Он почувствовал невероятное изумление, словно, открыв дверь какой-нибудь незнакомой укрепленной башни, он вдруг попал в собственный дом. Потом в его сознании нечто произошло – он ощутил что-то похожее на вспышку белого огня. Потрясенный и ослепленный, он неуклюже вскочил, арфа, звеня, упала на пол. Примерно секунду он ничего не видел и не слышал, затем, когда яркий, сияющий перед его глазами туман начал рассеиваться, он узнал голос Дета:

– Моргон, извини. Садись.

Наконец Моргон обрел зрение, замигал – ему казалось, будто по комнате плавали разноцветные пятна. Он сделал шаг, споткнувшись о столик. Дет взял его за руки и усадил на стул.

Моргон шепнул:

– Что это было?

– Разновидность Великого Крика. Моргон, я забыл, что ты учился у Хара проникать в чужое сознание, – ты напугал меня.

Он налил вина. Моргон сидел, крепко сжав руки, вибрация крика до сих пор звучала у него в ушах. Потом он протянул руку, почти не слушавшуюся его, чтобы принять чашу. Поднявшись на ноги, он швырнул ее через всю комнату, расплескав вино по стенам.

– Почему ты лгал мне, будто был в Исиге, когда Ирт делал эту арфу? – спросил он, внимательно изучая лицо Дета. – Данан сказал, что это было еще до твоего рождения.

В глазах арфиста он не увидел удивления – только понимание. Дет не спеша налил себе еще вина и отхлебнул из чаши. Потом сел, покачивая ее в руках.

– Ты что же думаешь – я тебе лгу?

Моргон продолжал молча ждать ответа на свой вопрос, однако, не выдержав ожидания, задал следующий:

– Нет… ты что – волшебник?

– Я – арфист Высшего, – ответил Дет.

– Тогда не объяснишь ли, почему ты сказал, будто был в Исиге за сто лет до того, как родился?

– Тебе нужна полуправда или правда?

– Правда.

– Тогда тебе придется просто верить мне. – Голос арфиста внезапно сделался тише, чем бормотание огня, он таял в молчании камней. – За пределами логики, за пределами разума, за пределами надежды. Верь мне.

Моргон закрыл глаза. Он сел, голова его болела, он откинул ее на спинку кресла.

– Ты научился этому в Лунголде?

– Это была одна из немногих вещей, которым я смог научиться. Однажды волшебник Талиес ужасно рассердился и издал этот безмолвный крик. Я случайно оказался им застигнут. Тогда Талиес научил меня ему – в качестве извинения.

– Научишь меня?

– Прямо сейчас?

– Нет. Сейчас я едва способен думать, ну его, этот крик. Ты часто им пользуешься?

– Нет. Это, возможно, опасно. Я просто почувствовал, как чье-то чужое сознание вошло в мое, и отреагировал. Есть ведь и более простые способы; знал бы я, что это ты, ни за что не нанес бы тебе такого удара. – Дет сделал паузу. – Я пришел, чтобы сообщить тебе, что Высший заклял своим именем каждый камень и каждое дерево на Исигском перевале; земли, лежащие за Исигом, принадлежат ему, и каждый сделанный по ним шаг он может чувствовать как собственное сердцебиение. Он не пропустит никого, кроме нас. Данан предлагает, чтобы мы вышли в путь, когда лед на Осе начнет ломаться. Это будет совсем скоро: погода меняется.

– Знаю, я почувствовал. Сегодня Данан научил меня превращаться в дерево. – Моргон встал, чтобы поднять чашу, которую он швырнул в другой конец комнаты, и добавил, наливая в нее вино: – Я верю тебе, доверяю мое имя и мою жизнь. Но моя жизнь уже не принадлежит мне, она подчинена разгадыванию загадок. Сегодня вечером ты загадал мне одну – я отвечу на нее.

– Так потому я ее и загадал, – просто ответил арфист.

Через несколько дней, отправившись один вверх на Исиг, чтобы попрактиковаться в превращениях, Моргон снова уловил, как протекает через все окружающее тишина; он нашел в ней неожиданное прикосновение тепла, поднимающегося из подземной глубины и распространяющегося по корням, стволам и веткам деревьев, а потом, неожиданно для себя, ощутил это тепло на кончиках своих пальцев, в своих волосах. Подул ветер, Моргон принюхивался к нему и чувствовал запах хедской земли.

Когда он спустился вниз, Дет с Дананом беседовали с одним из ремесленников во дворе. Данан, увидев, что Моргон подходит к ним, улыбнулся и засунул руку во внутренний карман своего плаща.

– Моргон, сегодня прибыл купец из Краала – все они начинают появляться здесь с началом весны, точно птички. Он привез тебе письмо.

– С Хеда?

– Нет. Он сказал, что четыре месяца носит его с собой – оно из Ануйна.

– Из Ануйна, – прошептал Моргон.

Он быстро стащил перчатки, сломал печать на письме, молча прочел про себя. Мягкий южный ветерок шелестел письмом в руках Моргона. Когда он закончил чтение, то не сразу поднял взгляд: он пытался припомнить лицо, которое время и расстояние превратили в расплывчатое, хоть и приятное воспоминание. Наконец он поднял голову:

– Она хочет меня видеть. – Лица Данана и Дета на минуту сделались неразличимыми. – Она велела мне ждать кораблей.

Моргон слышал грохот и треск ломающегося льда на Осе во сне всю следующую ночь, от этих звуков он и проснулся. К утру на сломанном льду образовались филигранные узоры, напоминающие паутину; через два дня река, потемневшая и раздувшаяся от тающих снегов, понесла громадные льдины, точно тяжелогруженые телеги, мимо Кирта, направляя их к востоку, к морю. Торговцы начали собирать в Харте свои товары, чтобы отвезти их в Краал. Данан подарил Моргону вьючную лошадь и покладистую верховую кобылку с обросшими шерстью ногами, взращенную в Херуне. Дету он подарил золотую цепь с изумрудом за его музыку, которой Дет радовал их долгими спокойными зимними вечерами. Однажды на рассвете король горы, двое его детей и Бере вышли, чтобы попрощаться с Моргоном и Детом. Когда солнце поднялось над Исигом в сияющем голубом безоблачном небе, они проскакали через Кирт вниз по мало изъезженной дороге, которая вела через Исигский перевал к горе Эрленстар.

Вокруг них сверкали голые гранитные пики, а солнце посылало лучик за лучиком вниз по склонам гор. Дорога, которую три времени года содержали в порядке люди, работавшие на Высшего, сейчас была труднопроходимой из-за обрушившихся на нее камней, деревьев, поваленных ветром и снегом. Дорога вилась вдоль реки. Большие водопады, разбуженные легким, но постоянным южным ветром, еще не ревели, но уже бормотали что-то, просыпаясь после зимней спячки среди деревьев, или сверкали чистейшим серебром высоко между горными вершинами. В полной тишине копыта лошадей стучали по голым камням, словно удары молота по наковальне.

В первую ночь они расположились на берегу реки. Костер Моргона и Дета словно отражался в ночном небе мириадами мерцающих звезд, река, глубокая и неспешная, несла свои воды совсем рядом. Арфист и князь Хеда молчали, Моргон отправился к воде помыть горшок и чашки и вдруг услышал донесшуюся до него из непроглядной тьмы песню под аккомпанемент арфы, которая, разрывая ночь, бежала быстро и задорно, словно водопад под яркими солнечными лучами.

Завороженный мелодией, Моргон застыл и очнулся только тогда, когда руки его онемели от ледяной воды. Он вернулся к костру. Дет заиграл новую песню – потише, согласовывая ее с журчанием реки, и Моргону показалось, что лицо музыканта и изящный силуэт арфы на фоне костра были продолжением чудесной музыки. Моргон подкинул хворосту в костер, и в этот момент арфа смолкла.

– У меня руки замерзли, – пояснил Дет вопросительно посмотревшему на него Моргону. – Извини.

Он достал чехол, а Моргон, облокотившись на упавшее дерево, снова посмотрел на холодные, отчужденно мерцающие точки звезд.

– Как долго нам еще добираться?

– Чтобы попасть отсюда на Эрленстар, в хорошую погоду нужно десять дней. Если такая погода продержится, примерно за столько и доберемся.

– Отлично. Горы здесь прекраснее всех, какие я только видел на своем веку.

Моргон посмотрел на арфиста. Его тихая тайна снова начала волновать князя Хеда, и он с усилием отогнал от себя крутящиеся на языке вопросы, а вместо этого напомнил:

– Ты хотел поучить меня безмолвному крику. Не можешь ли ты научить меня и Великому Крику?