Джеймс Берри осторожно пробирался меж заснеженных сосен. На мгновение напряженно замер, ожидая внезапного выстрела, который означал бы, что его заметили. Нет, ничего. Берри чуть-чуть расслабился. И какого черта он отправился на эту одиночную разведку? Надо было послать кого-нибудь из солдат.

Рука Берри скользнула вниз, к пистолету, чтобы в энный раз проверить, что тот на месте. Он прикусил губу и сосредоточился на стоящей перед ним задаче. Осмотрел пространство перед собой: никаких часовых, только умиротворяющие очертания разрушенного сейчас санатория четко видны на фоне ночного неба. Берри осторожно шагнул вперед. Под его ботинками предательски заскрипел снег. Берри наклонил голову и прислушался. Ничего, кроме непрекращающегося вдалеке грохота тяжелой артиллерии, слышно не было. Разведчик тронулся дальше. Задача капитана Берри в ту холодную ночь состояла в том, чтобы оценить, возможно ли устроить въезд на оборонительный вал — возвышение, которое до сих пор мешало прямому штурму санатория. Если бы это оказалось реальным, то можно было бы подвести «Шерманы» на расстояние прямой наводки.

Вот Берри подобрался к валу. Теперь, отбросив страх, он изучал ситуацию с технической точки зрения. Справятся ли «Шерманы» с заездом на площадку? Капитан сместился влево и посмотрел под другим углом. Да, справятся. Если ребята смогут построить въезд до верха вала или через него, то танки можно будет подогнать к санаторию. Удовлетворенный тем, что выполнил свою задачу, Берри поспешил обратно. Добравшись до деревьев, он бросился назад со всех ног, не волнуясь больше о соблюдении тишины, чувствуя себя вне опасности, как школьник после трудного экзамена.

К полуночи работа закипела — добровольцы возводили наклонный въезд на вал из снарядных гильз, а за их спиной с заведенными моторами стояли четыре первых «Шермана». Скоро начнется штурм.

Четыре «Шермана» вступили в дело незадолго до рассвета. Тяжелая 155-миллиметровая пушка, находящаяся где-то в тылу, в нескольких километрах отсюда, тоже присоединилась к обстрелу. Под прямым огнем американских танков здание медленно начало осыпаться. С грохотом обвалилась крыша. Однако горстка оставшихся здесь эсэсовцев, видимо не получив приказа Пейпера об отступлении, продолжала держать оборону.

Но их возможности были исчерпаны. Боеприпасы подходили к концу, а провизия почти совсем закончилась. Непрекращающийся обстрел, особенно прямой огонь «Шерманов», которые никто не ожидал увидеть так близко, быстро выводил защитников из строя.

Укрывшиеся в подвале гражданские слышали, как немцы тащат единственную оставшуюся у них пушку туда, где она могла бы обстрелять «Шерманы». Орудие с грохотом открыло огонь. Эсэсовцы не собирались уступать. Бой гремел на территории разгромленного санатория. Потолок подвала содрогался и грозил обрушиться при очередном выстреле немецкой пушки. Отец Анле сложил руки в молитве. Больше надеяться ему и его пастве было не на что.

Бой за санаторий шел около часа. Вдруг немецкая пушка замолкла. Оставшиеся в живых немцы исчезли. Мирные жители погрузились в тревожный сон, но ненадолго. Снова раздались звуки сражения. Отец Анле посмотрел на сотрясающийся потолок и понял, что долго тот не продержится. Он призвал монашек и объяснил им, что людей надо выводить. Бой там или не бой, а здесь оставаться нельзя.

Монашки тут же забегали от кровати к кровати, будя усталых детей, а отец Анле благословлял всех желающих — они преклоняли колени и складывали молитвенно руки возле своих грязных матрасов.

Мать настоятельница с садовником и еще одной монашкой вызвались выйти наверх с белым флагом и попробовать договориться о предоставлении им возможности выбраться. Через несколько секунд здание потряс еще один залп. Потолок ходил ходуном, из трещин сыпалась пыль, вниз падали огромные куски штукатурки. Казалось, все вот-вот обрушится.

Очередной белый флаг сделали из грязной скатерти, и раненный в колено американский солдат вызвался выйти наружу и попытаться вызволить остальных. Тяжело ковыляя, он вскарабкался по лестнице с флагом в руке, исчез в темноте, и больше его никто никогда не видел.

Однако через несколько секунд по ступеням сбежал взволнованный житель деревни с криком:

— Солдатам нужны два человека в парламентеры!

— Солдаты — немцы или американцы?

Вошедший не знал, но отец Анле понял, что это может оказаться единственным шансом вывести людей. Он кивнул, и маленькая монашка в огромном головном уборе с нелепо машущими полями направилась вверх по лестнице, а за ней — еще двое. И снова — после долгой томительной паузы — возобновилась стрельба.

Потом дверь подвала отворилась, и наверху показался усталый небритый американский офицер с карабином в руке. Оглядев перепуганных жителей, он широко улыбнулся. Все закончилось.

— Через несколько минут можете выходить, — сказал он.

Отец Анле сохранил свою паству.

Начался организованный вывод. По лестнице спустились двое с носилками и осторожно подняли человека, тяжело раненного в руку во время первой атаки — того самого, которому отец Анле два вечера назад отслужил отходную. Постепенно стали выходить дети, а за ними и отец Анле. Первый этаж представлял собой сплошные развалины. Стены превратились в мусорные руины. Повсюду валялись трупы — как американцев, так и немцев, смерть забирала всех без разбору. Отец Анле огляделся и склонил голову в молитве, пока мимо него проходила вереница детей.

Битва за Стумон почти завершилась.

На окраине, где было подозрительно тихо, генерал Харрисон ждал, пока уляжется метель. Снег шел с самого утра. Харрисон снял очки и протер их от снега, потом взглянул на склон горы. Пехотинцы вокруг него пытались согреть дыханием руки и приплясывали на месте. Чуть позади них танкисты Берри прогревали моторы танков, чтобы они были в готовности к моменту атаки. А еще дальше в тылу артиллеристы пристально глядели в прицелы, счищали снег с казенной части орудий и подтаскивали побольше снарядов. Харрисон знал, что ему придется всецело полагаться на артиллерию — надежд на поддержку с воздуха погода не оставляла. Атака должна была начаться в 13:00. Наступил полдень, а никаких признаков того, что метель уляжется, не наблюдалось.

Но постепенно стало проясняться; видимость улучшилась. Харрисон передал приказы артиллеристам. Было уже больше часа. Пора выдвигаться. И Хоббс, и Риджуэй настаивали на том, что операцию необходимо провести как можно скорее. В 13:20 артиллерия взялась за дело. Снаряды с грохотом рвались на краю деревни. Следующий залп попал точно в цель. Один за другим маленькие домики исчезали в дыму и пламени.

Но противник еще не был разбит. Как только сержанты и офицеры 1-й роты стали выводить солдат на позиции, раздался знакомый звук выстрелов 88-миллиметровых орудий. Харрисон инстинктивно упал. То же сделали и пехотинцы. Немцы прицельно били по месту сосредоточения войск — тут и там рвались снаряды.

Харрисон был решительно настроен не прекращать атаки — Хоббс и Риджуэй дышали ему в затылок, и выбора не оставалось. Зная об испытываемой немцами нехватке снарядов, он приказал артиллеристам прекратить огонь, надеясь, что противник поступит так же. Сработало. Харрисон оглядел пехоту. Солдаты выглядели не лучшим образом, но других не было. Он кивнул. Солдаты 3-го батальона начали двигаться редкой цепью, молча, держа оружие наперевес, стараясь держаться поближе к спасительной броне танков.

Харрисон проводил их взглядом. Вот солдаты приблизились к первому ряду домов. Сейчас немецкие пулеметчики откроют огонь, и первая цепь распадется, оставляя на поле неподвижные тела. Но нет, ничего не происходило. Генерал видел, что солдаты ускоряют шаг. Офицер повернулся и махнул рукой танкам. В одном из «Шерманов» поднялся человек и подал сигнал «В атаку!». Танки неуклюже поползли вперед. Вот пехота растворилась между домов, за ней — танки. Харрисон не мог поверить своим глазам. Они сделали это! Его солдаты вошли в Стумон!