Мы стояли в аэропарке Беркли и брали на борт товары и пассажиров. Мы немного выбились из расписания, поскольку задержались, пока искали место стоянки, и теперь торопились нагнать время. Я наблюдал за погрузкой и посадкой. Огромные реечные ящики поднимались в грузовые люки под нижней палубой и исчезали в недрах корабля. Судно было пришвартовано пятьюдесятью толстыми стальными тросами и совершенно спокойно стояло у своей мачты. Не стану отрицать: когда я смотрел вверх, на мой корабль, я исполнялся гордости. Обводы «Лох Этив» мерцали серебряно-голубым, а круглые пластины с «Юнион Джеком» на хвостовых «плавниках» сверкали. Ее данные были написаны на борту: РМА 801 (ее регистрационный номер), «Лох Этив», Лондон, линия Макафи, Эдинбург. А вокруг стояли корабли Американских имперских путей сообщения, Версальской линии, Королевской Австро-Прусской аэрокомпании, Императорского Российского Воздухоплавательного Общества, Аэрокомпании Японии, Итальянской Королевской Воздушной Линии и многих других, более мелких компаний. Но «Лох Этив», по моим воззрениям, была прекраснее всех. Без сомнения, она была одним из знаменитейших пассажирских судов. В некотором отдалении от сооружений аэропарка я разглядел зеленый электробус, который приближался по траве к нашей мачте. Вероятно, наши последние пассажиры. Довольно поздно они явились, подумал я. Меня уже поставили в известность о том, что «Вильям Рэндолф Херст» сошел с линии из-за поломки в машинном отделении и что мы, поскольку у нас с ним в общем и целом один маршрут, возьмем к себе некоторых его пассажиров. Скорее всего, это были именно они. Мы были уже готовы к отлету. Я проследил, как лебедки поднимают на борт последний груз, как закрываются люки на «брюхе» корабля, и с известным облегчением вернулся к мачте. Хотя в полой сердцевине причальной мачты функционировал лифт, он был предназначен только для пассажиров и офицеров. Обслуга пользовалась винтовой лестницей, обвивающей шахту лифта. Я посмотрел, как экипаж быстро поднимается наверх, чтобы занять свои места. Тапки, доставившие топливо, давно уже отогнали от корабля. Я стоял возле корабельных офицеров, проверявших билеты и посадочные талоны справа и слева от входа в лифт. Состоятельные американцы, которые садились на наш корабль, не имели при себе решительно ничего подозрительного, разве что выглядели немного раздраженными из-за того, что приходится лететь другим судном. Увидев в конце очереди одного пассажира, я невольно улыбнулся. Ему было около пятидесяти лет, и он был довольно чудаковато одет: шорты цвета хаки, гольфы до колен, зеленая рубашка, сплошь усеянная значками. В руке он держал полированное древко с маленьким флажком, а на голове его сидела коричневая шляпа с большими полями. Забавное впечатление только усиливалось мрачным выражением его налитого кровью шишковатого лица. Коленки и нос у него розово блестели, и я поневоле принял его за комика, у которого не хватило времени переодеться после спектакля. Позади него столпилось около двадцати двенадцатилетних пареньков, одетых точно так же, с рюкзачками за спиной и флагштоками в руках. Все они глядели столь же убийственно серьезно, как и их старший товарищ. — Святые небеса, почему они так вырядились? — спросил я офицера, стоящего рядом. — Это американская версия юношеских бригад Баден-Поуэлла «Полковник Р. Баден-Поуэлл (1857–1941) — основатель скаутского движения, которое зародилось в Великобритании в начале XX в.», — пояснил он. — Разве вы никогда не были скаутом? Я покачал головой. — А эти — кто они? — Рузвельтовские скауты, — сказал он мне. — Полагаю, юные мустангеры. — Но их предводитель вовсе не выглядит таким уж юным. Тем временем забавный человек уже повернулся ко мне спиной. Я увидел его выступающую заднюю часть, на которой шорты натянулись, грозя вот-вот лопнуть. — Целая куча подобных людей так и остается на всю жизнь бойскаутами, — заметил офицер. — Они никогда не взрослеют. Да вы наверняка знаете таких. Им бы только командовать детишками. — Я только рад, что не мне приходится приглядывать за сорванцами, — произнес я сочувственно, скользя взглядом по прыщавым физиономиям, нервно поглядывающим из-под широких полей шляп. Эти ребята явно еще ни разу не бывали на воздушном корабле. И тут я заметил нечто, показавшее мне, насколько я забыл о своих обязанностях. На обширной талии предводителя юных следопытов был застегнут кожаный пояс, а на поясе болталась гигантская кобура. Когда он подошел к офицеру, проверявшему его билет, я подождал, пока они закончат разговор, после чего вежливо поздоровался. — Мне очень жаль, сэр, но боюсь, все оружие придется сдать, прежде чем вы ступите на борт. Если бы вы были столь любезны и вручили мне свой пистолет… Человек сердито взмахнул своим флагштоком и попытался протиснуться на корабль, минуя меня. — За мной, парни! — Мне очень жаль, сэр, но я не имею права допустить вас на борт, пока… — Это мое право — носить оружие, если мне того хочется. Что за болван!.. — Это постановление Международной Компании Авиаперевозок, сэр. Если вы передадите мне свое оружие, я выдам вам квитанцию, и вы получите его снова, когда… — я бросил взгляд на его билет. — Когда мы совершим посадку в Сиднее, мистер Рейган. — Капитан Рейган, — оборвал он меня. — Юный мустангер. — Капитан Рейган. Если вы не отдадите мне пистолет, я не смогу допустить вас на борт. — На американском корабле у меня не возникло бы этих дурацких неприятностей. Подождите, когда… — Международное постановление распространяется на американские корабли точно так же, как и на британские, сэр. В таком случае нам придется стартовать без вас, — и я демонстративно посмотрел на часы. — Сопляк! Выскочка! От гнева он сделался пурпурно-красным и забормотал себе под нос нечто невразумительное, потом принялся суетливо возиться с застежками на поясе и отстегивать кобуру. Поколебавшись, протянул ее мне. Я расстегнул ее и осмотрел оружие. — Знаю, — буркнул он. — Пневматический пистолет. Но очень сильный. — Однако постановление распространяется и на это, сэр. А остальные… э… ваши ребята, они тоже вооружены подобным же образом? — Разумеется, нет. Я был среди мустангеров. Настоящих мустангеров. Один из последних. Идемте, парни! — он указал своим флагштоком вперед и шагнул в лифт. Весь отряд серьезных мальчиков сурово воззрился на меня, ибо я был виновен в том, что их предводитель подвергся унижению. В лифте еще оставалось место для меня, но я решил лучше подняться по лестнице. Я не был уверен в том, что еще долго смогу держать себя в руках. Как только я очутился на борту, я сдал оружие казначею и получил у него расписку. Ее я отдал первому же стюарду, который попался мне на пути, и сказал ему, чтобы он передал ее капитану Рейгану. После чего направился в рубку. Мы уже собирались отчаливать. В эти минуты рубка всегда манила меня к себе. Зрелище никогда не могло мне наскучить. Тросы отвязывали один за другим, и я чувствовал, как корабль слегка вздрагивал, словно он был полон нетерпения скорее полностью освободиться от пут и взмыть в воздух. Взревели моторы, и в зеркалах я смог разглядеть, как медленно вращаются пропеллеры. Капитан бросил взгляд вперед, вниз, затем взглянул в перископ, чтобы убедиться в том, что за кормой путь свободен. Он отдал приказы; убрали сходни и пришвартовали их к корпусу. Теперь корабль держался у мачты только двумя цепями. Капитан Хардинг заговорил в телефон: — Готовность к отправлению! — Все готово, сэр! — отозвался в динамике голос диспетчера с мачты. — Отчаливаем! Легкий толчок — отстегнули цепи. «Лох Этив» начала разворачиваться, ее нос был все еще направлен в сторону посадочной площадки причальной мачты. — Все машины задний ход! Судя по голосу капитана Хардинга, он был рад снова оказаться в воздухе. Он пригладил свои седые усы, топорщившиеся, как у моржа. Заревели дизельные моторы, когда мы дали задний ход. Корабль наклонился сильнее. — Два градуса лево руля, штурман! — сказал капитан. — Есть, сэр! Два градуса лево руля! — Высота пятьсот футов! И держать высоту! — Есть пятьсот футов, сэр, — штурман повернул штурвал, у которого стоял. Вокруг нас в большой рубке гудели и тикали различные приборы, и мы видели на них множество цифровых показаний, которые наверняка привели бы в полное замешательство капитана какого-нибудь старого корабля. Под нами огромный аэропарк становился все меньше и меньше. Мы вылетели к сверкающим водам залива Сан-Франциско. Внизу мы видели корпуса морских судов — отсюда они казались крошечными. «Лох Этив» маневрировала блестяще, как всегда. И вот мы летим над океаном. — Пять градусов лево руля, штурман! — сказал капитан Хардинг и наклонился над экраном компьютера. — Есть пять градусов лево руля, сэр. Мы стали поворачиваться, так что в иллюминаторах рубки всеми цветами радуги начали переливаться небоскребы Сан-Франциско. — Высота тысяча пятьсот футов! — Есть высота тысяча пятьсот футов, сэр. Мы поднялись еще выше, пройдя сквозь несколько рваных облаков, и очутились в ясном голубом пространстве. — Все машины полный вперед! Чудовищно, взвыв, могучие машины погнали корабль вперед. Мы держали курс на Южную Америку. Делая сто двадцать миль в час, имея на борту триста восемьдесят человек и сорок восемь тонн груза, «Лох Этив» летела теперь без всякого напряжения, как орел, несущий в когтях мышку. До самого вечера весь экипаж обсуждал мое столкновение с предводителем юных следопытов. Офицеры давали мне советы, как лучше разобраться с «мустангером Ронни» (как кто-то успел уже его окрестить), но я заверил их, что весь остаток путешествия буду тщательно обходить его стороной, разве что он окажется опасным угонщиком. Однако, как вскоре показало дальнейшее, он вовсе не разделял моего желания избегать встречи с ним. Мое следующее свидание с Ронни воспоследовало в тот же вечер, когда я завершал контрольный обход корабля — обыкновенно это была скучная и обременительная повседневная обязанность. В проспектах компании отделка «Лох Этив» характеризовалась как «роскошная», а в помещениях первого класса роскошь становилась поистине расточительной. Повсюду был пластик, имитирующий мрамор, сосну, красное дерево и тик, сталь, медь или золото. Шелковые и плюшевые занавеси висели на широких панорамных окнах вдоль всего корабля; мягкие ковры голубого, красного, желтого цвета устилали полы; в комнатах и на палубе стояли удобные кресла. Рестораны, курительные комнаты, бары и ванные — все было оснащено самой современной техникой превосходного дизайна, озарено сверкающим электрическим светом. Именно эта роскошь и делала «Лох Этив» одним из самых дорогих кораблей воздушной линии. Притом большинство пассажиров держалось того мнения, что цены слишком высоки. Когда я добрался до третьего класса, меня уже неудержимо влекло в кровать. И тут внезапно из одного из боковых коридоров, ведущих в столовые, выскочил капитан юных мустангеров собственной персоной. Его лицо заливала багровая краска. Он прямо-таки кипел от гнева. — У меня имеются жалобы! — взревел он, хватая меня за руку. На комплимент я и не надеялся. Я поднял брови. — Да, жалобы — на ресторан, — продолжал он. — Вам лучше обсудить это со стюардом, сэр, — с облегчением ответил я. — Я только что жаловался главному стюарду, и он отказался что-либо предпринять, — он просто впивался в меня глазами. — Вы ведь офицер, не так ли? Я не стал отрицать. — Но моя задача состоит в том, чтобы обеспечивать на корабле безопасность. — А как насчет морали? Я был искренне удивлен. — Морали, сэр? — переспросил я. — Именно так я и сказал, молодой человек. Я несу ответственность за моих скаутов. Я никак не мог представить себе, что им придется стать свидетелями такой распущенности, такой демонстрации бесстыдства… Идемте! Больше из любопытства, чем по какой-либо иной причине я позволил ему увлечь меня за собой в столовую. Там играл довольно пресный джаз и танцевало несколько пар. Люди за столами ели и беседовали, и немало пассажиров глазело туда, где принимали пищу все двадцать юных мустангеров. — Вот! — зашипел Рейган. — Вот! Что вы теперь скажете? — Не вижу ничего особенного, сэр. — Никто не предупреждал меня заранее, что я отправляюсь на борт летучего Содома! И летучей Гоморры! Бесстыдные женщины выставляются здесь на всеобщее обозрение — вы только поглядите! Поглядите! Я вынужден был признать, что некоторые девушки были в довольно смелых вечерних Туалетах. Однако здесь не было ничего такого, чего не увидишь каждый день в Лондоне. — А эта чудовищная музыка! Музыка диких джунглей! — он указал на музыкантов, которые выглядели так, словно их истомила скука. — И что еще ужаснее, — он придвинулся ближе и задышал мне в ухо, — прямо возле нас, молодой человек, прямо возле нас обедают ниггеры. И это — приличный корабль? За столом неподалеку от следопытов разместилась группа индийских правительственных служащих, которые только что сдали в Лондоне экзамен и теперь следовали в Гонконг. Они все были хорошо одеты и спокойно беседовали между собой. — И белые мальчики вынуждены есть, буквально сталкиваясь с ниггерами локтями, — продолжал Рейган. — Они знают, что нас пересадили на этот корабль против нашей воли. На чистом американском корабле… Появился главный стюард. Он послал мне усталый взгляд, полный сочувствия. Я старательно искал выход из сложившейся ситуации. — Может быть, этот пассажир и его мальчики могли бы обедать в своих каютах? — предложил я стюарду. — Это не выход! — в глазах Рейгана появился бешеный блеск. — Я обязан блюсти дисциплину. Следить за тем, чтобы мальчики кушали аккуратно и не пачкались. Я было хотел уже сдаться, когда стюард сделал хитрое лицо и предложил поставить вокруг их стола ширму. Правда, таким образом невозможно перекрыть музыку, но капитан и его ребята в дальнейшем были бы, по крайней мере, избавлены от необходимости лицезреть полуодетых дам и выносить вид индийских правительственных служащих. Рейган немилостиво принял этот компромисс и хотел уже возвратиться к своему столу, когда один из мальчиков с позеленевшим лицом подбежал к нему, прижимая к губам салфетку. За ним последовал другой. — Мне кажется, Дубровского укачало, сэр. Я поскорее сбежал, оставив Рейгана стоять посреди столовой и во всю глотку призывать санитаров. Хотя «воздушная болезнь» обусловлена преимущественно психическими факторами, она тоже может оказаться заразной, и вскоре, к моему великому облегчению, я узнал, что Рейган со всем своим отрядом лежит, сраженный ею. Когда двумя днями позднее мы прибыли в Кито в Британском Эквадоре, я больше ничего не слышал о скаутах. Зато они задали хлопот одному из корабельных врачей. В Кито мы сделали короткую остановку, взяли на борт несколько пассажиров, почту и две клетки с обезьянами для австралийского зоопарка. Не успели мы долететь до Тихого океана, как Рейган был уже одинаково знаменит как среди экипажа, так и среди пассажиров. Хотя несколько человек и могли побить его рекорды, все же для большинства он стал весьма ценной персоной, поскольку на его счет можно было потешаться бесконечно. Капитан Хардинг еще не сталкивался с Рейганом, и когда рассказы о моих затруднениях дошли до его ушей, они его немало позабавили. — Вам следовало жестче взять его в оборот, лейтенант Бастэйбл! Это нечто особенное — укрощение строптивого пассажира, знаете ли. — Но ведь этот парень ненормальный. Вы бы хоть раз посмотрели в его глаза, — сказал я. Мы принимали вместе по стаканчику в маленьком офицерском баре над рубкой, Хардинг улыбался мне сочувственно, но большую часть моих проблем он совершенно явно относил на счет моей неопытности и того прискорбного факта, что я в общем и целом был просто сухопутной крысой. Первая часть нашего перелета от Южной Америки к южным островам была безоблачной, как всегда, и мы свободно летели по голубому, залитому солнечным светом небу. Когда наконец показался Пука-Пука, мы получили по рации сообщение о неожиданном шторме, разразившемся над Папеэте «Папеэте — город и порт на острове Таити.». Вскоре связь прервали тяжелые электрические помехи, однако к этому времени у нас еще не было трудностей с тем, чтобы удерживать корабль в равновесии. Стюарды предупредили пассажиров о том, что, когда мы приблизимся к Таити, возможно, будет сильный ветер. Однако мы надеемся прибыть на остров без опозданий. Мы подняли корабль на высоту две с половиной тысячи футов и таким образом сделали попытку избежать неблагоприятных воздушных потоков. Инженеры в дизельном отделении получили приказ гнать «Лох Этив» на полную мощность, как только мы окажемся в эпицентре бури. Несколькими минутами спустя странно потемнело и холодный серый свет хлынул в панорамные окна. Включили электрическое освещение. В следующую секунду мы уже находились в центре грозы и слышали, как град стучит по нашему огромному корпусу. Звук был такой, словно тысячи автоматических ружей одновременно открыли огонь. Не было слышно ни слова. Температура резко упала, и мы дрожали от холода, пока система обогрева не перестроилась на новые условия. Вокруг нас бушевали громы и молнии, и «Лох Этив» слегка вздрагивала, однако ее моторы ревели упрямо, и мы все глубже погружались в черные клубящиеся тучи. Не было никакой опасности, что молния ударит в наш полностью изолированный корпус. В конце концов облака расступились, и мы увидели кипящее море. — Я рад; что мы не там, внизу, — заметил с ухмылкой капитан Хардинг. — Раз за разом будешь радоваться тому, что люди додумались до воздушных кораблей. В телефонных приемниках рубки зазвучала нежная музыка. Капитан велел второму помощнику ее выключить. — Почему это считается чем-то хорошим — никогда не понимал. У меня свело желудок, когда корабль провалился в воздушную яму, прежде чем снова стабилизироваться. Я ощутил нечто вроде страха. Впервые с тех пор, как майор Пауэлл подобрал меня в Теку Бенга, я нервничал на борту воздушного корабля. А с того дня, казалось, прошли столетия. — И вправду тошнотная посадка, — проворчал капитан. — Самая скверная из всех, что упомню, для этого времени года, — он застегнул сюртук. — Что у нас с высотой, штурман? — Мы держим ее, сэр. Дверь в рубку распахнулась, и ворвался третий офицер. Он был в бешенстве. — Что случилось? — спросил я его. — Черт бы его побрал! — выругался он. — Я только что выдержал настоящую баталию с вашим закадычным дружком, Бастэйбл. Этот мерзкий тип Рейган! Он вопил насчет спасательных шлюпок и парашютов. Совсем рехнулся. Никогда еще не встречал таких пассажиров. Сказал, что хочет спрыгнуть. У меня была с ним отвратительная перебранка. Он желает говорить с вами, сэр. Немедленно, — третий офицер обращался к капитану. Я улыбнулся Хардингу, который ответил мне растерянной усмешкой. — И что вы ему сказали, третий? — Решил, что только так смогу его успокоить, сэр, — третий офицер нахмурился. — Это было единственное, что мне еще пришло в голову, иначе все закончилось бы попросту тем, что я набил бы ему морду. — Этого бы лучше не делать, третий, — капитан вынул свою трубку и зажег ее. — Для компании будет не слишком хорошо, если он вздумает на нас жаловаться, а? Кроме того, мы несем особую ответственность — вежливость по отношению к империалистической Америке и все такое прочее. Третий офицер повернулся ко мне: — Вероятно, вам он тоже уже рассказывал о том, что у него большие политические связи в высших правительственных кругах Америки и что они вас в порошок сотрут. Я невольно рассмеялся: — Нет, до меня он с этим еще не добрался. Затем град забарабанил еще сильнее и ветер взвыл так яростно, словно для него было оскорблением видеть, что мы все еще остаемся в воздухе. Корабль нырнул на пугающую глубину, затем снова выровнялся. Он дрожал от кормы до носа. Снаружи было темно хоть глаз выколи. Молнии вспыхивали вокруг нас. Намереваясь успокоить пассажиров, я пошел к двери, поскольку в рубке, собственно, делать мне было нечего. В этот момент дверь рванули и ввалился Рейган — олицетворение обнаженного ужаса — со свитой бледных скаутов. Приближаясь к капитану Хардингу, Рейган дико размахивал своей тростью: — Я несу ответственность за этих мальчиков, капитан. Их родители доверили мне их жизни! Я требую, чтобы нам немедленно были выданы спасательные шлюпки и парашюты! — Пожалуйста, вернитесь в свою каюту, сэр! — твердо отвечал Хардинг. — Корабль абсолютно надежен. Однако было бы лучше, если бы пассажиры сейчас по нему не бродили. Особенно это касается рубки. Если вы нервничаете, корабельный врач с удовольствием снабдит вас успокоительным. Вместо ответа Рейган проревел бессвязную чушь. Капитан Хардинг сунул трубку в рот и повернулся к нему спиной: — Прошу вас, оставьте мою рубку, сэр! Я подошел к нему: — Полагаю, теперь вам лучше… Но Рейган положил свою мясистую руку на плечо капитана Хардинга. — Послушайте, капитан! Я имею право… Капитан повернулся к нему и произнес ледяным тоном: — Может быть, кто-нибудь из господ офицеров все-таки будет столь любезен и проводит этого пассажира в его каюту? Третий помощник и я схватили Рейгана и оттащили его назад. Он был так ошарашен, что оказал весьма слабое сопротивление. Он трясся всем телом. Мы выволокли его из рубки в коридор, где я подозвал двух матросов, чтобы передать «Ронии» им, поскольку пришел в такую ярость от угроз Рейгана капитану Хардингу, что не был больше уверен в своей выдержке. Мне казалось, что я не смогу обходиться с этим человеком спокойно. Когда я вернулся в рубку, Хардинг курил свою трубочку, как будто ничего не случилось. — Проклятая истеричная баба, — проворчал он про себя. — Надеюсь, скороды выйдем из полосы шторма.