К концу войны обе стороны пользовались железными дорогами почти исключительно по ночам, но вначале — на Лоо и на Сомме — наши начальники не додумались до этого. Железнодорожное движение происходило прямо на глазах наблюдателей противника, которые отмечали время, отбытия и направление каждого поезда.

Так вот, на второй день сражения у Лоо наши авиаразведчики доложили, что к линии фронта из германского тыла идут поезда один за другим, десятки поездов; ясно, что происходит подвоз резервов в больших масштаба. Каждый поезд везёт 800 человек или, грубо говоря, один батальон. Разведка, прикинула: 25 поездов… 800 на 25 — противник подбрасывает на фронт, по меньшей мере, целую дивизию. Мы должны соответственно перестроить свои планы. Так и сделали. И смеялся же над нами противник в тот сентябрьский вечер! Ведь эти 25 германских поездов шли пустыми! Мы узнали об этом позже. Не имея достаточно войск, чтобы отразить намеченную нами атаку, немцы решили инсценировать активность железных дорог, рассчитывая, что наша разведка будет обманута. То была первая попытка серьёзной маскировки, и успех её превзошёл все ожидания.

Два года спустя, в ноябрьских боях генерала Бинга на Камбрэ последовало продолжение этой истории. На следующий день, после того как прорвалась 3-я армия, наши наблюдатели — наземные и воздушные — доложили о большой активности на дорогах противника. Грузовики целый день шли непрерывным потоком к передовой. Ясно, что перебрасываются в ближайший резерв десятки тысяч свежих войск. Но откуда? Вся наша информация показывала, что у противника нет ни одной свежей дивизии, которую он мог бы получить в момент, избранный нами для атаки.

Штаб обратился за советом к «мудрецам» в тылу.

— Продолжайте своё дело, — пришёл ответ, — гунны уже выкинули такой трюк в Лоо. У них нет резервов. Грузовики пусты.

Но грузовики не были пусты…

Ежедневно производились тысячи аэрофотоснимков позиций' противника с большой высоты; некоторые вертикально, другие — под углом. По теням определяли, что именно представляет собой данный предмет — полевой склад или артиллерийскую позицию, проволочное заграждение или высокую траву. В позиционной войне одни «писали на земле» о своих намерениях, а другие читали. Так, сооружение железных или простых дорог, складов боеприпасов, аэродромов и госпиталей, появление новых артиллерийских позиций и телеграфных линий — на аэрофотографиях можно определить даже направление закапываемых проводов — всё это указывало на подготовку к наступлению.

Задачи разведки были совершенно ясны. Прежде всего, следовало сосредоточить внимание на том, что делает противник. Затем требовалось принять меры, чтобы противник не мог узнать, что делаем мы. И, наконец, надо было его дезинформировать. Эта последняя ступень развития разведки будет самой важной в будущей войне. Когда противник захочет атаковать в одном пункте, он будет делать все внешние приготовления в ином секторе, после чего разведка другой стороны поймёт, что её пытаются обмануть, и скажет: «Он думает, что поймает нас этой комедией на севере! Конечно, он собирается атаковать здесь, где всё кажется совершенно спокойным!»

Противник же, в свою очередь, угадает мысли разведки и предпримет атаку как раз на севере, где так открыто и демонстративно готовился к нападению.

Надо надеяться, что в будущей войне Генеральный штаб отнесётся с большей ответственностью к предложениям молодых офицеров, чем в прошлой. Вспомним историю под Бомонтамэлем во время поучительной бойни на Сомме.

Это было в 1916 году. С трудом продвинувшись приблизительно на две мили за четыре месяца и потеряв полмиллиона человек, мы готовились к переправе через Анкр в Бомонтамэле. Готовились прямо на глазах противника, который точно знал, куда мы намерены «сунуться»

другого слова не подберёшь, — и соответственно распределил свои войска. Тогда какой-то несчастный «штафирка» обратился к местному «наполеону» и слабым голоском предложил:

— А что, если бы мы изобразили большую активность на дороге Альбер — Бапом в пяти милях южнее Анкра. Немцы подумают, что мы собираемся атаковать там, а совсем не на севере, в Бомонтамэле.

Тем же слабым голосом фантазёр продолжал:

— Дайте мне какой-нибудь транспорт, одну батарею, пару взводов пехоты, несколько мотоциклистов, чтобы пустить пыль в глаза, и я гарантирую вам: буду так маневрировать этой группой по Альбер-Бапомской дороге, что немецким наблюдателям покажется, будто мы перебрасываем целую дивизию… Право, сэр, это можно бы устроить!

С минуту наш «наполеон» глядел с неописуемым презрением, затем произнёс:

— Это вам не оперетка, молодой человек, а война.

И бедный «штафирка» откланялся.

Двумя годами позже, когда командование принял Фош и, французская изобретательность проявилась во всем её великолепии, подобная форма обмана врага стала неотъемлемой частью каждой активной операции.

А сколько тщетных усилий за эти два года делали офицеры британской разведки, чтобы доказать жизненную необходимость вводить противника в заблуждение относительно наших намерений! Известен случай, когда блестящий молодой генерал, который впоследствии трагически погиб, расплакался от гнева после бесплодных попыток убедить начальство в справедливости своих предложений. Вместо того чтобы пытаться обмануть противника, наш штаб действовал по шаблону — именно так, как ждали немцы.

В результате нам приходилось лезть прямо на чудовищные укрепления противника.

После Нев-Шателя наш Генеральный штаб решил, что в современной позиционной войне неожиданная атака невозможна и самое большее, на что можно надеяться, — это сохранение в тайне часа и, по возможности, дня нападения. Место же атаки, по мнению штаба, скрыть немыслимо.

Но наступило время, когда Людендорф пошатнул эту теорию и приготовил для нас сюрприз между Сен-Кантеном и Ла Фером. Людендорф так инсценировал сокращение активности на южном крыле, на линии, где он решил предпринять атаку, что мы считали Сен-Кантен — Ла Фер мёртвым участком, который едва ли будет втянут в операцию. Как показали события, самый жестокий удар немцев был нанесен именно здесь.

Людендорф ни перед чем не останавливался, чтобы внести в атаку элемент неожиданности. Двумя месяцами позже он приготовил ещё более убедительный сюрприз на Шмен-де-Дам.

Я утверждаю с полным сознанием ответственности, что у нашего Генерального штаба с осени 1916 года была возможность внести элемент неожиданности в атаку, возможность избежать ужасной бойни, которая произошла под Пашендэлем.

Помимо технических изобретений, почти все идеи появлялись сначала у нас, но мы систематически ждали, пока противник осуществит эти идеи, а затем отваживались идти по его стопам.

Так было и с «атакой-сюрпризом».

Упрямое нежелание отказаться от прописных истин штабных учебников или хотя бы приспособить их к беспрестанно меняющимся обстоятельствам; порочная страсть заводить «дела» и все излагать на бумаге, уклоняясь таким способом от ответственности; слепое повиновение традициям и рутине; чисто женская зависть разных ведомств, карьеризм; стремление не делать ничего оригинального; канцелярское мировоззрение — всё это мешало нам занять первое место в разведке на поле боя.

…По временам было трудно подавить подозрение, что кое-кто не слишком заинтересован в скором окончании войны. Вместо того чтобы выдвинуть молодых и способных Военное министерство собрало со всех курортов отставных кадровых офицеров, которые могли руководить боем только из своих колясок.

Многие из этих «ископаемых» были настолько больными людьми не только умственно, но и физически, что не могли оставаться больше нескольких недель даже в обставленных с роскошью Людовика XV штабах-дворцах. Когда я пишу эти строки, передо мной встаёт образ одного из таких маленьких «бонапартов», дебютирующих в штабе; этот экспонат сидел, на самом ответственном участке фронта во время большого сражения и спокойно приступал к изучению своих обязанностей в то время, как шёл ожесточённый бой.