Он направился к кабинету Ринфилда, но потом в недоумении остановился, заметив, что в его единственном окне не было света. Фосетт подошел и толкнул дверь. Она не была заперта.

Он открыл ее и вошел, и свет померк у него в глазах.

Не удивительно, что Ринфилд, из-за выпавших на его долю хлопот и приключений, плохо спал в эту ночь. Наконец, в пять часов он не выдержал и поднялся. Побрившись и приняв душ, он оделся и на трамвае направился в свой зверинец. Это было для него обычным явлением. Когда он был чем-то недоволен или расстроен, он проводил время в цирке, так как любил его и проводил там больше времени, чем где-либо. Взаимоотношения между ним и животными все больше и больше налаживались по сравнению с тем, что было между ним и студентами-экономистами, на обучение которых он потратил лучшие годы своей жизни. Кроме того, он мог скоротать время с ночным сторожем Джонни, который, несмотря на разницу в их положении, был его близким другом и доверенным лицом. Больше ни с кем секретничать Ринфилду не хотелось.

Но Джонни нигде не было, а ведь он был не из тех, кто спит на работе.

Вначале с легким недоумением, затем с возрастающим беспокойством, он принялся за тщательные поиски и, наконец, обнаружил его в темном углу.

Джонни был тщательно связан. Во рту его торчал кляп, но он был жив и очень зол. Ринфилд вытащил кляп, развязал Джонни и помог старику подняться на дрожащие ноги. Жизнь в цирке научила Джонни массе всяких непечатных выражений, и он не выбирал эпитетов для излияния своих чувств, когда его освободил Ринфилд.

– Кто это сделал? – возмутился он.

– Не знаю, босс. Для меня это загадка. Я ничего не видел и ничего не слышал, – Джонни осторожно потер затылок. – Как будто мешком с песком…

Ринфилд осмотрел его загривок. Там был синяк и кровоподтек, но кожа была цела. Ринфилд обнял Джонни за подрагивающие плечи.

– Действительно, мешок с песком. Пошли, посидим в кабинете. У меня там есть кое-что, чтобы привести тебя в чувство, затем сообщим в полицию.

Они уже были на полпути к кабинету, когда плечи Джонни дрогнули и он прошептал странным голосом:

– Мне кажется, что мы сможем сообщить полиции нечто более важное, чем удар мешком с песком, босс.

Ринфилд вопросительно посмотрел на него, затем перевел свой взгляд туда, куда в ужасе уставился Джонни.

В клетке с тиграми лежали страшно изуродованные останки того, что недавно было человеком. На нем остались жалкие лохмотья, и лишь по иконостасу нашивок Ринфилд опознал в них то, что осталось от полковника Фосетта.

Он как зачарованный в ужасе наблюдал за продолжающейся сценой цирковые рабочие, артисты, полицейские в форме и детективы в штатском болтались по зверинцу, чрезвычайно занятые разгадкой происшедшего.

Санитары унесли останки Фосетта, бросив их на носилки. В маленькой группке, стоявшей отдельно от других, находились Мальтус – дрессировщик тигров, Бейбацер – укротитель львов, и Бруно – трое вошедших в клетку и вытащивших куски Фосетта. Ринфилд повернулся к Адмиралу, которому он позвонил первому, и который с самого прибытия не побеспокоился объяснить свое присутствие или кто он такой, и никто из полицейских не обратился к нему за разъяснениями, но это и понятно. Кое-кто из полицейских чинов приказал: «Не подходите к этому человеку».

– Боже мой, кто мог сделать такую ужасную вещь, сэр? – спросил Ринфилд.

– Очень сожалею, мистер Ринфилд, – это было нехарактерно для Адмирала сожалеть о чем-либо. – Извините за все. Извините за Фосетта, одного из способнейших моих заместителей и чудесного человека. Извините за то, что я вовлек вас в эту страшную историю. Это такой род рекламы, без которой обошелся бы любой цирк.

– Черт с ней, с рекламой! Кто, сэр, кто?

– Мне нужно извиниться и за себя, – Адмирал тяжело пожал плечами. Кто? Вероятно, тот же самый или те же самые, кто ликвидировал Пилгрима, если ваши предположения кто они аналогичные моим. Одно можно сказать с уверенностью, что они – кто бы они ни были – знали, что он придет сюда, иначе им не нужно было бы заставлять молчать сторожа, который должен благодарить судьбу, что не оказался в клетке вместе с Фосеттом. Возможно, это был ложный телефонный звонок. Это мы скоро узнаем. Я это проверю.

– Что проверите?

– Все звонки в нашу резиденцию, за исключением, конечно, специальных, которые записываются. По счастью, через несколько минут мы получим эту запись. А пока мне хотелось бы поговорить с теми тремя, которые вытащили части Фосетта из клетки. Как я понимаю, один из укротитель тигров. Как его зовут?

– Мальтус. Но… но он вне подозрений.

– В этом я не сомневаюсь, – Адмирал старался быть спокойным. – Вы думаете, что таинственные убийства могут быть раскрыты, если задавать вопросы лишь подозрительным лицам? Пожалуйста, приведите его сюда.

Мальтус, темноглазый болгарин с открытым лицом, был глубоко расстроен. Адмирал мягко обратился к нему со словами:

– Не надо так сильно переживать.

– Это проделали мои тигры, сэр.

– Похоже, они бы сделали то же самое с любым, за исключением вас.

Так?

– Не знаю, сэр. Если человек будет лежать спокойно, то не думаю, – он заколебался. – Ну… при определенных обстоятельствах могут.

Адмирал спокойно выжидал, и Мальтус продолжил:

– Если их спровоцируют. Или…

– Да?

– Если учуют кровь.

– Вы в этом уверены?

– Конечно, он уверен, – Адмирал, не знающий о чрезвычайной привязанности Ринфилда к своим людям, был удивлен резкости его тона. – Что вы думаете, сэр? Мы кормим их кониной и говядиной, а это сырое, пахнущее кровью мясо. Тигры сразу же рвут его на куски зубами и когтями. Вы когда-нибудь видели тигров за обедом?

Подумав, Адмирал мысленно представил себе картину гибели Фосетта и внутренне содрогнулся.

– Нет, не видел, и сомневаюсь, чтобы хотел видеть, – он опять повернулся к Мальтусу. – Итак, он мог быть живым – в сознании или без ведь кровь не течет, если человек мертв и брошен в клетку?

– Вполне возможно, сэр. Но теперь вы не найдете следов от ударов тяжелым кинжалом.

– Пожалуй, что так. Вы нашли дверь запертой снаружи. А это можно сделать изнутри?

– Нет. Изнутри можно закрыть ее на засов.

– Это что, достаточно сложное устройство?

Мальтус впервые чуть улыбнулся.

– Только не для укротителя, сэр. Когда я вхожу в клетку, я снаружи проворачиваю ключ и оставляю его там. Зайдя внутрь, запираю дверь на засов – не могу рисковать, что дверь распахнется или ее откроет один из тигров.

– Он улыбнулся еще раз и снова не очень весело. – Это может быть полезным и для меня. Если что-то не ладится, я отодвигаю засов, выскакиваю из клетки и запираю ее на ключ снаружи.

– Спасибо. Не могли бы вы попросить своего приятеля…

– Генрих Бейбацер, сэр. Укротитель львов.

– Мне бы хотелось поговорить с ним.

Мальтус уныло ушел, а Адмирал произнес:

– По-моему, он очень переживает.

– Еще бы! – вновь резкость тона Ринфилда резала Адмиралу слух. – Он не только чувствует личную ответственность, но и обеспокоен тем, что его тигры впервые ощутили вкус человеческого мяса. Как вы понимаете, сам Мальтус сделан из такого же материала.

– Об этом я не подумал.

Адмирал задал Бейбацеру несколько ничего не значащих вопросов, и затем пригласил Бруно. Когда тот подошел, Адмирал сказал:

– Собственно, по-настоящему мне были нужны только вы. Двое других были лишь прикрытием – за нами смотрят как циркачи, так и полиция.

Некоторые полицейские считают, что я очень важный полицейский чиновник, другие, что я из ФБР. Ну, и оставим им то, что они воображают. Ужасная история, Бруно, очень ужасная. Она показывает, что бедняга Фосетт был прав, нас толкают к тому, чтобы мы в отчаянии полезли в Крау. Что касается меня, то я уже зашел далеко. Но кто знает, кто окажется следующим? Я не знаю, право, никто не имеет права просить вас продолжать участвовать в этом страшном деле. Есть предел и патриотизму – у Пилгрима и Фосетта его было предостаточно, не так ли? Отныне вы свободны от всех обязательств, которые вы взяли на себя.