Магазины Денвера оказались современными и шикарными. Одежда, как показалось Юлиане, была потрясающе дорогой, но Джо, казалось, не обращал на это внимания. Он просто платил за все, что она отбирала, и они спешили в следующий магазин. Ее главное приобретение — после многих примерок и длительного размышления — было куплено к концу дня: светло-голубое платье итальянского производства с короткими рукавами-буфами и чрезвычайно низким декольте. Она увидела его на манекене в модном европейском магазине. Считалось, что это лучшая модель сезона, и обошлось оно Джо почти в двести долларов. Теперь к нему ей были необходимы три пары туфель, чуть побольше нейлоновых чулок, несколько шляп и новая черная кожаная сумка ручной работы. кроме того выяснилось, что декольте итальянского платья требует нового бюстгальтера, который прикрывал бы только нижнюю половину груди. Оглядев себя с головы до ног в зеркале, она почувствовала себя выставленной полуголой напоказ в витрине магазина и поняла, что нагибаться ей небезопасно. Но продавщица заверила ее, что этот полубюстгальтер прочно сидит на положенном ему месте, несмотря на отсутствие шлеек. «Только соски и прикрывает, — подумала Юлиана, глядя на себя в уединении примерочной, — ни миллиметром выше. А обошелся недешево». Продавщица объяснила, что он тоже импортный и тоже ручной работы. Потом продавщица показала ей спортивную одежду, шорты, купальные костюмы и махровый пляжный костюм, но тут Джо забеспокоился, и они пошли дальше. Когда Джо грузил пакеты и сумки в машину, она спросила: — Правда, я буду выглядеть потрясающе? — Да, — ответил он рассеянно, — особенно в этом голубом платье. Вот его и наденешь, когда мы пойдем туда, к Абендсену. Поняла? Последнее слово он произнес отрывисто, так, будто это был приказ. Его тон удивил ее. — У меня двенадцатый-четырнадцатый размер, — сказала она, когда они пошли в следующий магазинчик. Продавщица любезно улыбнулась и проводила ее к стойке с платьями. «Чего же мне еще? — подумала Юлиана. — Лучше, пока можно, взять побольше». Глаза ее тут же разбежались: кофты, свитера, спортивные брюки, пальто. — Джо, — сказала она, — мне нужно длинное пальто, он очень легкое. Они сошлись на легкой синтетической шубке немецкого производства — более ноской, чем натуральная, и не такой дорогой, тем не менее, возникла легкая досада, и, чтобы утешиться, Юлиана принялась рассматривать ювелирные изделия. На прилавке лежала отчаянно скучная, заурядная дрянь, сделанная без малейшего намека на воображение или оригинальность. — Мне нужны какие-то украшения, — объяснила она Джо. — Хотя бы серьги или заколки для этого голубого платья. Она вела его по тротуару к ювелирному магазину. — Да еще твой костюм, — вспомнила она виновато. — Надо же и тобой заняться. Пока она рассматривала украшения, Джо зашел в парикмахерскую подстричься. Когда через полчаса он вышел оттуда, она была ошеломлена: он не только остриг волосы как можно короче, но еще и покрасил их. Она едва узнала его: теперь он был блондином. «Боже мой, — подумала она, глядя на него. — А это для чего?» Пожав плечами, Джо сказал: — Надоело мне быть макаронником. Этим он ограничился в объяснениях. Теперь они пошли в магазин мужской одежды и начали делать покупки для него. Первым был отлично сшитый костюм из нового синтетического материала фирмы «Дюпон», дакрона, затем новые носки, белье и пара стильных остроносых туфель. «Что еще? — подумала Юлиана. — Сорочки и галстуки». Она вместе с приказчиком выбрала две белые сорочки с французскими манжетами, несколько английских галстуков и пару серебряных запонок. Все вместе заняло минут сорок. Она удивилась, насколько это быстрее, чем процедура ее собственного одеяния. Костюм еще нужно было подогнать, но Джо опять забеспокоился и торопливо оплатил счет банкнотами рейхсбанка, достав их из кармана. «Вот что нужно еще, — подумала она, — новый бумажник». Поэтому она с помощью продавца выбрала для него черный, крокодиловой кожи бумажник и на этом удовлетворилась. Они покинули магазин и вернулись к машине. Было уже четыре тридцать, и экипировка — по крайней мере, касательно Джо, — была завершена. — Ты не хочешь, чтобы тебе чуть заузили пиджака в талии? — спросила она, когда они влились в общее движение. — Нет. голос его, резкий и обезличенный, ее озадачил. — Что-нибудь не так? Может, я слишком много купила? «Конечно же, — сказала она про себя себе же в ответ, — я потратила многовато». - я могла бы вернуть несколько юбок. — Давай пообедаем, — сказал он. — Боже мой! Ты знаешь, о чем я забыла? О ночных рубашках! Он свирепо взглянул на нее. — Ты что, не хочешь купить мне пару новых пижам? — спросила она. — Чтобы я всегда была свежей и… — Нет. Она покачала головой. — И кончим на этом, лучше смотри, где нам лучше поесть. Нетвердым голосом Юлиана предложила: — Поедем сначала в гостиницу и снимем номер, чтобы переодеться, а потом уж поедим. «Лучше, если это будет по-настоящему хорошая гостиница, — подумала она. — Иначе все будет зря. Пока еще не поздно. А уж в гостинице мы спросим, где в Денвере лучшее место, где можно поесть, — и как называется хороший ночной клуб, где можно было бы хоть раз за всю жизнь увидеть не какие-нибудь местные таланты, а крупных звезд из Европы, вроде Элеоноры Перез или Вилли Бека. Я знаю, что крупнейшие имена студии „Уфа“ заезжают в Денвер, я же слышала об этом в объявлениях по радио. И ни на что меньшее я не согласна». Пока они искали гостиницу, Юлиана не переставала разглядывать своего партнера. Теперь, коротко остриженный, со светлыми волосами, в новом костюме он был совсем не похож на того Джо, каким был раньше. «Больше ли он такой мне нравится? Трудно сказать. Я и сама, когда сделаю себе новую прическу, становлюсь совершенно другим человеком. Мы сделаны из ничего, или, скорее, из денег. Но я обязательно должна сделать прическу». Большой роскошный отель они нашли в самом центре Денвера. У входа стоял швейцар в ливрее, взявший на себя заботу об устройстве машины на стоянке. Это было как раз то, что она хотела. Коридорный — фактически взрослый мужчина, хотя и одетый в идиотскую форму мальчика-рассыльного — быстро подскочил к ним и забрал все пакеты и багаж, оставив им только необходимость подняться по широкой, покрытой ковром лестнице, пройти под тентом через стеклянную дверь в раме красного дерева и попасть в вестибюль. По всему вестибюлю были разбросаны киоски — цветочные, сувенирные, кондитерские, стол для телеграмм, окошко авиакассы. Суета гостей перед портье и лифтами, огромные растения в горшках, ковры под ногами, толстые и пушистые — во всем присутствовала роскошь отеля, важность его постояльцев, важность их деятельности. Неоновые указатели обозначали ресторан, коктейль-холл, небольшую закусочную. Юлиана с трудом переваривала все это, пока они пересекали вестибюль, идя к стойке дежурного администратора. Здесь был даже книжный киоск. Пока Джо заполнял бланк, она извинилась и поспешила к книжному киоску, посмотреть, есть ли там «Саранча». Да, она была здесь, внушительная кипа экземпляров с рекламной надписью на витрине, где говорилось, как она популярна, и конечно же о том, что она запрещена на всех подконтрольных Германии территориях. Ее приветствовала улыбающаяся женщина средних лет. Книга стоила почти четыре доллара, что показалось Юлиане ужасно дорого, но она все же заплатила за нее купюрой рейхсбанка из своей новой сумки, а затем вприпрыжку пустилась назад, к Джо. Коридорный, подхватив багаж, пошел впереди них к лифту, который поднял их на третий этаж, где они прошли по тихому, теплому, покрытому коврами коридору в свой первоклассный, поражавший воображение номер. Коридорный отпер дверь, занес внутрь вещи, подошел к окну и приоткрыл занавески. Джо дал ему чаевых и он отправился восвояси, прикрыв за собой дверь. Все складывалось именно так, как хотела Юлиана. — Сколько мы пробудем в Денвере? — спросила она Джо. Джо стал разворачивать на кровати пакеты с покупками. — Потом ведь нам в Шайенн? Он не ответил: его совершенно захватило содержание саквояжа. — День или два? — настаивала она. Она сняла свою новую шубку. — А может быть, стоит остаться здесь и на три дня, как ты думаешь? Подняв голову, Джо ответил: — Мы отправимся туда сегодня вечером. Сначала она не поняла его, но когда осознала, то не могла поверить своим ушам. Она глядела на него во все глаза, а он ответил на этот взгляд насмешливой, почти зловещей ухмылкой. Лицо его приняло теперь настолько сосредоточенно-напряженное выражение, какого ей не приходилось видеть еще ни у одного мужчины за всю ее прошлую жизнь. Он не двигался, казалось, он был скован параличом на том месте, где оказался со своей новой, только что извлеченной из саквояжа одеждой в руках, наклонившись туловищем вперед. — После того, как пообедаем, — добавил он. Она лишилась дара речи. Ни одна мысль не шла ей на ум. — Так что надевай то голубое платье, которое так дорого стоит, — продолжал он, — которое тебе так понравилось. Нет, правда, прекрасное платье. Согласна? — Я собираюсь побриться и принять горячий душ. В его голосе было что-то механическое, будто он говорил откуда-то издалека с помощью какого-то устройства. Повернувшись, он прошел в ванную, рывками передвигая негнущиеся ноги. С большим трудом ей удалось вымолвить: — Сегодня уже слишком поздно. — Нет. Мы пообедаем где-то часам к шести, а до Шайенна можно добраться за два-два с половиной часа. Это будет только восемь тридцать, ну, допустим, самое позднее, девять. Мы можем отсюда позвонить Абендсену, предупредить его, что мы едем, и объяснить ситуацию. Это ведь произведет впечатление — междугородный разговор. Скажем, что летим на Западное побережье, в Денвере остановились только на одну ночь и что нас так увлекла эта книга, что мы решили заехать в Шайенн и вернуться обратно среди ночи, только ради того, чтобы… — Зачем? — перебила Юлиана. На глазах ее выступили слезы, она сжала руки в кулачки, засунув внутрь большие пальцы, как когда-то в детстве. Она чувствовала, как дрожит у нее челюсть, и когда заговорила, голос ее был едва слышен. — Я не хочу ехать к нему сегодня, не собираюсь. И вообще не хочу, даже завтра. Мне только хочется посмотреть здесь что-нибудь интересное. Ты же обещал мне. Пока она говорила, снова родился страх и сдавил ей грудь, неожиданная слепая паника, так, что почти даже не покидала ее в самые яркие мгновения общения с ним. Она заполняла все ее естество и подчинило ее себе. Она чувствовала, как эта паника мелкой дрожью трясет ее лицо, как она выпирает повсюду так, что ее можно заметить без особого труда. — Вот вернемся, устроим кутеж — все злачные места объедем. Он говорил рассудительно, но тем не менее с непреклонной твердостью, как будто отвечал хорошо выученный урок. — Нет, — ответила она. — Надень голубое платье. Он принялся рыться в пакетах, пока не нашел платье, бережно разложил его на кровати: казалось он не спешил. — Ну? Как? Ты будешь в нем сногсшибательной. Слушай, купим бутылку дорогого шотландского виски и возьмем с собой. «Фрэнк, — подумала она, — помоги мне. Я влипла во что-то, чего не понимаю». — Шайенн гораздо дальше, чем ты думаешь, — ответила она. — Я смотрела по карте. Будет на самом деле поздно, когда мы доберемся туда, скорее всего часов одиннадцать. Если не все двенадцать. — Надень платье, — сказал он, — или я тебя убью! Закрыв глаза, она нервно захихикала. «Моя тренировка, — подумала она. — Значит в конце концов все это было не зря. Ну что ж, посмотрим, успеет ли он убить меня до того, как я сдавлю нерв на его спине и искалечу его на всю жизнь? Но он ведь дрался с теми британскими коммандос, он уже прошел через все это много лет назад». — Я знаю, что ты, вероятно, сможешь швырнуть меня хорошенько, — сказал Джо, — а может, и нет. — Нет, на пол я тебя швырять не буду, я просто навсегда оставлю тебя калекой. Я сделаю это. Я жила на Западном побережье. Японцы научили меня этому еще в Сиэтле. Так что можешь сам ехать в Шайенн, если тебе так приспичило, а меня оставь в покое. И не пытайся меня принуждать. Я тебя боюсь и способна на что угодно. Голос ее сломался. — Я могу слишком резко обойтись с тобой при первой же попытке приблизиться. — Ну заладила! Да надень же это чертово платье! К чему все это? Ты что, чокнулась? Плетешь невесть что! Убью, изувечу! Из-за чего? Только из-за того, что я хочу посадить тебя в автомобиль и прокатить по автостраде, чтобы повидать того малого, который написал книгу, которую ты… Раздался стук в дверь. Джо бросился к ней и открыл. Рассыльный в форме сказал: — Гладильная служба, сэр. Вы справлялись у администратора, сэр. — Да. Джо шагнул к кровати, сгреб все белье, новые сорочки и отнес рассыльному. — Вы сможете вернуть их через полчаса? — В том случае, если только складки прогладятся, — сказал рассыльный. Он внимательно их осмотрел. — Не стирая. Да я уверен, что сможем, сэр. Когда Джо закрыл за ним дверь, Юлиана спросила: — Откуда тебе известно, что новую белую сорочку нельзя одевать, не погладив? Он ничего не ответил, только пожал плечами. — Я-то совсем забыла, — продолжала Юлиана. — Женщине следовало бы помнить, что когда вынимаешь их из целлофана, они все в морщинках и складках. — Когда я был помоложе, я любил хорошо приодеться и погулять. — А как же ты узнал, что в отеле есть гладильная служба? Я этого не знала. А ты в самом деле подстригся и покрасился? Я вдруг подумала, что твои волосы всегда были светлыми, и что ты носил парик. Разве нет? Он снова пожал плечами. — Ты, должно быть, эсэсовец, — продолжала она, — выдающий себя за шофера-итальянца, и никогда не дравшийся в Северной Африке, да? Тебе нужно было сюда приехать, чтобы убить Абендсена, разве не так? Я уверена, что именно так, хотя и признаюсь, что я ужасно глупая. Она почувствовала себя выжитой и опустошенной. Подождав, Джо сказал: — В Северной Африке я действительно сражался. Ну, не в артиллерийской части под командой Парди, конечно. В дивизии «Бранденбург». Затем он добавил: — Я был немецким разведчиком, проникал в английские штабы. Не вижу тут ничего такого: в любом случае у нас было дел по горло. И я был под Каиром. Там я заслужил медаль и повышение по службе. (Чин капрала). — Та авторучка — какое-то оружие? Он не ответил. — Бомба, — неожиданно поняла она, произнося это слово вслух. — Что-то вроде бомбы-ловушки, которая настраивается так, что взрывается, когда кто-то до нее дотрагивается. — Нет, то, что ты видела, это двухваттный приемопередатчик, чтобы я мог поддерживать связь. На тот случай, если произойдут изменения в первоначальном плане, прежде всего в связи с нынешней политической ситуацией в Берлине. — Ты свяжешься с ними в последний момент, перед тем, как это сделать? Для уверенности? Он кивнул. — Ты не итальянец, ты немец. — Швейцарец. — Мой муж еврей, — сказала она. — Мне безразлично, кто твой муж. Все, чего я хочу от тебя — это, чтобы ты надела платье и привела себя в порядок, чтобы мы могли пообедать. Сделай что-нибудь с волосами, мне бы хотелось, чтобы ты сходила в парикмахерскую. Может, салон при отеле еще открыт. Ты могла бы сделать прическу, пока я жду сорочки принимаю душ. — Каким же образом ты собираешься его убить? — Пожалуйста, надень новое платье, Юлиана. я позвоню вниз и спрошу насчет парикмахерской. Он направился к телефону. — Зачем я тебе нужна? Набирая номер, Джо сказал: — У нас заведено дело на Абендсена и, похоже, что его влечет к определенному типу смуглых, чувственных девушек, особенно к девушкам ближневосточного или средиземноморского типа. Пока он разговаривал с кем-то из персонала отеля, Юлиана подошла к кровати легла, закрыв глаза и прикрыв лицо руками. — У них есть-таки парикмахерская, — сказал Джо. Он положил трубку. — Она может заняться тобой прямо сейчас. Спустись в салон. Он на втором этаже. Он что- то сунул ей в руку. Открыв глаза, она увидела банкноты рейхсбанка. — Что бы с ней расплатиться. — Оставь меня в покое. Дай мне полежать здесь, пожалуйста. Он бросил на нее взгляд, полный любопытства и огорчения. — Сиэттл был бы похож на Сан-Франциско, — сказала она, — если бы в Сан-Франциско не произошел большой пожар. Настоящие старые деревянные дома и немного кирпичных, такие же, как и там, холмы. Японцы селились в нем еще задолго до войны. У них был целый деловой квартал, дома, магазины и все это было очень старым. Там есть порт. Маленький пожилой японец, который обучал меня — я пришла к нему с одним моряком с торгового судна и, пока жила в Сиэттле, брала у него уроки — Минору Ихоясу, он носил жилетку и галстук. Он был таким же круглым, как йо-йо. Давал уроки на верхнем этаже одной японской конторы, на его двери была старомодная медная табличка, а приемная напоминала кабинет дантиста. С журналами «Нейшнл Джиографик». Наклонившись над нею, Джо взял ее за руки и посадил, поддерживая в таком положении. — В чем дело? Ты ведешь себя как больная? Он пытливо заглянул ей в лицо. — Я умираю, — сказала она. — Это просто приступ неуверенности. Она тебя все время преследует. Сейчас найдем аптечку и дадим тебе успокоительного. Как насчет фенобарбитала? Да ты еще и голодная с утра. Все будет в порядке. Когда мы доберемся до Абендсена, тебе ничего не придется делать, только стой рядом со мной. Говорить буду я. Только улыбайся и все. Если почувствуешь, что он хочет уйти, заговори с ним, тогда он останется. Как только он тебя разглядит, я уверен, он нас впустит, особенно, если увидит это декольте на итальянском платье. Будь я на его месте, я непременно впустил бы тебя. — Позволь мне пройти в ванную, — взмолилась Юлиана. — Меня мутит. Пожалуйста. Она стала вырываться из его рук. — Мне очень нехорошо, пусти меня. Он отпустил ее, и она бросилась в ванную, закрыв за собой дверь. «Я могу это сделать», — подумала она. Она щелкнула выключателем, свет ослепил ее. Она скосила взгляд. «Я могу это найти». В аптечке, любезно предоставленной гостиницей, лежала пачка лезвий для безопасной бритвы, мыло, зубная паста. Она открыла начатую пачку: да, только одна сторона острая. Она открыла начатую пачку: да, только одна сторона острая. Она развернула новое, еще покрытое смазкой, иссиня-черное лезвие. Из душа текла вода. Она вошла под струю — боже! — прямо в одежде. Все испорчено. Платье прилипло к телу. Волосы распрямились. Ужаснувшись, она споткнулась, едва не упала, пытаясь наощупь выйти из-под душа. Вода мелкими струйками текла по чулкам. Она начала плакать. Войдя в ванную, Джо обнаружил ее возле умывальника. Она сняла с себя промокший костюм и стояла обнаженная, одной рукой держась за раковину, склонившись над ней, как бы желая набраться сил. — О, господи Иисусе, — воскликнула она. Она сообразила, что он здесь. — Не знаю даже, что делать. Костюм испорчен, это же шерсть. Она повела рукой. Он взглянул по направлению жеста и увидел грубую промокшую одежду. Очень спокойно — однако лицо его было перекошено — он сказал: — Что же, тебе все равно не пришлось бы это надевать. Белым мохнатым гостиничным полотенцем он вытер ее и повел из ванной назад в комнату. — Надень на себя белье, надень что-нибудь. Я велю парикмахерше подняться прямо сюда. Она обязана, как говорится в проспекте отеля. Он снова подошел к телефону и набрал номер. — Какие пилюли ты мне предлагал? — спросила она, когда он закончил. — Я и забыл. Сейчас позвоню и аптечный киоск. Нет, подожди, у меня что-то есть. Нембутал или какая-то другая дрянь. Он бросился к своему саквояжу и стал рыться в нем. Когда он протянул ей две желтые капсулы, она спросила: — А они меня не доконают? — и неловко взяла их в руку. — Что? Лицо его нервно передергивалось. «Сгниет мое лоно, — подумала она, — высохнет плоть». — Я хочу спросить, не отупею ли я от них? — Нет. Это сделано фирмой АГ Хемис, дома продается повсюду. Когда мне не спится, я всегда пользуюсь этим. Сейчас я дам тебе воды. Он поспешил в ванную. «Лезвие, — подумала она, — я проглотила его, теперь оно режет мне плоть. Наказание за то, что я, будучи замужем за евреем, якшаюсь с гестаповским убийцей». Она снова ощутила на глазах слезы, которые сжигали ее сердце. «За все, что я совершила, полный крах». — Дай пройти, — сказала она. Она выпрямилась. — Но ты же не одета! Он отвел ее в комнату, усадил и тщетно принялся натягивать на нее трусики. — Нужно, чтобы тебе привели в порядок голову, — сказал он жалобно. — Где же эта женщина? Она медленно, с трудом выговорила: — Из волос можно сделать швабру, которой можно отмывать пятна с голого тела. Как не беги от крючки, он всегда найдет тебя. Крючок господа Бога. «Пилюли разъедают меня, — подумала она. — В них, наверное, скипидар или какая-нибудь кислота. Буду гнить заживо до конца моих дней». Джо взглянул на нее и побледнел. «Должно быть, он читает мои мысли, — подумала она, — с помощью какой-то своей машины, которую я не смогла обнаружить». — Эти пилюли, — сказала она. — От них какая-то слабость, голова кружится. — Но ты же не приняла их. Он указал на ее сжатый кулак, и она увидела, что капсулы все еще там. — У тебя что-то с головой, — сказал он. Тут же он стал каким-то тяжелым, медлительным, как некая инертная масса. — Мы очень больна. Мы не можем ехать. — Не нужно доктора, — сказала она. — Сейчас все будет в порядке. Она попыталась улыбнуться, глядя на его лицо, чтобы по выражению его глаз понять, как ей это удалось. Отражение его мозга, схватившего ее сокровенные мысли. — Я не могу взять тебя к Абендсену, — сказал он. — Во всяком случае, сейчас. Завтра, может быть, тебе будет лучше. Попробуем завтра. Мы должны. — Можно мне опять в ванную? Он кивнул, едва ее слушая. Она вернулась в ванную и снова закрыла за собой дверь. Еще одно лезвие из аптечки она зажала в руке и снова вышла в комнату. — Бай-бай, — сказала она. Когда она открыла дверь в коридор, он взревел и кинулся к ней. Вжик! — Это ужасно, — сказала она. — Они режутся, мне следовало это знать. «Преграда для тех, кто вырывает сумки. Разным ночным бродягам. Теперь я определенно могу с ними управиться. А этот куда запропастился? Хватает себя за шею, исполняя дикий танец…» — Пропустил бы меня, — сказала она. — Не стой на дороге, если только не хочешь получить урок. К сожалению, только от женщины. Высоко подняв лезвие, она подошла к двери и открыла ее. Джо сидел на полу, в позе загорающего, прижав ладони к горлу. — Гуд бай, — сказала она. Она закрыла за собой дверь. Теплый, устланный ковром коридор. Женщина в белом халате, что-то напевая под нос, катит тележку, опустив голову, от двери к двери, проверяя номера. Она оказывается прямо перед Юлианой. Теперь она подняла голову, и глаза ее вылезли из орбит, а челюсть отвалилась. — Ну, конфетка… — говорит она, — ты просто пьяная, тебе парикмахер не поможет. А ну, вернись-ка в номер и надень что-нибудь, пока тебя не вышвырнули из этого отеля. Боже милосердный! Она открыла перед Юлианой дверь. — Вели своему приятелю, чтобы он привел тебя в чувство, а я скажу горничной, чтобы она принесла горячий кофе. Ну, скорее, прошу тебя, иди к себе. Она затолкнула Юлиану в номер, захлопнула за ней дверь и покатила свою тележку прочь. Юлиана наконец поняла, что это парикмахерша. Оглядев себя, она открыла, что на ней и вправду ничего нет. Женщина была права. — Джо, — сказала она, — они меня не выпустят. Она нашла кровать, нашла свой саквояж, открыла его и вывалила одежду. Белье, затем кофта и юбка, пара туфель на низком каблуке. — В таком виде уже можно, решила она. Найдя гребень, она быстро причесала волосы. Затем уложила их. — Представляю себе. Эта парикмахерша была права, когда чуть не свалилась с ног. Она встала и пошла искать зеркало. — Да, так лучше. Зеркало было на дверце гардероба. Подойдя к нему, она внимательно оглядела себя, поворачиваясь из стороны в сторону на носках. — Я так растерялась, — сказала она. Она поискала взглядом Джо. — Вряд ли я соображала, что делаю. Ты наверное что-то мне дал. Чтобы это ни было, вместо того, чтобы помочь мне, оно только меня доконало. Продолжая сидеть на полу, схватившись за одну сторону шеи, Джо сказал: — Послушай. Ну и хороша ты. Перерезала мне аорту, артерию на шее. Хихикнув, она хлопнула себя рукой по губам. — Боже, какой ты чудак. В смысле, ты умудряешься все говорить шиворот на выворот. Аорта у тебя в груди. А ты имеешь в виду сонную артерию. — Если я встану, — сказал он, — я истеку кровью за две минуты. Пойми это. Так что окажи мне хоть какую-то помощь, пришли врача или вызови скорую. Ты понимаешь, о чем я говорю? Ты сделаешь это? Ну, конечно сделаешь. Договорились: ты позвонишь или сбегаешь за кем-нибудь. Чуть поразмыслив, она произнесла: — Хорошо, попробую. — Приведи кого-нибудь ради моего спасения. — Сходи сам. — Да рана же не закрылась. Кровь сочилась сквозь его пальцы — она это видела — и стекала вниз по запястью. На полу натекла лужа. — Я боюсь двинуться. Она надела свою новую шубу, закрыла новую кожаную сумку, подхватила свой саквояж и столько пакетов, принадлежащих ей, сколько могла унести. Особо она постаралась унести большую коробку с аккуратно уложенным там голубым итальянским платьем. Открывая дверь в коридор, она обернулась к Джо. — Может быть, я смогу сказать администратору. Там, внизу. — Да, — с надеждой сказал он. — Очень хорошо. Я скажу им. И не ищи меня в Канон-Сити, потому что я туда не собираюсь возвращаться. Ведь при мне почти все ассигнации рейхсбанка, так что я, несмотря ни на что, в выигрыше. Прощай. Возле лифта ей помогли хорошо одетый пожилой бизнесмен и его жена: они взяли у нее пакеты и передали их внизу в вестибюле коридорному. — Спасибо, — сказала им Юлиана. Коридорный понес вещи через вестибюль на панель перед отелем, а она нашла служащего, который объяснил ей, как добраться до автомобиля. Вскоре она уже стояла в прохладном бетонном подземном гараже, ожидая, пока служащий выведет наружу ее «студебеккер». Она вынула из сумки горсть мелочи, дала служителю на чай и через мгновение уже поднималась по тускло освещенному пандусу на темную улицу, освещенную фарами ее и чужих автомобилей, отблесками неоновой рекламы. Швейцар в ливрее лично уложил ее багаж и пакеты в багажник и улыбнулся ей так чистосердечно, что она дала ему прежде чем уехать, громадные чаевые. Никто не пытался ее остановить, и это даже удивило ее. Никто даже бровью не повел. Она решила, что они, наверное, думают, что заплатит Джо, а, может быть, уже заплатил, когда брал номер. Ожидая зеленого света у светофора, стоя в ряду других машин, она вспомнила, что не сказала администратору, что Джо сидит на полу номера и нуждается в помощи врача, что он ждет и будет ждать до скончания века, или до тех пор, пока утром не появится уборщица. «Лучше мне вернуться, — подумала она, — или позвонить. Остановлюсь около телефона-автомата. Но ведь это так глупо, — подумала она тут же, продолжая выискивать место, где бы остановиться и позвонить. — Кто бы подумал такое всего лишь час назад, когда мы регистрировались, когда поднимались наверх. Мы уже собрались было идти обедать, мы, возможно, даже выбрались бы в ночной клуб». Она снова заплакала. Слезы капали с кончика носа на кофту, но она продолжала ехать. «Очень плохо, что я не посоветовалась с Оракулом, он-то знал бы все и предупредил бы меня. И почему я этого не сделала. В любое время я могла бы у него спросить в любом месте во время поездки или даже перед отъездом». Она невольно застонала. Эти звуки — какое-то завывание, никогда прежде ею не издаваемое — ужаснули ее, но она не могла сдержаться, несмотря на то, что сцепила зубы. Жуткое монотонное пение, причитания вместе со стенаниями, исторгались через нос. Она остановилась у обочины и долго сидела, не выключая мотора, вся дрожа, засунув руки в карманы пальто. «Господи, — говорила она себе, — как это все ужасно. Ну что ж, а иначе никак и не могло получиться». Она вышла из машины и вытащила из багажника свой саквояж, открыла его на заднем сиденье и принялась рыться в одежде и обуви, пока в руках не оказались два черных тома оракула. Здесь, на заднем сидении машины с включенным мотором, она начала бросать три монеты Средне-Западных Штатов. Единственным источником света служила витрина крупного универмага. «Что я должна сделать?» — это был ее вопрос оракулу. — «Скажи мне, что мне делать, пожалуйста». Гексаграмма сорок два с бегущей строкой, переходящей на гексаграмму сорок три. Прорыв. Она жадно набросилась на строчки гексаграммы, последовательно улавливая в своем сознании их скрытый смысл, постигая их значение. Гексаграмма точно описывала создавшееся положение — еще одно чудо. Все, что произошло, здесь представало перед ее взором схематично, в виде наброска: «Это содействует вопрошающему предпринять что-либо. Это способствует пересечь великие водные пространства». «Значит, надо ехать дальше и совершить нечто такое, что важно для меня, ни в коем случае не останавливаясь здесь. А теперь строчки, сопутствующие гексаграмме». Она читала их, шевеля губами: «Десять пар черепах не устоят перед ним. Непреклонное упорство приносит удачу. Король представляет его ногу». Теперь шестая строка на третьей полосе. Когда она прочла ее, у нее закружилась голова. «Несчастья ведут к обогащению. Не следует порицать за это, если ты искренен и стараешься идти прямо, а также никому не открываешься и только в тайном послании сообщаешь обо всем правителю». Правитель — имеется в виду Абендсен. Тайное послание — это новенький экземпляр его книги. Несчастья — Оракулу известно обо всем, что с ней произошло, о тех ужасах, которые она пережила, общаясь с Джо, как бы его не звали по-настоящему. Она прочла и шестую строку на четвертой полосе: «Если будешь идти прямо и сообщать обо всем правителю, он выслушает тебя». Она поняла, что должна туда отправиться, даже если Джо будет ее преследовать. С такой же жадностью она набросилась на последнюю бегущую строку, девятую строку. «Он никому не позволит возвыситься. Кто-то даже ударит его. Ему не удастся сохранить свое сердце в покое. Случиться беда». Она подумала, что речь идет об убийце, о людях гестапо, о том, что Джо или кто-то такой же, как и он, все-таки доберется туда и убьет Абендсена. Она быстро пробежала последнюю оставшуюся часть гексаграммы сорок три. Заключение. «Абсолютно необходимо изложить суть дела перед троном короля. Во всеуслышание выложить всю правду. Несмотря на опасность нужно уведомить свой собственный город. Не следует больше уповать только на оружие. Нужно предпринимать решительные шаги». Значит, нет смысла возвращаться в гостиницу и думать о судьбе Джо. Это бесполезно, потому что, если не он, так будут посланы другие. Снова оракул еще более настойчиво говорит, что нужно ехать в Шайенн и предупредить Абендсена, не обращая внимания на опасность, с этим связанную. «Я обязана открыть ему правду». Она закрыла книгу. Снова усевшись за руль, она дала задний ход и влилась в поток автомобилей. Она быстро сообразила, как выехать из центра Денвера на главное шоссе, ведущее на Север. Она ехала так быстро, как только мог ее автомобиль. Мотор ревел и трясся так, что временами ей казалось, что руль вырывается из рук, а сиденье вырывается из-под нее. Содержимое отделения для перчаток непрерывно тарахтело. «Спасибо доктору Тодту и его автотрассам», — говорила она себе, мчась сквозь тьму, озаряемую только светом ее фар и видя только разграничительные линии на шоссе. К десяти часам вечера все еще не добралась до Шайенна из-за аварии колеса, и потому ей оставалось только свернуть со скоростной магистрали и начать поиски места для ночлега. На дорожном знаке впереди было написано: «Грили. Пять миль». Медленно проезжая по главной улице Грили несколькими минутами позже, Юлиана решила, что завтра утром она поедет дальше. Она миновала несколько отелей с зажженными табло, говорившими, что есть свободные места, поэтому остановиться в одном из них не было проблемой. Она решила, что нужно сделать — так это позвонить Абендсену и сказать, что она приедет. Припарковавшись, она устало выбралась из машины и наконец-то разогнула ноги. Весь день с восьми утра она была в пути. Невдалеке виднелась открытая всю ночь аптека. Сунув руки в карманы пальто, она прошла к ней и вскоре уже была в закрытой телефонной будке и просила соединить ее со справочной в Шайенне. Слава богу, их телефон был в телефонной книге. Она бросила монету в двадцать пять центов, и телефонистка набрала номер Абендсена. — Алло, — отозвался вскоре энергичный женский голос, приятный голос молодой женщины, несомненно, примерно того же возраста, что и она сама. — Миссис Абендсен? — спросила Юлиана. — Можно мне поговорить с мистером Абендсеном? — Кто это, будьте любезны? — Я прочла его книгу, — сказала Юлиана, — и весь день ехала в машине из Канон-Сити, штат Колорадо. Сейчас нахожусь в Грили. Мне казалось, что я попаду в ваш город еще сегодня вечером, но не удалось, и поэтому мне хотелось бы узнать, смогу ли я увидеть его завтра в любое удобное для него время. После некоторой паузы миссис Абендсен ответила все тем же приятным голосом: — Сейчас уже поздновато, мы довольно рано ложимся спать. У вас есть какая-нибудь особая причина, почему вы хотите встретиться с моим мужем? Как раз сейчас у него особенно много работы. — Я хотела бы с ним поговорить, — сказала Юлиана. Ее совершенный голос звучал в ушах как-то безжизненно. Она глядела на стену кабинки, не в состоянии сказать ничего другого. У нее ныло все тело, во рту было сухо и гадко. За стеклом будки аптекарь за стойкой с соками готовил молочный коктейль для четверых подростков. Ей страстно захотелось оказаться там. Она едва обращала внимание на то, что говорила миссис Абендсен. Ей ужасно захотелось чего-нибудь освежающего, холодного, и еще бы хорошо сэндвич с рубленым цыпленком. — Готорн работает каждый день по-разному. Миссис Абендсен говорила оживленно и отрывисто. — Если вы приедете завтра, я ничего конкретного вам не смогу обещать, потому что он может быть занят целый день. Но если вы поймете это, прежде чем отправиться сюда… — Да, — прервала ее Юлиана. — Я уверена, что он будет рад поболтать с вами несколько минут, если удастся освободиться, — продолжала миссис Абендсен, — но, пожалуйста, не огорчайтесь, если по какой-либо причине он не сможет выкроить время, достаточное для разговора, а может быть, даже для встречи с вами. — Мы прочли его книгу, и она очень мне понравилась, — сказала Юлиана. — Она у меня с собой. — Понимаю, — добродушно сказала миссис Абендсен. — Мы остановились в Денвере и занялись покупками, а на это ушло слишком много времени. «Нет, — подумала она, — теперь все изменилось, стало шиворот-навыворот». — Послушайте, — сказала она. — О том, что мне надо ехать в Шайенн, сказал Оракул. — Боже мой! — воскликнула миссис Абендсен, как будто ей было известно об Оракуле, но тем не менее, не принимая ситуацию всерьез. — Я могу прочесть вам строчки. Она внесла в кабину Оракул. Положив оба тома на полку под аппаратом, она стала лихорадочно перелистывать страницы. — Минуточку, — сказала она. Найдя нужную страницу, она прочла сначала заключение, а потом предшествовавшие ему строки в трубку. Когда она дошла до девятой строки в вершине гексаграммы, она услышала, как миссис Абендсен вскрикнула. — Простите? — сказала Юлиана, останавливаясь. — Простите? — сказала Юлиана, останавливаясь. — Продолжайте, — ответила миссис Абендсен. В голосе ее зазвучала тревога, как будто что-то резкое появилось в нем. После того, как Юлиана прочла заключение гексаграммы сорок три, содержащее слово «опасность», наступило молчание. Ни миссис Абендсен, ни Юлиана не были в состоянии нарушить его. — Что ж, тогда мы завтра ждем встречи с вами, — в конце концов раздался голос в трубке. — Назовите, пожалуйста, свое имя. — Юлиана Фринк, — ответила Юлиана. — Большое, огромное вам спасибо, миссис Абендсен. В этот момент телефонистка весьма бесцеремонно объявила, что время разговора вышло, и поэтому Юлиана повесила трубку, подобрала сумку, тома Оракула, вышла из кабинки и направилась к стойке с соками. Она заказала сэндвич, кока-колу и села, покуривая сигарету и отдыхая, как вдруг с ужасом осознала, что ничего не было сказано об этом человеке из гестапо или СД или еще черт знает откуда, об этом Джо Чинаделла, оставленном ею в номере гостиницы в Денвере. «Как же я забыла! Он же совершенно выскочил у меня из головы. Как это могло случиться? Я, должно быть, чокнутая. Наверное, я совсем рехнулась, тронулась или сошла с ума». Какое- то время она рылась в сумке, стараясь найти мелочь для нового разговора. «Нет, — решила она, уже поднявшись было со стула, я не могу звонить им снова ночью. Пусть так и будет. Сейчас уже чертовски поздно. Я так устала, да и они, наверное, спят уже». Она съела сэндвич с рубленным цыпленком, запила его кока-колой и поехала в ближайший мотель, где сняла комнату и, дрожа, забралась в кровать.