Встречали меня Доку Завгаев — тогдашний руководитель Чечни и генерал Вячеслав Тихомиров — командующий российской группировкой.

Разместились в нашем небольшом поселке, рядом с аэропортом «Северный», где жило все армейское руководство. Там же, в поселке, собрали совещание прокуроров Чечни. В том числе и сотрудников военной прокуратуры грозненского гарнизона, а также транспортной прокуратуры.

Журналисты, любящие жареное, конечно же, ожидали резкой оценки того, что происходило, ожидали, что оценка эта будет критическая. Многие газеты критиковали тогда федеральные власти за происходящее… Мои же оценки были более сдержанными, хотя в них была и критика.

А как же иначе бороться с бандитизмом, с похищениями людей, с постоянной угрозой, исходившей от Чечни, как не военными методами? Как бороться с грабежами, с насилием, применяемым по отношению к русским? По удельному весу преступлений, в том числе и тяжких, Чечня вышла на первое место в России. С другой стороны, надо было бороться и с мародерством, со злоупотреблениями, которые допускали люди в военной форме.

Сейчас, годы спустя, должен заметить, что если бы федеральный центр и наши московские стратеги поддержали тогда все предложения Завгаева и Тихомирова, у нас бы сейчас таких проблем с Чечней не было.

Особое внимание пришлось обратить на условия, в которых жили солдаты. Эти условия потрясли, как и сами солдаты — холодные, голодные, завшивленные, в плохонькой одежде, в драной обуви, синелицые. Пришлось немедленно сделать два представления: одно — министру обороны, другое министру внутренних дел.

Представления сработали, но, к сожалению, ненадолго. Прошел месяц, и о них все забыли, солдаты снова начали мерзнуть и голодать.

И поэтому надо было побывать и в Грозном, посмотреть, что там творится. Поездка была небезопасной, боевики устраивали засады, было несколько крупных покушений — на Лобова, на Завгаева, на генерала Романова.

Решили действовать так: по дороге пустили легковой автомобиль с сопровождением, я же вместе с солдатами поехал на бронетранспортере.

Грозненская прокуратура представляла собой печальное зрелище. Здание часто обстреливали из автоматов. Охраны не было никакой. Угроз полным-полно. Каждый день. Нераскрытых уголовных дел — тоже полным-полно.

Недаром боевики, заняв Грозный, первым делом сожгли здание прокуратуры. Вместе с уголовными делами и другими бумагами — они были для них опасны. Правда, часть дел удалось вывезти в Москву, и им, я полагаю, еще будет дан ход.

Прокурором Чечни был назначен прекрасный человек и отменный специалист Вахид Алиевич Абубакаров.

Когда-то Дудаев, который еще не взял верх, но уже делал это, подминал под себя все структуры, приезжал и к нему, требуя незамедлительной и полной поддержки.

Абубакаров ответил Дудаеву коротко и жестко: «Нет!» Он рисковал своей головой. Ведь сказано это было при немалом стечении людей. Дудаев, придя к власти, тронуть Абубакарова не посмел — видать, подивился мужеству этого человека. Прежний же, до Абубакарова, прокурор был господином вертлявым, служил и нашим, и вашим, поэтому Абубакаров по праву занял его место.

Многие работники чеченской прокуратуры попали в сложную ситуацию: у них у всех родственники находились на службе у Дудаева.

Думаю, мне не надо рассказывать, какой была обстановка. Когда встречались боевики и милиционеры, то в друг в друга не стреляли, откладывали оружие и дрались на кулаках: кто кого? Боялись кровной мести. О таких фактах у нас почему-то не рассказывают.

Я постарался поддержать прокуратуру, сказал: «Мы вас не бросим». И сдержал слово: когда прокуратура Чеченской республики была расформирована наша прокуратура, — я забрал сотрудников сюда. Кто-то был устроен на работу в Москве, кто-то в Подмосковье.

С Завгаевым мы договорились слетать в один из районов. Военные предлагали Гудермес. Завгаев был против, считал, лететь в Гудермес опасно. Сам-то он подвергался опасности постоянно. Достаточно только было взглянуть в печальные глаза Доку Гапуровича, чтобы понять, что происходит у него в душе. Ему каждый день ложились на стол радиоперехваты, разведдонесения о том, как и где боевики готовили на него покушения. Каждый день! Понятны были его опасения. Если бы что-то со мной случилось, это был бы для него удар — не контролирует, мол, Завгаев ситуацию в республике. А контролировать ее было сложно. Республика напоминала вулкан, несложно было высчитать некоего типичного жителя Грозного, чеченца, который днем был обычным человеком, а вечером доставал из укромного места автомат и выходил с ним на большую дорогу.

Днем Грозный контролировал Завгаев, ночью — боевики. В общем, Доку Гапурович сказал мне:

— За вами, Юрий Ильич, конечно, право выбора, но я предлагаю Надтеречный район, село Знаменское… Это центр района.

Я принял его предложение.

Полетели на двух вертолетах. В открытые двери вертолетов, на турелях, были выставлены пулеметы. На одной машине летели мы с Завгаевым, другая прикрывала нас. Шли низко. Боялись ракет.

В Знаменском, в клубе, собрались человек триста, ждали нас. Я увидел, что люди настроены доброжелательно, поддерживают Завгаева.

У Доку Гапуровича, к слову, был разработан свой план нормализации жизни в Чечне. Для этого, он считал, федеральным войскам надо закрепиться на Левобережье, создать опорные базы и идти в горную часть, — другими словами, он предлагал план, который федеральные власти начали реализовывать лишь в 1999 году.

В Чечне были созданы так называемые фильтрационные пункты, для того чтобы разобраться, кто есть кто. К сожалению, они не были обеспечены в правовом плане, и мы предложили эти пункты закрыть.

Милиция у нас не любит, когда ее поправляют, ворчит, но тем не менее с нашим предложением согласилась. Фильтрпропускники были закрыты. Но проблема фильтрации оставалась, и были открыты ИВСы — изоляторы временного содержания, которые прокуратура, в отличие от фильтраторов, уже могла контролировать.

Кстати, военная прокуратура действовала довольно жестко, обязательно расследовала серьезные факты нарушения закона со стороны военнослужащих, что вызывало недовольство: это что же такое получается, бандитов вы наказать не можете, а нас наказываете? Это недовольство впоследствии было использовано против меня. Точно так же спекулировали на том, что, несмотря на выданные прокуратурой санкции на арест Басаева, Радуева, Хорхароева и других, они на свободе. Оппоненты намеренно умалчивали о том, что искать и задерживать боевиков — не дело прокуратуры, а работа оперативно-розыскных служб.

Уже позже, когда Басаев был у Масхадова, по сути, главою правительства и приезжал в Москву, мне звонил Куликов:

— Преступники прилетели в Москву… Что будем делать? Будем задерживать?

— А как, Анатолий Сергеевич? Ведь они же приехали на встречу с президентом. Надо было вам их в другом месте задерживать и исполнять санкцию прокуратуры.

Уголовную ситуацию в этом случае перекрывала ситуация политическая. Либо, скажем так, перекрывала ситуация государственной целесообразности. Но все равно, всегда, кем бы ни были эти люди, какие бы посты в Чечне ни занимали, они — преступники.

Детали той войны хорошо известны, о них много писали, много рассказывали очевидцы, не смолкало радио и телевидение.

Особенно унизительны были для страны моменты, когда федеральные войска загоняли боевиков в ловушку, стягивали петлю на их горле, в это время звучала предательская команда из Москвы: «Заключить перемирие! Приступить к переговорам!» И войска послушно замирали.

Боевики во время этих переговоров зализывали раны, пополняли запасы оружия, приходили в себя и с новыми силами начинали войну. Расплачивались мы за такие командные указания Москвы сотнями погибших ребят.

Позже Степашин, став министром внутренних дел, начал проводить тактику откровенного заигрывания с Масхадовым. МВД России первым заключило договор о сотрудничестве с МВД Ичкерии. Следом за МВД потянулись и другие ведомства.