В дверь легонько поскреблись. Хиггинс сунул руку под матрас, вытащил револьвер и взвел курок.
— Убирайтесь к дьяволу!
— Хигги, это мы… — Робкий голос принадлежал кузену Джонни. — Принесли тебе жратву и выпивку. Может, откроешь?
Выругавшись вполголоса, Хиггинс поднялся с грязного матраса, подошел к двери и глянул в щелку. Джонни переминался с лапы на лапу, за его спиной маячил Марвин с этой его вечной идиотской ухмылочкой.
— Глаза б мои вас не видели! — пробурчал фелис, откидывая щеколду.
— Здорово, Хигги! Как себя чувствуешь? — осведомился Марвин, чем вызвал новый всплеск неудовольствия.
— А ты как думаешь, идиот?! Я чертовски доволен, что валяюсь в этой вшивой конуре с отстреленным ухом! А при виде ваших мерзких рож так просто готов сплясать джигу от восторга!
— Не кипятись, — примиряюще сказал Джонни. — Лучше посмотри, чего мы тебе достали. Настоящий валерьяновый виски от мамаши Бесс! Так вкусно настаивать, как она, никто не умеет.
— Дай сюда! — Хиггинс забрал бутылку, откупорил и сделал изрядный глоток. — Чего у вас есть пожрать?
— Хлеб, копченая рыба и кувшин пива. Оно, правда, малость того, кисловато.
— Кисловато? — предводитель пошевелил усами над горлышком. — Ты хочешь сказать — насмерть прокисло! И по-твоему, я буду пить эту мочу?! Что, хвост отвалился бы прихватить свежего?!
— Мы на мели, Хигги! У меня всего пять шиллингов осталось, да и Марв не при деньгах. Почему бы нам ни толкнуть втихаря какую-нибудь штуковину из этих?
— У тебя что, мыши вместо мозгов?! Вся лондонская полиция сейчас на ушах стоит! Да что там лондонская — по всему Альбиону! Стоит засветить хотя бы одну бирюльку из тех — все, пиши пропало! После того как мы грохнули полковника…
— Ты грохнул, Хигги, — уточнил кузен Джон. — Мы тут ни при чем…
— Ха! Думаешь, тебе это поможет, сцапай они нас? Нет, братец, дрыгать ногами в петле придется всем троим. Поэтому сделаем, как я говорю, и не вздумай своевольничать, понял?
— Он прав, Джонни, — вздохнул Марвин. — Подождем, когда все уляжется. Осторожность еще никогда не вредила, верно? Подумай только — десять тысяч фунтов! За такие деньжищи можно и потерпеть немного, а?
«Эге… А ведь он не просто так сказал это! Прощупывает почву. Должно быть, кузена Марва уже начали мучить сомнения! Проклятие, да я и сам не больно-то верю, про все эти побрякушки. А ведь одноглазый болтал о сотнях тысяч. Как же меня угораздило поверить ему! Ну ничего, ничего. Едва шумиха немного уляжется, толкнем на пробу что-нибудь из добычи, золотишко или пару камешков. Посмотрим, на сколько потянет. Я даже не потребую своей доли, если навар выйдет невелик. Или нет, тогда парни точно заподозрят, что тут дело нечисто!»
— Кстати, о деньгах… Как там наш одноглазый приятель?
— Пикты говорят, он хочет встретиться с тобой.
— Отлично! — Хиггинс ухмыльнулся, показав клыки. — Но спешить мы не будем, ясно, парни? Та штуковина, которую он жаждет заполучить, думается мне, не так уж проста. А то, что нужно одному, может пригодиться кому-нибудь еще. Смекаете, а?
— О чем это ты? — непонимающе нахмурился Джонни.
— Ему придется хорошенько раскошелиться, чтобы заиметь эту книженцию. А если мы не сойдемся в цене — что ж, найдем другого покупателя.
— Это дело! — заулыбался Марвин. — Я всегда говорил, что у тебя башка варит, кузен! Может, передать ему, чтоб готовил денежки?
— Не торопись. Пускай клиент дозреет. Тогда и поговорим.
* * *
К ночи Потапу сделалось хуже. Ласка вся извелась: помочь медведю было нечем. Он трясся в лихорадке — да так, что ветхая хижина скрипела и ходили ходуном трухлявые доски пола. Озорник ушел, как только начало темнеть, подняв воротник и натянув на самые брови козырек кепи: несмотря на опасность, он намеревался встретиться с фелис. Мусорная Голова тоже не показывался. Девушка стопила последние дрова и в отчаянии прилегла рядом с огромным зверем, обняла его за холку, пытаясь согреть теплом своего тела. Она сама не заметила, как уснула. Пробуждение было не самым приятным: внезапно Ласка почувствовала, что в хижине кто-то есть. Стараясь дышать так же глубоко, как и раньше, она чуть-чуть приоткрыла глаза. Сквозь длинные ресницы девушка увидела трех пиктов, склонившихся над ними. Мусорная Голова держал в руке фонарь; его скудный свет выхватывал из темноты жуткие, покрытые татуировками лица.
— Что вам надо?! — испуганно воскликнула Ласка. И поняла, что пикты смотрят вовсе не на нее: их внимание было приковано к медведю.
Один из незнакомцев произнес длинную фразу.
Языка этого девушка не знала, хотя некоторые слова были на бритиш.
— Он говорит, твой друг сильно болен и может умереть. — Мусорная Голова снял шляпу и взъерошил колтун волос на макушке. — Если не помочь ему, он и нескольких дней не протянет. Плохо дело: если гость умер в твоем доме, это к беде.
— У вас есть какие-нибудь лекарства?
— Есть. Лекарства пиктов. Мы можем… можем попытаться вылечить его, но при одном условии: ты не должна вмешиваться. Вы, длинные люди, вечно норовите сделать по-своему, а от этого только хуже…
— Хорошо, я согласна. Только быстрее, пожалуйста!
Мусорная Голова заговорил со спутниками на непонятном наречии. Наконец один из пиктов шагнул вперед, знаком велев девушке отойти. Достав короткий нож, он несколькими ловкими движениями срезал повязку и обнажил рану на плече зверя. Ласка содрогнулась: выглядела та хуже некуда. Лекарь (во всяком случае, девушка надеялась, что уродливый татуированный карлик имеет такой статус — хотя бы у своих сородичей) развязал мешок и достал оттуда нечто вроде куска коры. Спустя мгновение девушка поняла, что это: большой, густо поросший плесенью ломоть хлеба! Пикт приложил его прямо к ране. Ласка дернулась было остановить его, но Мусорная Голова крепко взял ее за плечо и сурово нахмурил брови. Лекарь меж тем сделал свежую повязку и принялся обрабатывать другую рану. Потап лишь болезненно вздрагивал и тихонько, на самой грани слышимости, поскуливал. Наконец процедуры были завершены. Чужаки растворились во тьме. Мусорная Голова протянул девушке бутыль из-под виски.
— Здесь родниковая вода. Когда очнется, захочет пить, дай ему… Только не вздумай снимать повязки! Это очень хорошее средство, если оно окажется бессильным — не поможет уже ничто.
— Заплесневелый хлеб? — Ласка горько усмехнулась.
— Я сам видел, как он врачует страшные раны! — Мусорная Голова порылся в лохмотьях, достал треснутую, с обугленной чашечкой трубку и полную окурков жестянку. Девушка гадливо поморщилась. Пикт невозмутимо распотрошил несколько бычков, набил трубку табаком и закурил.
— Скажи, почему вы живете… вот так? — Ласка окинула взглядом хижину.
— Потому что здесь мы никому не нужны, — Мусорная Голова вдруг улыбнулся. — Никто не интересуется бродягами, обитающими на свалках. Это последние свободные земли, мисс. У нас нет ничего, что нужно было бы вам, длинным людям; а мы прекрасно живем тем, что вы бросаете за ненадобностью.
— Прекрасно?! Что ты называешь прекрасным, жизнь на помойке?
— Ты еще слишком молода, чтобы понимать… Скажи мне, кто счастливее — ребенок джентри или дитя нашего племени? Одного опекают многочисленные лакеи и гувернантки, чтобы он, не дай бог, не испачкался да не ступил бы в лужу… А другой носится по мусорным карьерам, и каждый день для него полон удивительных находок и чудесных открытий. Да, они едят с серебра, а у нас порой нет другой миски, кроме собственной пригоршни. Но я говорю о счастье, понимаешь? Не о вещах, которые ты можешь сделать своими, не о людях, которым ты можешь приказывать, — всего лишь о такой малости, как счастье.
— И что же, все твои соплеменники согласны с такой философией?
Мусорная Голова хитро посмотрел на Ласку.
— Мы маленький, но мудрый народ, мисс. За очень, очень редкими исключениями.
Мало-помалу девушка задремала. Проснулась она от холода и тут же с беспокойством обернулась к Потапу. Медведя больше не лихорадило; он дышал ровно и глубоко. Зябко поежившись, девушка отворила дверь и вышла наружу. Глаза тут же заслезились от яркого света. По заснеженным холмам тянулись в разных направлениях вереницы следов. Недовольно покрикивали в небе чайки, а вдали, подернутые туманной дымкой, возвышались приземистые кирпичные корпуса фабрик. Это ведь не единственная свалка на острове, подумала девушка. Интересно, сколько их — раскиданных по всему Альбиону, по окраинам промышленных центров, бывших некогда отдельными городами. И сколько пиктов обитает на каждой, прячась под многолетними напластованиями мусора? Судя по количеству следов, немало. Проваливаясь по щиколотку в снег, она поднялась на вершину холма. От ближайших строений в глубь свалки брела, чуть сутулясь, одинокая фигура. Девушка сощурила глаза. Ну, конечно, это он! Лев Осокин… Лева… Озорник. Самый необычный из когда-либо встречавшихся ей людей. И самый близкий, как это ни странно.
