173

чественников, и здесь, наконец, я стал профессиональным разведчиком.

Что же касается любви к подписанию взаимообязывающих документов, то в нашем государстве она носила патологический характер. Каждое малое явление в межгосударственных отношениях мы стремились закрепить в договорах, соглашениях и протоколах. Существовал священный ритуал подписания бумаг: само подписание, обмен красивыми папками с подписанными уже документами, обмен ручками, которыми были произведены подписи, речи, фотографирование, банкет… Мы заразили этим и другие страны: в одной из арабских стран мне дали для подписания протокола ручку с красными чернилами (цвет нашего флага), а арабский министр подписал документ зелеными чернилами (цвет знамени ислама). Большинство этих бумаг никогда не выполнялось, о них быстро все забывали и вспоминали лишь тогда, когда отношения осложнялись и надо было уязвить партнера и уличить его в нарушении договоренностей.

. Многие наши партнеры по сотрудничеству из числа афро-азиатских государств стремились взаимодействовать и сотрудничать с нами, но как черт ладана боялись подписывать документы и торговались буквально из-за каждой строчки. Мне кажется, что сейчас у них вырабатывается более спокойное отношение к этой процедуре.

В общем, спасибо Семичастному за то, что он направил тогда меня в Египет!..

(май 1967 г.— май 1982 г.)

В предыдущей главе я подробно рассказал о Ю.В.Андропове. Здесь мне остается добавить всего несколько слов.

Назначение председателем КГБ Андропова было для чекистов неожиданным. В Комитете его практически никто не знал, и все принялись гадать, что бы это могло означать.

Официальные объяснения на этот счет были спокойными и стандартными: ротация кадров, линия на дальнейшее приближение органов безопасности к ЦК КПСС и, опять же, необходимость поднятия на должную высоту роли партийных организаций в системе КГБ.

174

Хочу подчеркнуть еще раз: Юрий Владимирович был первым председателем КГБ, который с одинаковым интересом и рвением занимался и большой политикой, и оперативными делами разведки и контрразведки. В органах госбезопасности Андропов пользовался огромным авторитетом и любовью. Был он многолик: мог быть строгим и недосягаемым, мог быть близким и простым. Вручая нам с Яковом Прокофьевичем Медяником ордена Октябрьской Революции за Афганистан, выглядел утомленным и расслабленным, сидел за столом в подтяжках, без пиджака и, не принимая торжественной позы, выдал нам коробочки с наградами и сказал:

— Надоели уже бесконечные торжественные речи, много вы их наслушались на своем веку… Спасибо вам, ребята, за хорошую работу… Лучше поговорим о делах…

И еще одно. В наш бесцензурный век, когда в средствах массовой информации и в книжной продукции дозволены все виды глумления и цинизма, так и не появились публикации, выставляющие Андропова в глупом виде по примеру прочих руководителей государства. Кто-то его не любил, кто-то, может быть, ненавидел, но все видели в нем умного человека, крупного государственного деятеля, сторонника осторожных реформ, которому, увы, не было отпущено времени на их осуществление.

(май-декабрь 1982 года)

Появление в кабинете председателя КГБ на семимесячный срок Федорчука было весьма неожиданным. Он отнюдь не являлся кандидатурой Андропова. Скорее наоборот, назначили его на эту должность не с подачи Юрия Владимировича, а по настоянию Г.К.Цинева, одного из первых заместителей председателя КГБ. Вконец одряхлевший Брежнев не смог даже произнести имени Федорчука при объявлении о назначении нового председателя. Ему была уготована миссия неуклонно проводить линию Брежнева по подсказкам Цинева, и не более того.

Виталий Васильевич, несомненно, человек честный, строгий и законопослушный, был движим самыми лучшими намерениями, но его представления о работе органов госу-

175

дарственной безопасности сложились в далекие предвоенные годы, главным образом, по линии военной контрразведки. До назначения на пост председателя КГБ Федорчук в течение 12 лет возглавлял КГБ Украины и все свои силы и знания обращал на борьбу с проявлениями украинского национализма. Разведки он вообще не знал и относился к ней довольно сдержанно, полагая, что главным в работе КГБ являются внутренние проблемы.

Насколько он был далек от внешней политики и разведки, свидетельствуют следующие эпизоды.

Вызвав меня «на ковер» для разбора случая с предательством одного сотрудника разведки, Федорчук в итоге обсуждения сделал совершенно ошеломляющий вывод: разведчику вовсе не обязательно знать иностранные языки, а на встречи с агентурой он может ходить с переводчиком.

— Так-то будет надежнее, — поделился своим опытом мой начальник, — вдвоем они не убегут, так как будут контролировать друг друга. Работали же мы раньше с переводчиками, и все было хорошо. Я сам, когда служил в Австрии, приглашал к себе агентов из числа австрийцев, и беседы проводил через переводчиков (?!)…

Другой эпизод также связан с этим случаем. Когда оперативный работник исчез и по всем признакам было ясно, что имеет место предательство, Центр и резидентура сосредоточили свои усилия на локализации неминуемого ущерба и выяснения всех обстоятельств, связанных с изменой.

Среди массы сообщений по этому поводу была и расшифрованная телеграмма одного из маленьких восточных государств. В ней высказывалось предположение, что советский перебежчик никуда из страны не выехал, а укрылся на одной из вилл, принадлежащих иностранному посольству.

Я доложил председателю, что данная информация не соответствует действительности, так как первое, что всегда делает предатель, это обеспечивает себе немедленный выезд из страны пребывания за океан, а не начинает бессмысленную игру в кошки-мышки.

— Как вы не понимаете, — возмутился Федорчук, — это же документ, расшифрованная телеграмма иностранного посольства, это же неоспоримый факт. Надо найти эту виллу и задержать предателя!

176

— Любой документ, — отвечал я, — может содержать непроверенные сведения и даже дезинформацию, и данная телеграмма как раз и является этому подтверждением. Кроме того, посольство, которое направило в свой МИД эту телеграмму, не может располагать какой-либо точной информацией на этот счет!

— Как вы не понимаете, — продолжал негодовать Федорчук, — это же подлинный документ, а я привык верить

документам!

Эта слепая вера в бумагу, бумажный фетишизм, желание все для перестраховки зафиксировать и запротоколировать навредили нам всем, лишали нас свободы и инициативы в переговорах.

От подобных оценок и высказываний нового председателя мы впадали в уныние и думали, что все это, конечно, долго продолжаться не может.

Так оно и случилось. Сразу после избрания Андропова Генеральным секретарем ЦК КПСС он переместил Федорчука на пост министра внутренних дел СССР, а на его место назначил Чебрикова.

ВикторМихайлович Чебриков

(декабрь 1982 г. — октябрь 1988 г.)

В КГБ Чебриков пришел вслед за Андроповым вместе с группой партийных, военных и научных работников и начал свою службу с должности начальника Управления кадров. Затем, в течение долгих лет, уже в качестве заместителя председателя, Чебриков вел в основном две линии — оперативную технику и борьбу с диссидентством. В первом направлении он преуспел. Благодаря его усилиям в КГБ был создан мощный оперативно-технический комплекс со своей производственной базой, а второе направление его деятельности привело скорее к обратному результату, так как и сам Горбачев, и его главные архитекторы перестройки оказались в прежнем понимании Чебрикова самыми настоящими диссидентами.