Вскоре выяснилось, что никаких выборов проводить никто не собирался. Военная хунта приняла декрет, в соответствии с которым срок пребывания у власти Кастело Бранко продлевался еще на год. Это обстоятельство окончательно развеяло надежды Карлоса Ласерды занять пост президента Бразилии на этот год путем назначения. Он был настолько раздосадован и стал так громко возмущаться, что тоже стал жертвой Институционального акта.

В составе нового правительства оказался друг Гордона — Милтон Кампос. Он-то и должен был заявить протест по поводу такой бесцеремонности военных. В свое время посол рекомендовал Кастело Бранко назначить Кампоса на пост министра юстиции, поэтому тот обязан был теперь выслушать все критические замечания Гордона по поводу институционного акта. «Что теперь скажет Вашингтон?! — негодовал он. — Да и весь мир? Создали хотя бы специальные суды, чтобы сохранить какую-то видимость законности».

Кампос пообещал что-то предпринять, но уже через две недели подал в отставку.

Узнав о беспокойстве и тревогах американского посла, Кастело Бранко пригласил его в свою резиденцию в новой столице. К этому времени он находился на посту президента чуть больше двух месяцев. Диктатор заверил Гордона, что лишение прав Кубичека его тоже тревожит, но при этом со вздохом показал на пухлое досье, лежавшее у него на столе. Гордон решил, что это обвинительные материалы по делу Кубичека.

— Если мы обнародуем причины своего решения, вскроются такие вопиющие факты коррупции, что это нанесет сокрушительный удар по престижу самой Бразилия.

Гордон принял это объяснение. Он понимал всю ограниченность своего положения и вряд ли мог что-либо сделать как дипломат. К тому же Дик Уолтерс, которого посол считал тонким знатоком политической истории Бразилии, судя по всему, не очень-то горевал по поводу принятия институционного акта.

Через полтора года после переворота был принят Институционный акт № 2. На этот раз свой многословный протест Гордон составил на португальском языке, с тем чтобы ничего не забыть. Встретившись с Кастело Бранко, он сказал, что начал испытывать тревогу еще после принятия первого акта, но полагал, что тот будет действовать в течение ограниченного срока и что по окончании чрезвычайного положения все снова войдет в колею. Но вот проходит полтора года и принимается новый акт. Это может создать опасный прецедент.

Кастело Бранко в ответ на это сказал, что и ему все это не нравится, но посол должен понять, что он согласился продлить чрезвычайное положение, руководствуясь самыми высокими принципами демократии. Недавно, например, губернаторами были избраны два политических деятеля — члены оппозиционной партии («оппозиция», правда, была весьма символической). Если бы он, Кастело Бранко, не согласился на продление чрезвычайного положения, сторонники жесткого курса среди военных лидеров не разрешили бы им приступить к исполнению своих обязанностей.

На этом аудиенция закончилась. К моменту принятия Институционного акта № 5, распустившего конгресс, отменившего обязательное рассмотрение политических дел в суде и предоставившего широкие диктаторские полномочия президенту, Гордон уже не был послом США в Бразилии, поэтому свою очередную телеграмму протеста он отправил из Соединенных Штатов.

Джон У. Татхилл, преемник Гордона, подумывал о возможности принятия некоторых санкций в связи с последним институционным актом. Одна из них предполагала отзыв всех американских полицейских советников из Бразилии, но она так и не была осуществлена.

В 1965 году Рио посетил Роберт Кеннеди, согласившийся встретиться со студентами Католического университета. В то время не многие бразильские официальные лица отваживались заходить на территорию студенческого городка, поэтому смелое решение Кеннеди было оценено по достоинству. Выступление американского политического деятеля на встрече с бразильскими студентами вызвало у них смешанную реакцию. Наблюдавший за всем этим Жан-Марк фон дер Вайд отметил про себя, что, чем лучше его товарищи были знакомы с новейшей историей Бразилии, тем менее восторженно они реагировали на слова Кеннеди.

Жан-Марк жил в несколько оторванном от реальной действительности мире. Политическую активность он проявил лишь однажды. Это было в день переворота 1964 года, когда губернатор Карлос Ласерда призвал своих сторонников принять участие в массовом митинге перед его резиденцией. Будучи уверенным, что Гуларт собирается стать еще одним Варгасом, Жан-Марк поспешил было к резиденции, но, к величайшему своему разочарованию, вскоре обнаружил, что ни жизни Ласерды, ни безопасности его имущества ничто не угрожало и что там собралось лишь несколько сот отставных военных, протестовавших в весьма сдержанной форме.

Консерватизм Жан-Марка был вполне понятен. Его отец — инженер-химик из Швейцарии, работавший по контракту в бразильском отделении американской компании «Ю. С. стил», — в течение многих лет жил в Бразилии, женился на местной девушке и вырастил в Рио четверых детей. Его мать, урожденная Содрес, была из семьи известного в стране политического деятеля. В первые годы правления Варгаса ее отец был депутатом, а затем находился в изгнании в Аргентине.

Поначалу (он был тогда еще школьником) Жан-Марк приветствовал военный переворот. Однако, поступив в колледж, он разочаровался в военном режиме. Первое время он никак не мог согласиться с тем, что в установлении военной диктатуры в Бразилии повинны Соединенные Штаты. Потом, когда левые стали доказывать, что ускоренный приток иностранного капитала и усилившийся контроль со стороны иностранных монополий — это прямое проявление «американского империализма», Жан-Марк стал задумываться: а может, они и правы.

Несмотря на свои врожденные способности, Жан-Марк был несколько инертен. Следуя по проторенной дорожке отца, он поступил на химический факультет Бразильского университета. Еще студентом он вошел в состав специальной группы, которой было поручено исследовать пути и методы разработки нефтяных месторождений в Бразилии. К 1966 году, если бы Жан-Марк не занялся политической деятельностью, он мог бы сделать довольно приличную, а возможно, и блестящую карьеру.

На этого не произошло. Любопытства ради Жан-Марк как-то решил пойти на первую в своей жизни студенческую демонстрацию. Когда он пришел на место сбора, кто-то вдруг сунул ему в руки плакат с надписью: «Американцы, убирайтесь вон из Вьетнама!» Жан-Марк положил плакат на землю. «Это не наша с вами проблема», — сказал он и выбрал себе другой плакат, на котором было записало: «Долой диктатуру в университете!» Во время демонстрации двое полицейских набросились на Жан-Марка и избили его дубинками (они, видно, хорошо усвоили уроки американских советников и стали действовать более энергично).

Следующий политический урок Жан-Марк получил несколько позже. В ходе одной из демонстраций, которая поначалу казалась совершенно безобидной, но потом вылилась в трагедию, оказавшую решающее влияние на внутриполитическую жизнь в Бразилии, был убит студент по имени Эдсон Луис де Лима Соуто. Он отдал жизнь за… улучшение качества пищи в студенческом кафе.

Все произошло у кафе «Калабосо» в центре Рио, владельцем которого был студенческий союз штата. Кормили там всегда скверно, но ничего особенного никто и не ожидал, потому что никому и в голову не приходило требовать от второразрядного заведения деликатесов. Вот почему всякий раз, когда Жан-Марку случалось там обедать, он считал, что приносит еще одну жертву во имя повышения своего политического самосознания.

В 1967 году власти штата Гуанабара решили закрыть кафе по причинам, не имевшим ничего общего с качеством предлагаемых там блюд. Дело в том, что в Музее современного искусства, который находился практически рядом с кафе, вскоре должны были проходить заседания Международного валютного фонда. Кафе же было известно как неофициальное место встреч студентов-бунтарей, считавших, что фонд печется скорее о защите интересов иностранного капитала, чем о решении проблемы голода во многих странах мира. Не удивительно поэтому, что губернатор штата считал студенческое кафе местом неприятным и небезопасным и неожиданно решил закрыть его.