Совещание шло своим чередом. Беделл Смит на своем посту председателя лишь временами недовольно ворчал и грубо перебивал выступающего. После собрания он вдруг подошел к генералу Стронгу и взял его за руку. Тихо и без какого-либо выражения эмоций он сказал, что собирается рекомендовать Эйзенхауэру назначить Монтгомери командующим северным сектором фронта. Стронг был в шоке. Со стороны Смита это была ошеломительная перемена, но тот, казалось, не заметил изумления своего товарища и продолжал все так же спокойно уговаривать Стронга ничего не говорить во время их совместного визита к Эйзенхауэру. Лучше, если предложение будет исходить от американца, чем от британца. Стронг кивнул в знак согласия.

Чуть позже они вошли в кабинет Верховного главнокомандующего, и генерал Уайтли открыл совещание. Но не успел он толком начать, как Эйзенхауэр перебил его:

— Джок, кажется, вчера вечером у тебя мелькнула мысль поручить северную часть этого сражения Монти? Верно?

Уайтли замялся, и вместо него ответил Смит:

— Да, сэр, это так.

Эйзенхауэр поднял трубку телефона и попросил генерала Брэдли. Разговор выдался долгим и напряженным. Трое офицеров слышали только одного из собеседников, но по тону и выражению лица Верховного главнокомандующего было ясно, что генерала Брэдли кандидатура Монтгомери не устраивала. В конце концов Эйзенхауэр вежливо, но твердо сказал:

— Брэд, в конце концов, это приказ, — и повесил трубку.

Итак, свершилось. Фельдмаршалу сэру Бернарду Монтгомери предстояло принять командование над 1-й армией. В результате с учетом того, что он уже командовал одной американской армией, 9-й, получалось, что в его распоряжении находилось больше американских войск, чем под командованием самого генерала Брэдли. Полковник Пейпер в далеком Стумоне и представления не имел о том, что результатом его прорыва станет должностное назначение, которому предстоит стать причиной самого глубокого и долгосрочного ухудшения отношений между союзниками.

Генерал Ходжес в Шодфонтене ждал своего нового командира со смешанными чувствами. Ему была известна репутация Монтгомери, и он представлял себе, что сейчас начнется, но, с другой стороны, генерал был рад, что ему не придется в одиночку взваливать на себя ответственность за решения, от которых может зависеть будущее целой армии. По правде говоря, генерал Ходжес устал. Ни одна из четырех армий, находившихся под командованием Брэдли, не несла такой нагрузки этой зимой, как его армия. Начиная с конца октября ему приходилось сражаться на самом важном участке фронта, против сильнейших сил противника, в условиях сложнейшего рельефа. В Хюртгенском лесу и на Руре он бился, как мог, не имея в достаточном количестве ни людей, ни припасов, а 3-я армия генерала Паттона в то же время получала от Брэдли гораздо больше поддержки. Теперь же Ходжес оказался в самом тяжелом положении. Его фронт был катастрофически прорван в двух местах, а командир группы армий не удостаивал его ни советом, ни подсказкой. Поэтому генерал рад был помощи со стороны такого человека, как Монтгомери, — хорошего опытного командира, что бы о нем ни говорили.

Монтгомери прибыл в полдень, вместе со своим начальником штаба, бригадиром Бэлчемом. На нем был китель, доходящий до колен, и мешковатые брюки цвета хаки, шея обернута толстым шарфом. Вместо традиционного черного берета на голове командующего был красный берет парашютиста со знаками отличий. Его только что назначили шефом парашютно-десантного полка, и врожденное тщеславие натолкнуло его на мысль, что такой головной убор несомненно привлечет внимание журналистов.

Неделями Монтгомери не покидало ощущение, что война проходит мимо него; Эйзенхауэр не обращал внимания на все предложения британца сконцентрировать под его командованием значительные силы союзников для единого решительного броска на противника. После провала высадки в Арнхеме, которая была, надо сказать самым смелым из предприятий Монтгомери, очень непохожим на прочие его операции, он стал ощущать себя вопиющим в пустыне. Теперь же он получил командование над огромной американской армией и полный карт-бланш на любые действия. Сердце фельдмаршала пело — он снова вступал в действия, причем на своих собственных условиях.[31]

Монтгомери быстро вышел из своего «Хамбера» и направился в штаб армии США. Выражение его острого, «птичьего» лица было настолько решительным, целеустремленным и энергичным, что наблюдавший за этими судьбоносными шагами британский офицер позже вспоминал об этом со словами «должно быть, так же и Христос шел изгонять торговцев из храма». Фельдмаршала проводили в зал совещаний. Войдя, он остановился и оглядел стоявших полукругом американских офицеров.

— Ну что ж, джентльмены, — произнес он голосом британского аристократа, — я так понимаю, что имеются какие-то проблемы. Рассказывайте!

Пока Монтгомери вводили в курс дела, он велел принести корзинку для пикника. Когда ее принесли, он какое-то время сидел, задумчиво жуя бутерброды и размышляя над услышанным. Потом извинился и отошел в другую комнату, где его уже ждали «глаза и уши» — шестеро молодых офицеров, в чине не старше майора, побывавшие на различных участках фронта, где терпеливо опрашивали командиров и оценивали ситуацию опытными глазами фронтовиков. Теперь же они честно излагали свое видение положения на фронте 1-й армии.

Чуть погодя Монтгомери вернулся к ожидавшим его в зале совещаний офицерам штаба 1-й армии и начал отдавать приказы. В отличие от Ходжеса, который считал главной целью немцев на Маасе Льеж, Монтгомери решил, что противник стремится занять в первую очередь участок реки южнее города (разведка донесла ему, что люфтваффе приказано не бомбить мосты в этом районе). Поэтому он принял решение о сборе резерва для последующей контратаки. Для того чтобы было из кого формировать этот резерв, предстояло сократить линию обороны 1-й армии — иными словами, это означало необходимость отступить.

Ходжес воспринял это решение как личное оскорбление. Он оставался непреклонным.

— Американцы не отступят! — твердо заявлял он.

Спор затянулся бы, если бы не появился усталый офицер с опознавательной нашивкой 7-й бронетанковой дивизии: полковник Фред Шредер только что прибыл из Сен-Вита, с поля сражения, где его дивизия противостояла атакам трех вражеских и была уже практически окружена. Он что-то пробормотал и протянул записку от командира своей дивизии, генерала Хэнсбрука, начальнику штаба Ходжеса генералу Кину. Тот прочел ее и передал Ходжесу со словами: «Джентльмены, думаю, вас заинтересуют новости из Сен-Вита». Да, ознакомиться было с чем. Подробное описание своего положения Хэнсбрук заканчивал очень сдержанно, и эта сдержанность ясно показывала, насколько серьезно в действительности обстоит дело.

Ходжес выждал паузу, чтобы все вдумались в прозвучавшие строки, и прочистил горло. Эта мольба о помощи еще сильнее настроила его против отступления.

— В свете полученной информации, — произнес он, — XVIII корпус Риджуэя должен продолжать движение вперед, на Сен-Вит, на помощь Хэнсбруку.

Фельдмаршалу пришлось уступить и согласиться с решением, продиктованным письмом.

— Я согласен, что ребятам из Сен-Вита надо помочь, — сказал Монтгомери, но стал настаивать на том, чтобы операция проводилась так, как считает нужным он. Риджуэю было предписано «восстановить линию Мальмеди — Сен-Вит» и, таким образом, заново установить контакт с 7-й бронетанковой. Части Пейпера, представлявшие собой главное препятствие на пути 82-й десантной дивизии и боевого командования 3-й бронетанковой дивизии, следовало уничтожить сразу же. Но после восстановления соединения Сен-Вит следует эвакуировать, закончил Монтгомери, поскольку, по его словам, «пока порядок не наведешь, победы не добьешься, верно ведь?» На этом фельдмаршал покинул зал заседаний.