На бегу мы пели (задыхаясь):

"Прыгуны, прыгуны, вы слыхали?

Прыгать будем мы из задницы орла..."

Парашютная школа показалась мне самыми тяжелыми – в физическом смысле – тремя неделями во всей моей жизни. Погода в Форт-Беннинге в июне 1963 года была не просто жаркой: стояла поистине удушающая жара. Через поры моего тела буквально улетучивались годы сытой жизни, и каждое утро я твердо уверял себя в том, что этот день будет последним в моей военной эпопее.

Через две недели бесконечных пыток на тренажерах, имитирующих прыжки и приземления с парашютом, наступил момент истины: наш класс был готов к тому, чтобы погрузиться на борт самолета и совершить настоящий прыжок.

Со своего места, находившегося примерно в середине вереницы парашютистов, я смотрел через открытую дверь самолета на землю, оставшуюся где-то в тысяче двухстах футах под нами.

– Приготовиться! – скомандовал инструктор по прыжкам.

Мой желудок сжался в комок.

– Набросить крючки!

Кровь отхлынула от моих пальцев, когда я пристегивал карабин вытяжной стропы к тросу, тянувшемуся у нас над головами вдоль всего фюзеляжа.

– Встать у двери!

Полковник-резервист, по виду даже старше меня, занял свое место у двери.

– Пошел!

"Они, наверное, шутят", – подумал я, когда мощным пинком под зад оказался за бортом самолета, в воздухе.

Боже правый, да что я здесь вообще делаю-то?..

То, что я "делал там", началось несколько раньше – в августе 1962 года, когда мне довелось встретиться с Линдоном Б. Джонсоном, тогдашним вице-президентом США. В тот год я жил на Ямайке, куда он прибыл с визитом, чтобы представлять Соединенные Штаты на празднествах по случаю годовщины независимости этой латиноамериканской страны. Мне удалось встретиться с вице-президентом и его военным помощником, полковником Уильямом Джексоном; тогда же я подарил им по экземпляру своей книги "Плата дьяволу", посвященной партизанской войне в регионе Карибского моря.

Я сказал тогда полковнику Джексону, что теперь хотел бы написать книгу про войска специального назначения. Для этого все мои попытки поближе присмотреться к этому совсем новому в американской армии роду войск, отличительной особенностью которого являлся зеленый головной убор, пока не встречали положительного отклика со стороны заинтересованных лиц. Действовали эти люди преимущественно в обстановке секретности, и в те дни вообще лишь немногие из числа непосредственно не связанных с ним лиц знали о существовании такого понятия, как "спецназ". В прессе также не писали почти, а то и вовсе ничего о деятельности этих высококвалифицированных специалистов по ведению партизанской войны в условиях джунглей Юго-Восточной Азии.

Таким образом достаточно высокий уровень должностей как самого вице-президента, так и полковника Джексона, стали непосредственной причиной того, что моя встреча в Пентагоне с искушенным майором из войск спецназа вообще состоялась. И именно она стала причиной того, что надо мной только что прогрохотала махина транспортника С-119, тогда как сам я с ошеломляющим ускорением полетел с небес навстречу родимой земле.

К счастью, мне удалось достичь ее, не развалившись в воздухе на части, а потому после пяти прыжков (при каждом последующем нас все больше нагружали всевозможным дополнительным снаряжением, что в сочетании с возросшей учебной, нагрузкой на четверть сократило численный состав нашего класса) начальник школы лично вручил мне первую пару "Серебряных крыльев", которыми награждаются отличившиеся курсанты из числа гражданских лиц.

Следующим пунктом моего назначения стал Спартанбург, штат Южная Калифорния, где впервые проводились крупные военные учения с участием подразделений войск спецназа – "Стремительный удар III". Именно там мне довелось встретиться с автором суровой программы подготовки, прохождение которой являлось непременным условием написания "Зеленых беретов".

Уильям П. Ярборо, в то время начальник ЦСБП, оказался моложавого вида двухзвездным генералом, таким же худощавым и суровым, как и его подчиненные. Впрочем, к тому времени я и сам был ненамного толще его.

Генерал приготовил для меня сюрприз. Оказывается, мне предстояло совершить ночной прыжок с парашютом в район болот Южной Калифорнии, откуда группа спецназа должна была доставить меня в свой штаб, располагающийся в кишащей змеями местности.

– Ночной прыжок? – с тревогой в голосе пробормотал я. – Змеи?

После недели самых разнообразных "террористических актов", "похищений", "засад", "подрывов мостов и складов", и "рейдов" меня посадили на "гелиокурьер", или U-10, как именовался среди военных специальный самолет с коротким разбегом, и через несколько дней в ЦСБП начался курс, в том числе и моего, обучения смертельным методам ведения партизанской войны.

Моими однокашниками, включая кубинских беженцев и вьетнамцев, были офицеры из двадцати двух дружественных Америке стран, по возрасту и званию варьировавшие от старшего лейтенанта (лет около двадцати пяти) до подполковника (соответственно, сорок пять).

Программа обучения Центра подготовки, ныне имени Джона Ф. Кеннеди, включала в себя три самостоятельных курса: борьба с повстанцами, психологическая война и нетрадиционные (партизанские) методы ведения боевых действий – и все это для таких "тигров", как я! Впрочем, иного выхода у меня не было: только прохождение курса партизанской войны давало право носить зеленый берет.

Требования к офицерам, которые поступали на курс нетрадиционных боевых действий, были поистине устрашающими. Все они должны быть десантниками Все прошли проверку на допуск к работе с совершенно секретными материалами. Большинство имело квалификацию "рейнджеров". Интенсивная психологическая проверка и полевые испытания являлись основанием для решения вопроса о пригодности каждого конкретного офицера к последующему использованию его в партизанских операциях.

В этой школе преподавались все те знания о методике и тактике партизанских действий, которые были накоплены со времен начала Второй мировой войны. На меня произвело поистине ошеломляющее впечатление одно лишь перечисление видов оружия, в совершенстве обращаться с которыми нам предстояло обучиться. Вне зависимости, был ли это русский автомат Калашникова, шведское, чешское, восточногерманское или французское оружие, все мы обязаны были научиться стрелять из него и разбирать-собирать с завязанными глазами. Нас учили стрелять из арбалетов, лука и пользоваться гарротой (портативной удавкой).

Наиболее сложная часть курса была связана с техникой совершения диверсионных актов, что считалось важнейшим видом деятельности спецназовцев в тылу врага. Нас обучали всевозможным головоломным хитростям, таким как минирование канав и окопов в непосредственной близости от места организации засады, предназначавшейся для уничтожения оставшихся в живых и пытающихся скрыться солдат противника. Несколькими месяцами позже во Вьетнаме мне довелось воочию увидеть смертельную эффективность этой военной ловушки.

На занятиях по рукопашному бою мы должны были научиться убивать противника в первые тридцать секунд схватки – в противном случае у нас самих оставался лишь призрачный шанс остаться в живых.

Осваивались также новые способы, такие как "небесный крюк", когда человека буквально выдергивали из джунглей привязанным к самолету тросом, с последующей транспортировкой в более безопасное место. Проводились также комплексные занятия, где требовались навыки самого разного рода, например, при отработке методики проникновения во вражеский тыл "воздух – вода". Неподалеку от береговой линии противника на высоте в пятнадцать – двадцать тысяч футов – достаточной, чтобы не быть замеченным с земли – самолет сбрасывает парашютиста, который преодолевает основную часть расстояния в затяжном прыжке, двигаясь как по горизонтали, так и по вертикали; затем, примерно в полутора тысячах футов или даже меньше, Он раскрывает парашют, опускается на воду, скрывается под ней, отстегивает парашютные лямки и дальнейшее продвижение к берегу осуществляет уже в подводном положении, пользуясь имеющимся у него аквалангом.