«Так всегда бывает: звонил, но не дозвонился, хотел сообщить, но не успел», — невольно мелькнуло в голове.

— «А материалы где?» — спросил я у Росинского. Тот сказал, что материалы и пленку забрали к себе сотрудники ФСБ. — Герасимов замолчал.

Если бы материалы находились в городской прокуратуре, то Герасимов бы мог отменить постановление своего подчиненного. Без материалов он этого сделать не может. Выходит, заранее был предусмотрен и этот шаг.

Потом выяснилось, что Росинский возбудил уголовное дело без всяких материалов, без документов, по одной только кассете. Заранее сфабрикованной. Это было не только отклонением от юридических норм, это было самым настоящим беспределом.

Росинского я не знал, слышал только, что он — человек нетрадиционной половой ориентации, кое-кто даже со смешком предлагал его освободить в связи с переводом в «Голубой дом», чтобы не позорил прокуратуру, но я всякий раз на такие предложения отвечал отказом: мухи, мол, отдельно, котлеты — отдельно.

Позже пошли разговоры, — и были они очень стойкими, — что вызванному ночью в Кремль Росинскому была показана видеокассета с его похождениями среди «голубых» и было заявлено довольно жестко: «Если вы сейчас же, господин Росинский, не возбудите уголовное дело против Скуратова, эта кассета будет через несколько часов показана по телевидению!» Росинский незамедлительно подписал нужные бумаги.

Впрочем, вскоре стали известны еще кое-какие детали того, как его вызывали в Кремль, об этом я скажу чуть позже.

В кабинет в очередной раз заглянула секретарша:

— Юрий Ильич, в приемной сидит генерал МВД, ждет, когда вы освободитесь.

Я понимал, чего ждет этот генерал — опечатать мой кабинет. Со всеми документами, что имеются здесь, но я этого удовольствия ему пока не доставлю.

— Я еще занят, — сказал я секретарше, — пусть подождет.

Пока я буду находиться в кабинете, никакой милицейский генерал не посмеет меня выкурить отсюда. Тем более генерала не пускал ко мне начальник охраны прокуратуры Сергей Борисович Гриднев.

— Сидите! — говорил Гриднев генералу. — Надо будет — вас пригласят!

И тот сидел.

А мне важно было передать два документа, находившиеся у меня в сейфе, Катышеву. Кроме того, мне надо было подписать два международных поручения для Карлы дель Понте и также передать их. Нужно, чтобы эти документы сегодня же ушли в Швейцарию. Если я их передам другому заму, они могут навсегда застрять в этом здании и никуда не уйти.

Позвонил Степашин.

— Юрий Ильич, надо переговорить. Приезжайте ко мне. У меня находится Путин.

Я понял: Степашин делает шаг очень продуманный, он выманивает меня из кабинета, чтобы его генерал опечатал кабинет вместе с документами. Документы, особенно те, что были получены от Карлы дель Понте, — вот главное, что интересовало сейчас кремлевских «горцев» и тех, кто им служил.

Тем временем появился Катышев, и у меня немного отлегло от сердца: Михаил Борисович будет следовать букве закона и не станет юлить и прятать бумаги, чтобы покрыть чьи-то грязные делишки.

…Через некоторое время я уехал к Степашину. Генерал МВД вместе с Хапсироковым незамедлительно опечатал мой кабинет.

Все, моя собственная дверь захлопнулась у меня за спиной.

Степашин сказал мне, что утром президент пригласил к себе Строева и объявил: против Скуратова возбуждено уголовное дело, поэтому так или иначе, раз дело возбуждено (замечу, по совету Чубайса), Генпрокурор будет отстранен от должности.

— Вам надо дождаться конца расследования и не делать резких движений, Юрий Ильич, — сказал Степашин.

— А на каком, собственно, основании возбуждено уголовное дело? спросил я. — Ведь Росинский не имел права возбуждать его, у него нет на это полномочий. Это незаконно. Не-за-кон-но. Правовая сторона нарушена…

Степашин постарался успокоить меня:

— Юрий Ильич, кабинет ваш все равно опечатан, поэтому не думайте ни о чем, поезжайте на дачу, отдохните там немного, придите в себя. Мы же с Владимиром Владимировичем будем способствовать, чтобы расследование прошло быстро и объективно.

Я уехал. Завернул на городскую квартиру, забрал там Лену и отправился на дачу.

В голову невольно — и не в первый уже раз — пришла мысль о том, что из прокуратуры уходит информация. Через какие-то щели — видать, неплохо оплаченные, — она просачивается наружу.

Я уже вел серьезный разговор с Пал Палычем Бородиным, — и разговор этот больше подходил на допрос, по моему указанию готовились допросы дочерей президента, крупных чиновников, чьи имена у всех на слуху, были произведены выемки документов в Кремле — дело принимало для «семьи» угрожающий оборот. И вот мы у себя в прокуратуре приняли решение об аресте Березовского. Повторяю — об аресте. Уже практически выписан ордер на его задержание.

Но… произошла утечка. Информация о Березовском попала в Кремль. Березовский этого боялся страшно, и в Кремле этого боялись, поэтому, когда Березовский летел в Москву, его остановили в Киеве и в Москву не дали воздушного коридора. Пока не рассосется ситуация.

И рассосаться она могла, только если уберут меня.

Я понял: в Кремле состоялось серьезное обсуждение и была выработана линия поведения, разработана тактика действий. Идея возбудить уголовное дело и одним махом выломать мне руки и лишить возможности действовать принадлежала, повторяю, Чубайсу. Чубайс вообще был одним из самых активных участников этой акции. Как и Березовский.

Была создана комиссия Совета безопасности по изучению моего морального облика. Хотя накануне я обратился с заявлением о возбуждении уголовного дела в связи с вторжением в мою частную жизнь и в связи с оказанием давления на прокурора, производящего предварительное расследование по фактам коррупции среди высших чиновников. Дело было возбуждено.

Вскоре состоялось первое заседание «моральной» комиссии, где Макаров заместитель главы кремлевской администрации, — устроил мне допрос в присутствии пяти или шести человек, кое-кто из них принимал участие вообще в подготовке кампании по устранению меня от должности… Положение было, мягко говоря, интересным. Я сказал Макарову:

— Ведется следствие, оно установит, откуда взялась пленка, как была сделана запись и так далее. Все эти вопросы составляют предмет уголовного расследования. А так я не понимаю назначения вашей комиссии. Что это за комиссия по изучению морального облика? Без документов любой разговор будет беспочвенным. Напишите официальную бумагу в Генпрокуратуру, начальнику главного следственного управления Катышеву, он вам даст официальный ответ, и мы будем говорить, имея на руках официальный документ с фактами. А так это не разговор. Вы — не партком, чтобы проводить подобные разборки.

Очень активное участие во всех играх продолжал принимать Хапсироков. Дня за два до возбуждения против меня уголовного дела он поехал к Демину. Демин вел коллегию и, когда Хапсироков приехал, передал ведение своему первому заму Носову, а сам вышел к Хапсирокову посовещаться.

Надо полагать, Демин неспроста бросил важное заседание коллегии. Ведь не для того лишь, чтобы переговорить с Хапсироковым? Ну кто такой Хапсироков, чтобы ради него оставить заседание коллегии Главной военной прокуратуры?

Никто!

А потом Хапсироков, приехав на Большую Дмитровку, пытался выяснить в одном из управлений: как возбуждается уголовное дело в отношении прокурора? Вот оно, сюжетное колечко… Замкнулось.

Начали активно искать девочек — участниц видеосъемки, так называемых заявительниц, и оказывать на них давление. Первое их заявление было датировано 18 марта, последующие 25-м, 26-м и 27-м числами. Выходит, с 18 марта Путин и Степашин совершенно незаконно проводили оперативно-розыскные действия, занимались доследственной проверкой… В то же время Путин встречался со мной, дружески пожимал руку и говорил, как он мне сочувствует. Интересно было бы узнать, что у него самого в этот момент происходило в душе.

К моменту возбуждения уголовного дела Путин занимал два кресла директора ФСБ и секретаря Совета безопасности РФ и, как вычислили аналитики, на него была возложена вся ответственность за решение «проблемы Скуратова».