В отчете Разведочного отделения за 1903 г., датированном 11 декабря, сообщалось следующее: «Японский военный агент подполковник Мотодзиро Акаси стоит под наблюдением с 7 ноября. Подполковник Акаси работает усердно, собирая сведения, видимо, по мелочам и ничем не пренебрегая: его несколько раз видели забегавшим в английское посольство, расспрашивающим о чем-то на улице шведско-норвежского военного агента Карла Гейгера Лейенгювуда и наблюдали в сношениях, непосредственно или через секретаря японской миссии Самаро Акидзуки, с целым рядом различных японцев, из коих наиболее подозрительными являются: Яги Мотохачи и Санторо Уеда. …В интересах скорейшего освещения деятельности Акаси в настоящее время уже вполне подготовлена обстановка для заагентурения одного лица, могущего быть в этом отношении весьма полезным». Дальнейшее развитие событий доказало правильность и перспективность последнего предположения В. Н. Лаврова.

Перед войной японская разведка усиленно собирала по всей Европе и изучала все, что имело хоть какое-то отношение к российским вооруженным силам. Русская агентура сообщала, что в Японии издается много печатных работ о России и русской армии, что можно без особого труда собрать из них ценную библиотеку; в военных учебных заведениях Японии будущие офицеры изучали русский язык. Японцы создали разветвленную шпионскую сеть на русском Дальнем Востоке, в крепости Порт-Артур, в местах дислокации русских войск в Маньчжурии. Они умело пользовались беспечностью и продажностью российского чиновничества и смогли собрать важные сведения стратегического характера. Известно, что агенты японской разведки проникли даже в российский Генеральный штаб и овладели секретом производства бездымного пороха, добытый усилиями великого русского ученого Д. И. Менделеева.

Осуществляя контрразведывательные акции, Разведочное отделение Главного штаба столкнулось с острой проблемой начала XX в. — вопросом обеспечения защиты государственной тайны. Здесь наблюдалась полная беспечность и безответственность царских властей. Дело в том, что большинство санкт-петербургских заводов были ориентированы на исполнение заказов российского военно-морского флота и имели немало производственных секретов. Поэтому не только японские, но и разведчики других держав стремились получить информацию о деятельности Пугаловского, Балтийского, Франко-Русского, Невского и Канонерского заводов.

Высокий профессионализм сотрудников Лаврова принес свои первые плоды уже в конце 1903 г. В конце декабря 1903 г. оперативным путем было установлено, что 26 декабря 1903 г. Акаси получил по почте письмо следующего содержания: «Буду на другой день, то же время. Ваш И.». Однако никто из подозрительных лиц ранее квартиру Акаси не посещал. Внимание сотрудников наружного наблюдения переключилось на другого сотрудника японской миссии — капитана Тано, который часто встречался с Акаси. Было установлено, что его квартиру по субботам часто посещал неизвестный русский капитан в адъютантской форме. К этому моменту к Тано, как правило, приезжал и сам военный агент Акаси.

Утром в субботу 17 января Тано получил письмо на русском языке: «Завтра в 4 часа буду у Вас. Ваш предан. И.». Почерк и фактура бумаги, конверт были идентичны перехваченному у Акаси. В назначенное время сотрудники Лаврова зафиксировали появление у Тано русского офицера, личность которого была вскоре установлена. Это оказался штаб-офицер по особым поручениям при Главном интенданте ротмистр Николай Иванович Ивков. На следующий день 19 января он встретился с капитаном Тано, соблюдая все правила строжайшей конспирации: извозчика отпустил за несколько домов и, проверив, нет ли за ним наблюдения, вошел в подъезд. В ходе дальнейшей разработки было установлено, что Ивков встречался также с французским разведчиком полковником Мулэном и еще с неизвестным лицом, которого он дважды поджидал на Варшавском вокзале. Позднее выяснилось, что этим неизвестным был германский военный атташе фон Лютвиц.

Разведочное отделение начало усиленную разработку Ивкова и Акаси. Однако события приняли неожиданный оборот. Уже в начале января Главный штаб на основе разведданных пришел к выводу, что Япония приступила к непосредственной подготовке войны против России. 20 января на оперативном совещании высшего военного и морского командования в Порт-Артуре под председательством наместника царя на Дальнем Востоке адмирала Е. И. Алексеева все сошлись во мнении о неизбежности войны и необходимости нанесения упреждающего удара. 21 января Тихоокеанская эскадра продемонстрировала свою мощь, осуществив демонстративный поход всей эскадрой к корейскому порту Шантунгу. Именно здесь по плану японского Генерального штаба планировалась высадка части японских экспедиционных войск.

Японская разведка своевременно информировала свой Генеральный штаб и императора о намерениях адмирала Алексеева нанести упреждающий удар и выходе Тихоокеанской эскадры в неизвестном направлении. На чрезвычайном совещании японского правительства и Военного совета под председательством самого императора 22 января 1904 г. было принято решение безотлагательно начать войну, ибо «русская эскадра, свободная в своих действиях, могла расстроить все планы и расчеты японского правительства». В Петербург была послана телеграмма об отзыве японского посланника и всей дипломатической миссии. Одновременно с этим по армии и флоту был отдан приказ об открытии военных действий.

В этот же день 22 января 1904 г. по агентурным каналам В. Н. Лавров получил информацию, что принято решение о подготовке к отъезду из Петербурга не только японской дипломатической миссии, но и всего состава японского посольства. Это означало разрыв дипломатических отношений между Россией и Японией. Об этом Лавров срочно информировал императора Николая II. Однако, как показало дальнейшее развитие событий, никаких мер принято не было. Очевидно, император надеялся, что, учитывая совокупную военную мощь российской армии и флота, Япония ограничится лишь военной демонстрацией. Эти надежды оказались совершенно беспочвенными.

24 января 1904 г. были внезапно прерваны российско-японские переговоры, а секретарь японской миссии сообщил Российскому МИДу о разрыве дипломатических отношений. Практически одновременно министр иностранных дел Японии барон Комура уведомил русского посла в Токио барона Розена, что по решению японского правительства все сношения между Японией и Россией прерваны. В этот же день, в 9 часов утра, японский флот уже вышел из Сасебо и приступил к захвату в открытом море русских пароходов. 26 января вся японская дипломатическая миссия, включая военного атташе и его помощников, выехала в Стокгольм. В ночь на 27 января 1904 г. японский флот внезапно напал на русскую эскадру, находившуюся в Порт-Артуре. В 23:55 на внешнем рейде Порт-Артура появились миноносцы противника. Они были своевременно обнаружены и освещены прожекторами русских кораблей, однако поначалу их приняли за свои. Все ждали подхода русских миноносцев с моря, а силуэты японских кораблей очень напоминали русские. Японцы успешно провели торпедную атаку, в результате которой русские корабли «Цесаревич», «Ретвизан» и «Паллада» получили серьезные повреждения. Уже днем 27 января 1904 г. были атакованы крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец», находившиеся у порта Чемульпо (Корея).

Получив информацию об этих событиях, российское правительство приняло ответные меры. 27 января был обнародован Высочайший манифест Всероссийского монарха Николая II с официальным объявлением о начале Русско-японской войны. Он был зачитан во всех церквях во время богослужения и 28 января был опубликован во всех утренних, дневных и вечерних газетах. В нем говорилось, что «были приложены все усилия для упрочения спокойствия на Дальнем Востоке… Мы изъявили согласие на предложенный японским правительством пересмотр существовавших между обеими империями соглашений по корейским делам. Возбужденные по сему предмету переговоры не были, однако, приведены к окончанию, и Япония, не выждав даже получения последних ответных предложений правительства Нашего, известила о прекращении переговоров и разрыве дипломатических отношений с Россией.