совершенно съ иголочки, подъ № 375, на улицѣ Діаны де-Пуатье, имѣлъ честь служить кровомъ знаменитой трагической артисткѣ Сильвіи, звѣздѣ Мольеровскаго дворца, могущественному медіуму, привлекавшему втеченіе цѣлаго полугода весь Парижъ на спектакли бывшаго Французскаго театра.
Само собой разумѣется, что слово привлекать употреблено здѣсь въ переносномъ смыслѣ. Даже и въ тѣхъ случаяхъ, когда даются самыя удачныя и блестящія пьесы, нынѣшніе театры оказываются зачастую почти совсѣмъ пустыми, такъ какъ, благодаря телефоноскопамъ, можно слѣдить за представленіемъ не выходя изъ дому и даже, пожалуй, не вставая изъ-за стола. Вслѣдствіе этого оказалось возможнымъ значительно уменьшить, размѣры театральныхъ залъ. Имѣется даже въ виду совершенно упразднить мѣста для зрителей. Такая радикальная мѣра много сократитъ расходы на театральную антрепризу и дозволитъ соотвѣтственно удешевить цѣны абонемента для зрителей по телефоноскопу. Сильвія, трагическая артистка-медіумъ, доставила втеченіе какого-нибудь полугода театру Мольеровскаго дворца четыреста тысячъ телефопоскопическихъ абонентовъ. Понятно, что театральная дирекція, несмотря на дешевизну абонемента, нажила фантастически невѣроятные барыши.
Передъ тѣмъ дѣла Мольеровскаго дворца шли не вполнѣ удовлетворительно, несмотря на болѣе или менѣе остроумныя попытки дирекціи поддѣлываться подъ вкусъ зрителей. Тщетно старалась дирекція измѣнять на тысячу ладовъ характеръ представленій. Тщетно давала она самые блестящіе балеты при участіи великолѣпнѣйшаго ансамбля первоклассныхъ балеринъ и неподражаемо ловкихъ фокусниковъ, — тщетно заручалась она содѣйствіемъ знаменитѣйшихъ клоуновъ и арлекиновъ, — публика все болѣе охладѣвала къ этому театру и только лишь счастливый случай спасъ его отъ угрожавшаго финансоваго краха. Директору Мольеровскаго дворца довелось однажды увидѣть на сценѣ маленькаго спиритическаго театра m-lle Сильвію, дѣвицу съ необычайными медіумическими дарованіями, вызывавшую духъ Расина. Слушая, какъ эта артистка декламировала стихи изъ Федры голосомъ самого автора, нарочно вызваннаго ею для этого изъ безднъ небытія, директоръ Мольеровскаго дворца тотчасъ же сообразилъ, какія выгоды можно будетъ извлечь изъ таланта столь необыкновенной артистки и немедленно ее ангажировалъ въ свою труппу.
Благодаря этой трагической актрисѣ, сразу оказавшейся звѣздою первой величины, Мольеровскій дворецъ вернулся къ тому самому жанру, который за нѣсколько вѣковъ передъ тѣмъ доставлялъ ему богатство и славу, а именно въ классическому репертуару. Необходимо замѣтить, впрочемъ, что въ старинныя драмы и древнія трагедіи признано было умѣстнымъ внести существенныя измѣненія, украсившія ихъ прелестями новизны. Событія, о которыхъ упоминалось лишь въ немногихъ словахъ или намекахъ, все, о чемъ только разсказывалось и что происходило въ промежуткѣ между дѣйствіями классической пьесы, ставилось теперь на сцену, доставляя зачастую картины, несравненно болѣе интересныя, чѣмъ самая пьеса, являвшаяся къ нимъ какъ бы приправой. Въ рѣдкихъ случаяхъ, когда въ пьесѣ не оказывалось подходящаго матеріала для такихъ усовершенствованій; ее все таки снабжали добавочными прелестями, способными удовлетворить самые прихотливые вкусы. Такимъ образомъ на преобразившейся сценѣ Мольеровскаго театра и, въ былое время слишкомъ уже торжественнаго, можно было видѣть теперь кровопролитныя драки дикихъ звѣрей, осады крѣпостей, турниры, морскія сраженія, бой быковъ и охоту на неподдѣльную, живую дичь.
Трагическая актриса-медіумъ, обладавшая способностью вызывать на сцену любаго изъ великихъ артистовъ, давно уже отошедшихъ въ вѣчность, внесла въ свою очередь необычайное разнообразіе эффектовъ въ созданныя ею роли. Въ нихъ она была уже не Сильвіей, а Клеронъ, — Адріенной Лекувреръ, — дѣвицей Жоржъ, — Рашелью, или Сарой Бернаръ. Эти великія артистки прежнихъ временъ, возвращаясь на тѣ самые подмостки, на которыхъ онѣ при жизни подвизались съ такимъ блестящимъ успѣхомъ, произносили голосомъ, умолкшимъ лѣтъ сто или двѣсти тому назадъ, величественныя тирады, такъ воспламенявшія когда-то сердца зрителей. При этомъ воспроизводились съ величайшею точностью всѣ характерныя особенности ихъ декламаціи. Нельзя представить себѣ ничего поразительнѣе и, если можно такъ выразиться, сенсаціоннѣе внезапной перемѣны, происходившей тогда съ самою Сильвіей. Эта трагическая артистка, — рослая, дебелая женщина, казавшаяся даже черезчуръ массивной, и при обыкновенныхъ условіяхъ, когда не находилась подъ вліяніемъ медіумической силы, — отличавшаяся самымъ мѣщанскимъ спокойствіемъ, обыкновенно не производила своимъ появленіемъ на сцену ни малѣйшаго впечатлѣнія. Она начинала играть свою роль довольно холодно, но вдругъ, однимъ лишь дѣйствіемъ собственной воли, мгновенно испытывала полнѣйшее преобразованіе. Вселявшійся въ Сильвію духъ какъ-будто совершенно изгонялъ изъ нея ея личность. Вмѣсто Сильвіи появлялась на сценѣ прежнихъ своихъ успѣховъ великая артистка, прославившаяся нѣкогда въ этой роли. Духъ, вернувшійся изъ небытія, казалось, вытѣснялъ собственную душу медіума, или приводилъ ее въ оцѣпенѣніе, чтобы заступить ея мѣсто и такимъ образомъ прибавить еще нѣсколько часовъ къ своей давно минувшей земной жизни. При каждомъ такомъ медіумическомъ представленіи Сильвія, повидимому, испытывала сильнѣйшее электрическое сотрясеніе.
