– Только никаких союзничков, – упрашивал Стыров начальство, – тогда, может, чего и найдем.

Начальство в ответ пожимало плечами и разводило руками. Там, наверху в Кабуле, сами решат, пойдут ли с нами афганские части.

В Газни дислоцировалась 14-я пехотная дивизия афганской армии. Половина солдат была бывшими дезертирами, а другая готовилась ими стать. Наши планы, если в них были посвящены союзники, сразу становились известны моджахедам и всему населению. Не любят спецназовцы ходить вместе с афганцами на операции.

Бог услышал мольбы Стырова. Мы пошли без них. В силу необходимости с нами отправились кадровый офицер ХАДа и агент – местный житель. Пожилой мужичок в чалме и ватнике, насквозь пропахший опиумным дымом, каким-то особым, специфическим запахом. Мышиные глазки постоянно в движении. Собаки, жившие в гарнизоне, за сто метров чувствовали афганцев – когда они появлялись у нас, то начинали брехать как сумасшедшие. Агента звали Аминулла. Он-то и должен показать «духовские» схроны.

Моя персональная задача – обеспечивать общение между хадовцами и нашими разведчиками. Я только второй раз иду на боевые действия, и мне все интересно. Это не на семинаре в институте сидеть. Жаль, что не был с разведчиками во время того боя.

Утром, как говорится, все прошло как по маслу. Мы выпрыгнули из вертолетов, когда те зависли над самой землей, в сплошную пыльную завесу. Короткие перебежки. Пока все тихо. Небо светлеет. Снизу, из деревни доносится лай и мычание.

Часть десанта блокирует деревню. Группа будет ждать подхода бронетехники, после чего населению прикажут покинуть дома и собраться на окраине. В это время будут проверять их дома. Другая часть вместе с агентами ХАДа уходит в горы. Аминулла – разведчики окрестили его Сусаниным – ведет нас известной только ему и Аллаху извилистой тропой вдоль сухого русла. За ним – командир взвода Игорь и я.

Игорь, на правах ветерана, меня явно опекает.

– Первые пули – твои, – обрадовал он, – а потому, как начнут стрелять, ныряй в камни и прячь голову.

Засада может подстерегать где угодно. Стыров идет в середине колонны. Его можно принять за простого солдата. Выцветший солдатский ватник, вещмешок, автомат, старые ботинки. Никаких признаков его майорского звания. В свои тридцать он подтянут, строен, и только усталое лицо с аккуратно подстриженной полоской усов выдает возраст. Принцип Стырова – не выделяться из толпы, когда идешь в горы. «Духи» действуют грамотно: всегда стремятся подстрелить офицеров. Этот принцип – одна из уловок, продлевающих жизнь.

Через час энергичной ходьбы добрались до места, указанного проводником. Подножие мрачных базальтовых скал. Мы видим лазы под исполинскими валунами, неприметные каменные сарайчики под нависшими скалами. В каждой постройке ночью жгли костры. Зола еще теплая. На полу грязные перины. Разведчики очень осторожно начинают осмотр подземных ходов. Могут быть мины. По оценке Стырова, здесь было не менее полусотни человек. Аминулла невозмутимо следит за происходящим.

В одной из нор саперы снимают растяжку. Под огромной каменной глыбой мы обнаружили и извлекли десятки цинковых запечатанных коробок с патронами, мины в ребристых пластмассовых корпусах, заряды к гранатометам и два ствола от крупнокалиберного пулемета.

Я спрашиваю у Стырова:

– Почему «духи» не забрали это добро с собой?

Он в ответ снисходительно поучает:

– Свежего ослиного или конского дерьма на земле нет. Значит, ночевавшие были не из каравана. Они и так были навьючены оружием и другим барахлом. На своих двоих много не унесешь.

Группа из пяти разведчиков пошла в горы. Вскоре в той стороне, куда ушли ребята, послышалась стрельба. Внезапно, словно по команде, она прекращается.

Вернулись двое наших дозорных. С ними испуганный афганец средних лет. Одет опрятно и чисто. На голове войлочная шапка блином. Стыров приказывает мне допросить задержанного. Аминулла стоит в стороне, не проявляя интереса к соплеменнику. Солдаты сообщили, что афганец шел по тропе, когда его заметили разведчики. Услышав окрик, он остановился, но потом бросился бежать. Чтобы его остановить, пришлось стрелять.

Следуют традиционные вопросы: кто такой, откуда и зачем в такую рань. Задержанный дрожит всем телом. Левую ладонь приложил к груди. Отвечает сбивчиво, повторяя одни и те же слова. Я прошу его говорить только на языке дари. На пушту я знаю лишь отдельные фразы.

В его бумажнике находим старый, еще королевских времен, паспорт с фотографией. Карточка пожелтела, но сходство с оригиналом налицо. Афганец представляется учителем в городском лицее. Здесь был в гостях у родственника. Встал с первыми петухами, чтобы добраться до большой дороги и успеть к началу занятий. На бандита он явно не похож.

Разведчики рассматривают его ладони, плечи, пытаясь найти следы от обращения с оружием. Чисто. Я чувствую, что разведчики не хотят вот так запросто расстаться с учителем. На их взгляд, он очень подозрителен.

Стыров спрашивает, какой предмет преподает афганец. Оказывается, классическую персидскую литературу. Я перевожу, а затем от себя лично читаю ему пару четверостиший Джами на пехлеви (средневековый персидский язык). Автора не называю. Пускай учитель сам назовет его. Учитель обрадованно закивал головой. В моей «бурсе» курс литературы читает чистокровный иранец, профессор Джахонгир Дорри. Гонял нас как бобиков, но кое-какие знания в нас заложил.

Ответ прозвучал немедленно:

– Саади.

Стырову надоело слушать наш диалог, явно выходивший за рамки его вопроса. Я объяснил, что он не знает своих поэтов.

– Ловко ты его зацепил, Леха, – обрадовался Стыров. Кто-то предложил не тянуть резину и расстрелять «учителя». Без сомнения, они грохнули бы афганца, но Стыров помешал этим замыслам. Учителя связали, а радист доложил на базу о трофеях и одном пленном.

Вечером, добравшись до своего закутка в офицерской общаге, я первым делом полез в чемодан за конспектами, прихваченными из Союза для подготовки к экзаменам. Меня весь день мучили сомнения относительно авторства тех двух четверостиший. Джами или все-таки Саади? Я нашел нужные записи, и горячая волна стыда залила краской мою физиономию. Я ошибся. По дороге на базу Игорь объяснил мне причину, по которой Стыров заступился за афганца. С нами был проводник ХАДа. Посторонние глаза и уши. Если бы не его присутствие, то учителю был бы конец.

В горах у разведчиков закон один – после допроса подозрительное лицо отправлять в расход. Ведь отпущенный с миром абориген может привести за собой банду человек в сто и тогда в расход отправляются разведчики. По словам Игоря, такие истории имели место.

Потрясенный его комментарием, я долго молчал. В «Красной Звезде» публикуют репортажи о дружбе афганских крестьян и советских воинов-интернационалистов. А в жизни все совсем не так.

Учителя мы оставили на аэродроме. Его должны были передать хадовцам для дальнейших разбирательств. Разведчики не сомневаются, что его уже освободили.

Перед сном я заглянул в солдатскую палатку к разведчикам. Они пили бражку из походного десятилитрового термоса. Мне тоже налили кружку. Зашел разговор об учителе. Один из сержантов заверил меня, что он нам еще встретится где-нибудь в горах. У меня уже нет сомнений, что тогда с ним будет. Слава богу, моя ошибка не привела к человеческой смерти. Тоже мне, выискался знаток литературы. Решил отныне больше думать, прежде чем проявлять инициативу.

15 мая. Аэродром Баграм.

15 километров севернее Кабула

Недели за три до описываемых событий к нам на базу прилетело высокое начальство из Кабула во главе с генералом Тер-Григоряном. Перед его визитом наши командиры дважды летали в Кабул. Потом было явление народу генерал-майора Генералова. Представляю, как ему доставалось в армии из-за фамилии, когда он был лейтенантом.

Он отрекомендовался нашим главным отцом-хранителем и куратором на период подготовки к какой-то супероперации. И действительно: на территории базы сели вертолеты и мы, включая поваров, несколько дней подряд отрабатывали приемы десантирования из зависшего над землей вертолета.