И тогда Эйджи понял: в небольшой комнате над кабинетом Родригеса пытали человека. Он подозревал, что этим человеком был Оскар Бонауди — один из левых, которого Эйджи лично рекомендовал Отеро взять под стражу. Крик продолжался. Родригес наконец одобрил материалы ЦРУ, и Хортон и Эйджи, завершив на этом свою миссию, направились к ожидавшему их «фольксвагену», на котором и вернулись в посольство.
Уругвайская полиция не переставала изумлять большинство сотрудников ЦРУ своей некомпетентностью, и повысить ее дееспособность, казалось, не было никакой надежды. Именно это больше всего огорчало таких людей, как Саенс, который искренне гордился своей работой и поэтому просто не мог видеть всего комизма сложившейся ситуации. Джон Хортон, однако, относился к категории более циничных «оперативников» ЦРУ, Поэтому, возвращаясь в посольство и вспоминая о доносившихся сверху звуках, он лишь снисходительно усмехнулся.
Вскоре Отеро подтвердил, что тогда Эйджи слышал действительно крик Бонауди. Когда тот отказался давать показания, Брага, заместитель начальника следственного отдела, отдал приказ подвергнуть его пыткам. Бонауди непрерывно избивали в течение трех дней. Узнав об этом, Эйджи решил больше не сообщать полиции никаких имен до тех пор, пока там будет работать Брага.
Уже не первый раз служба заставляла Эйджи задуматься. Он уже не относился с таким восхищением к тайной агентурной работе. Ему все меньше нравились все эти клички и вымышленные имена, в которых фамилия всегда писалась прописными буквами: Дэниел Н. ГАБОСКИ (вместо Неда Холмана), Клод В. КАРВАНАК (вместо Боба Рифи), Джерими С. ХОДАПП (вместо Филипа Эйджи).
Его беспокоили также и другие аспекты службы. Еще в Вашингтоне в программу обучения была включена проверка благонадежности лиц, списки которых представляла компания «Стандард ойл». Это делалось для того, чтобы удостовериться, что на ее предприятиях за границей нет людей с левыми взглядами или подрывных элементов. Списки из Каракаса приходили каждую неделю. «Креол нетроллум» (дочерняя компания рокфеллеровской нефтяной империи) содержала там в своем штате офицера безопасности — бывшего агента ФБР, поддерживавшею тесные связи с ЦРУ.
Тогда проверка лояльности была всего лишь частью учебной программы. Теперь же, когда Эйджи приступил к оперативной работе, такие неофициальные проверки приходилось делать регулярно для местных филиалов американских корпораций. Каждую неделю 7–8 американских бизнесменов встречались в Монтевидео со своим послом и начальником «станции» ЦРУ. В число бизнесменов входили, в частности, глава местного филиала «Дженерал электрик» и представитель компании «Лоун стар симент». (Представитель компании «Интернэшнл харвестер» не был членом этого «клуба», так как имел репутацию болтуна.) Проверка лояльности проводилась на основе досье, составленных местной «станцией» ЦРУ.
Узнав, в каких целях используется передаваемая им информация, Эйджи не нашел ничего лучшего, как не наэывать больше полиции никаких имен. А может, заявить протест по поводу пыток? Нет, это ничего не даст, Эйджи был уверен, что никто его и слушать не станет. К протестам могут прислушаться лишь в том случае, если они будут исходить либо от начальника «станции» ЦРУ, либо от американского посла. Снисходительный смешок Хортона красноречиво говорил, что от него такого протеста ждать не приходится. Что же касается посла, то в тиши своего служебного кабинета тот вряд ли слышал крики тех, кого пытают.
Незадолго до прибытия Митрионе в Уругвай репутация Кантрелла в американской миссии пошатнулась. Скандал, связанный с кубинцем Мануэлем, он еще как-то перешил, но теперь стали циркулировать слухи о том, что все его неприятности были в конечном счете связаны с денежными махинациями. На разведработу в Монтевидео выделялись большие суммы. Значительная их часть шла на взятки осведомителям, которые могли дать информацию о деятельности Компартии Уругвая. Поскольку контроль и ревизию в данном случае производить было трудно, любые статьи расходов могли вызвать подозрение. Кто знает, может, Отеро присваивал себе больше денег, чем было положено? А сам Кантрелл? Был ли он просто небрежен в своих отчетах?
ЦРУ, как правило, отказывалось выделять своих кадровых сотрудников для работы в качестве старших полицейских советников: это было сопряжено с чрезмерным объемом канцелярской работы и необходимостью слишком часто присутствовать на всякого рода церемониях. Вот почему в Уругвае складывалась довольно напряженная ситуация: Кантрелла отзывали, а иметь в качестве старшего советника такого легкомысленного человека, как Саенс, было просто бессмысленно.
Прибывший вместо него Митрионе не был штатным сотрудником ЦРУ. Но уже с первых дней его пребывания в Уругвае местным коллегам стало ясно, что теперь придется распрощаться с прежней легкой жизнью. Американские бизнесмены, захаживавшие бывало к Саенсу, чтобы просто поболтать с ним о том, о сем, вскоре поняли, что теперь на его месте сидит человек дела. Одну-две минуты Митрионе мог, конечно, уделить праздным разговорам, сетуя при этом на то, что жалованье совсем не соответствует тем обязанностям, которые на него теперь возложены. Но такие минуты были редкими, и большую часть своего времени он посвящал работе. Вот почему к тому моменту, когда в феврале 1970 года Кантрелл был отозван из Уругвая, Митрионе уже полностью руководил всеми полицейскими операциями в стране и добился положения, о котором Саенс и не мечтал.
Смена руководства в конторе Управления общественной безопасности США в Уругвае вызвала многочисленные толки и пересуды в местном полицейском управлении. По больше всего личностью Митрионе стал интересоваться молодой полицейский офицер по имени Мигель Апхель Бенитес Сеговиа, уже дослужившийся до весьма высокого чина подкомиссара полиции, что было лишь да две ступени ниже инспектора. Быстро продвигаясь по служеоной лестнице, Бенитес снискал себе репутацию одного из наиболее непримиримых врагов «тупамарос». Их движение он воспринимал как личное оскорбление и вызов. «Мы должны во что бы то ни стало выловить всех этих мерзазцев!» — злобно рычал он.
Такая злость и грубость претили Отеро. По мнению своих коллег, тот все еще вел себя по отношению к «тупамарос» как доблестный рыцарь, готовившийся вступить в бой с достойным противником. Они с иронией воспринимали уважение, с которым Отеро относился к злоумышленникам и к их хитрой и коварной тактике. Что ж, если Огеро хочет корчить из себя Дон Кихота, это его дело, но они все же пытались убедить его, что тот имеет дело не с ветряными мельницами, а с настоящим врагом.
Что касается самих «тунамарос», то они прекрасно пользовались создавшимся положением. Их дерзость раздражала Отеро, но действовал он весьма нерешительно. Когда полиции удавалось заранее узнать о готовившейся акции, она так долго и неуклюже разворачивалась, что «тупамарос» почти всегда удавалось уйти.
Они по-прежнему изымали деньги из банков, выкрадывали бухгалтерские книги из сейфов финансовых учреждений, а затем предавали гласности попавшую в их руки информацию об уклонении от уплаты налогов и о денежных махинациях высокопоставленных чиновников. Популярность правительства Пачеко падала на глазах, и требования о переменах раздавались все более настойчиво. В ответ на это Пачеко принял чрезвычайные меры по усилению государственной безопасности. Когда газетам было запрещено даже упоминать о «тупамарос» и «национально-освободительном движении», журналисты стали называть повстанцев «безымянными».
Вот какая обстановка сложилась в этом «приятном и безмятежном уголке земли», когда туда приехал Дэн Митрионе. И снова, как и в Рио, он, казалось, устроился неплохо. Семья поселилась в двухэтажном доме на Пилкомайо — тихой улочке в одном из жилых кварталов Монтевидео. Став женой старшего полицейского советника, Ханка начала учить испанский язык и заниматься кое-какой общественной деятельностью. В частности, вместе с другими женщинами из американского посольства она по дешевке распродавала поношенную одежду и другие бывшие в употреблении вещи в благотворительных целях.
