Кстати о синтетике!

Я метнулся в кабинет, в темноте долго шарил в ящиках стола. Наконец пальцы нащупали шелестящую обертку. Вернувшись на кухню, выломал из блистера фиолетовую таблетку — слабенький стимулятор воображения, трипа почти нет, зато головную боль убирает на раз — и запил кислым кофе.

Пес к еде не прикоснулся, пожирая меня глазами. Только через пару минут я догадался взглянуть на часы.

Без пятнадцати час! Бедный псяка, он же с утра негуляный…

Я в спешке откусил приличный кус бутерброда, бросился переодеваться. Макс скакал вокруг с радостным визгом, едва на задних лапах не приплясывал!

Уже в прихожей, когда я натягивал пальто, меня остановил звонок стационарного телефона. На монохромном экране высветился тридцатизначный номер, значит, звонок из Сети.

— Алло.

— Сэйт, ну ты, мля, и зверь!

Ага, Кира, только она никогда не здоровается и сквернословит через слово.

— Да, я зверь, — согласился я, — а в чем дело?

— В чем дело?! Твою мать, да виртуальность на ушах стоит! Я такого еще не видела, маткой клянусь!

Я промолчал, боясь, что голос передаст мое удовлетворение. А кому не нравится, когда хвалят?!

— Ты превзошел сам себя, подонок! — захлебывалась восторгом Кира. Ну конечно, ей-то десять процентов от суммы сделки досталось. — Ты хоть знаешь, кого завалил?

В трубке помолчали, я спросил послушно:

— Кого?

— Самого Кадавра!

— Это еще кто?

На миг Кира лишалась дара речи. Я так и представил свою помощницу, милитаризированную брутальную лесбиянку, с отвисшей челюстью.

— Что?.. Сэйт, скажи мне, что ты шутишь?

— И не думаю.

— Ты, правда, не слышал о нем? Черт, ну ты даешь! Кадавр, мой сатанинский друг, это практически легендарный «мясник», чтоб у него не стоял! На его счету восемнадцать трупов в новой Сети и больше двух сотен жмуриков в Дикой. А еще…

— Хватит трепаться, — оборвал я. Когда других хвалят, мне уже не нравится. — Ты головой думаешь, когда по телефону о таких вещах болтаешь?

— А что? Ты же сам сказал, что у тебя сеть надежная.

— Мало ли… ты чего звонишь?

Кира мгновенно насупилась:

— Ты занят, что ли?

— Собаку надо выгулять.

— Мать моя женщина, ты еще возишься с питомцем?

— А куда ж его девать?

— Святая Мария девственница, кому скажи — засмеют. Сетевой Дьявол растит собачку…

— Кира!

— Ладно, твое дело. У меня вон первый муж тоже любил собачек. Правда, иначе, чем ты.

— Все сказала? — разозлился я. Что-то помощница сегодня болтлива.

— Практически, — не смутилась хамка. — Нужно встретиться, если, конечно, ты отвлечешься от таких важных дел, как выгул пса.

— Зачем?

— Зачем отвлекаться?

— Зачем нужно встречаться? Твой процент уже ушел на твой счет.

— Я видела. Не из-за этого. Кое-кто тебя ищет.

— Кто?

В голосе Киры потек мед:

— Ты его не знаешь, но платит он щедро. Очень щедро. Я когда сумму услышала — два раза кончила!

— За что платит?

— Сэйт, ну твою мать! Обычный заказ: найти и сделать дело.

Минуту я размышлял. Вроде бы деньги теперь есть, хватит месяца на три. Стоит ли браться за новую работу, когда старая столько шуму наделала?

— Ну?

— Завтра, в час дня, — согласился я нехотя. — Там же, где и всегда.

В трубке радостно взвизгнули, потом выругались, но я уже бросил ее на рычаги и подхватил поводок с пола. Иначе придется убирать лужу.

В подъезде как всегда темно — в мире давно энергетический кризис. Сейчас многие дома даже не подключены к электросети, а тот, кто еще пользуется благами цивилизации, предпочитает экономить.

По лестнице я буквально слетел, Макс поводок тянул так, будто был ездовым псом и участвовал в бегах на Аляске. В мертвой тишине подъезда наш топот отдается жутковатым эхом, особенно когда пробегаем пустые квартиры с выломанными дверями.

На первом этаже Макс сбавил темп — преградила путь металлическая входная дверь. Я задержал дыхание, открывая замок, здесь воняет мочой, затопленным подвалом и кошками. Щелчок, и в лицо толкнула волна холодного, насыщенного влагой воздуха.

— Гуляй, — скомандовал я и отцепил поводок.

Дождь уже почти закончился, в ноябрьском воздухе лишь противная холодная морось. Пахнет сырой листвой, землей и химикатами.

Я спустился с крыльца, закуривая сигарету, и зашагал в жирную темноту. Неподалеку мелькает рыжее мохнатое тело, через минуту в землю ударил ручеек, и я почти услышал вздох облегчения.

Улица пустынна. По обе стороны тротуара пятиэтажные дома, свет почти нигде не горит. В каждом доме лишь одна, изредка две квартиры подключены к электричеству. Заселено примерно столько же. Остальные квартиры давно разграблены и завалены мусором.

Я оглянулся. В моем доме, такой же серой и грязной пятиэтажке, как и все вокруг, горит свет только в трех окнах: в моей двухкомнатной квартире на третьем и у соседей по этажу, на другом конце дома. Я их видел пару раз — молодая парочка, на вид приличные люди. Судя по их испуганным взглядам, когда им случается выбираться на улицу, оба работают в виртуальности. Наверное, и дети у них там есть. Сейчас это модно, заводить компьютерных детей. Чайлд диджитал называется.

Пару минут я рассматривал дом, потом перевел взгляд на затянутое оранжевыми тучами небо, в ночной темноте кажущееся коричневым. Звезд почти не видно.

Макс услышал мяуканье, тут же рванул на звук. Пришлось топать следом. Обходя поблескивающие лужи, я часто замечал под ногами, среди прочего мусора, отработанные гильзы. В одном месте уже привычно взял в сторону, обходя неглубокую воронку от взрыва. В этой части Москвы особенно часто шли бои властей с мародерами…

26 апреля 2027 года.

Каждый из нас помнит эту дату. Ночью разбуди — без запинки скажет. Более того, еще и время назовет — шестнадцать тридцать две по Гринвичу.

Такое не забудет никто.

Двадцать шестого апреля две тысячи двадцать седьмого года в Национальном парке Йеллоустоун, в Северной Америке, началось извержение супервулкана. Мир в очередной раз менял свой облик.

Суперизвержение пророчили давно, едва ли не с середины двадцатого века. Журналисты после каждого мелкого землетрясения в парке спешили назвать это «предвестником» конца света. Особенно шумная возня начиналась после более-менее сильных встрясок, когда появлялись жертвы. И снова в печать и на телевидение шел истеричный призыв: «Спасайтесь, скоро начнется!» А так как в парке Йеллоустоун землетрясения бывают по нескольку тысяч в год, то в реальности угрозы все скоро разуверились.

Я сам не помню того мира, родился уже после. Но историки в познавательных роликах Сети именно так и говорят — виноваты журналисты, поднявшие панику, что затруднила спасательные работы. Не знаю, слабо верится, учитывая, что почти все влиятельные люди страны покинули место бедствия за день до начала извержения.

Но факт остается фактом — началось все внезапно для мира.

Один из трех супервулканов на планете, Йеллоустоун, пробудился. Его кальдера, в несколько раз превышающая площадь Нью-Йорка, взорвалась с мощностью в тысячу сброшенных на Хиросиму бомб. Облако пепла и пемзы взметнулось на высоту пятидесяти километров… и с того дня мир изменился навсегда.

Вулканический пепел закрыл солнце. Состоящий из пылинок абразива, мельчайших острых камней, он проникал всюду. От него не спасали даже респираторы или противогазы. Проникая в легкие, он смешивается с влагой внутри, образуя цементную смесь. Попадая в глаза — лишает зрения.

Пепел стал смертью…

Извержение продолжалось полтора месяца. Но только в первую неделю уже погибло больше тридцати миллионов человек.

Отрезанная от всего мира облаком пепла, Америка погибала. С неба падали серые хлопья, покрывая пастбища, отравляя воду и убивая животных. Многие люди пытались спастись в домах. Но под тяжестью пепла (всего десять сантиметров осадка), крыши проваливались, погребая живых. Другие умирали от голода и жажды. Третьи задыхались на улицах.