– Когда?.. – только и смог он вымолвить. И голос его прервался – он окончательно проснулся.

– Я побывал на Хеде, чтобы познакомиться с Керном. Меня заинтересовал рассказ, который я слышал о нем. Я почти забыл об этом. Ты хорошо сделал, что напомнил мне…

Моргон снова присел на камни. Потребности его тела казались ему смутными, безликими и неопределенными, словно исходили не от него самого, а от тени на стене. Огонь в очаге погас, снова вспыхнул и в очередной раз запылал, разогревая холодный каменный пол.

Князь Хеда вошел в сознание Хугина, нашел там его бессловесный язык, разделил с ним страдание от голода, который погасил улыбку в глазах тура. Потом Хар вновь внедрился в мозг Моргона, прощупывая его как следует, обучая Моргона проникать сквозь барьеры, возникающие в его сознании, вновь и вновь нападая и отступая, пока Моргон, готовый взорваться от ярости, вызванной усталостью, неимоверным усилием воли не опустошил свой мозг до предела. Хар освободил его, Моргон почувствовал, как пот струится по его лицу, по спине, почувствовал, что он весь дрожит от слабости, дрожит, несмотря на жару, текущую от разгоревшегося костра.

– Как долго… Как долго мы?.. – Он хотел продолжить, но горло его перехватило.

– Какое это имеет значение для любого из нас? Хугин, вина!

Хугин преклонил колени рядом с Моргоном, подавая ему кубок. Лицо юноши было утомленным, кожа вокруг глаз потемнела от усталости, но оно было спокойным, и Моргон заметил на нем даже какое-то подобие улыбки. В небольшом сарае стало дымно. Глядя в отверстие на крыше, Моргон не мог определить, день сейчас или ночь. Хугин ненадолго приоткрыл дверь, и сразу же в комнату ворвался резкий ветер, несущий с собой снежные хлопья. Мир снаружи казался черным. Моргон снова начал дрожать – на этот раз от холода. Хугин быстро прикрыл дверь.

– Начнем сначала, – мягко предложил Хар и снова проник в сознание Моргона, а тот, застигнутый врасплох, пытался отыскать в своей памяти то, чему его научили. Снова потекли долгие часы, и снова Моргон или сражался с Харом, пытаясь уберечься от вторжения короля-волка, или нащупывал тропинку в запертый мозг Хара. Хугин сидел рядом с князем Хеда, тихий и почти незаметный, как тень. Иногда Моргон замечал, что мальчик спит, распростершись на камнях. Иногда, если Моргону удавалось ускользнуть от Хара, он, совершенно изможденный, видел фиолетовые глаза, которые смотрели прямо на него, и сквозь них видел облик тура. Потом он видел тура на том месте, где сидел Хугин, и после этого он уже не был уверен, послал ли Хугин свои мысли в его сознание или же действительно превратился в зверя. Однажды Моргон поглядел через языки пламени и увидел вместо Хара поджарого седого волка с желтыми улыбающимися глазами.

Он протер глаза ладонями, и тогда Хар, приняв собственный облик, проговорил:

– Начнем сначала.

– Нет, – прошептал Моргон, чувствуя, что ни сознание, ни тело уже не подчиняются ему. – Не могу.

– Тогда уходи.

– Нет.

Дым окутал его с ног до головы. Моргону казалось теперь, что он смотрит на себя с большого расстояния и понимает, что этот обессилевший, полуслепой человек не имеет с ним ничего общего. Хугин с Харом, кажется, переживали превращения – то они были королем и сыном волшебника, то волком и туром. Волк начал приближаться к Моргону все ближе и ближе, он кружил вокруг него, в глазах его вспыхивал и гас огонь, и вот, наконец, он оказался совсем рядом с князем Хеда. Моргон почувствовал, как его руки сами собой разводятся в стороны, а на ладонях проступает какой-то узор.

– Давай! – приказал волк.

Внезапно дикая боль пронзила все тело Моргона и заставила его мгновенно прийти в себя. Он открыл глаза, мигая из-за соленых слез и горького пота, застилавших их, а фиолетовые глаза тура заглянули глубоко в него. Боковым зрением он увидел сверкнувшее лезвие, надорванный крик едва не разорвал его пересохшее горло. Повернувшись, стараясь выскользнуть из облака дыма и убежать от своей неимоверной усталости, от лезвия ножа, он бросился в мир, светящийся в глазах тура.

Каменные стены растаяли, превратившись в единую линию горизонта. Он стоял один на белом снегу, прислушиваясь к ветрам, вдыхая ароматы, которые нес каждый из них. Где-то внутри себя он ощущал борьбу и хаос мыслей; ему хотелось убежать от них, он все глубже всматривался и вслушивался в спокойную тишину, которая открылась сейчас перед ним. Ветры срывались с ярко-голубого неба, неся с собой сотни оттенков и полутонов неведомых запахов, которым он неожиданно легко для себя давал названия: вода, заяц, волк, сосна, тур. Он слышал высокие прихотливые голоса ветров, он знал их силу, но чувствовал их смутно. Хаотичные испуганные голоса, от которых он убежал, ослабели, перемешиваясь с песнями ветров. Ветер проходил сквозь него, окутывал сердце, пробегал по его венам, наполнял мышцы силой и скоростью. Моргон чувствовал, что ветер этот подгоняет его, вызывает его, – и налившиеся силой, ставшие твердыми и неутомимыми мышцы его тела вдруг напряглись для того, чтобы бежать с этим ветром наперегонки.

Откуда-то перед ним возникли камни. Сбитый с толку, Моргон двинулся в поисках спасения, сознавая, что за ним наблюдают незнакомые молчаливые фигуры. Языки пламени ринулись к нему, он отпрянул назад и отвернулся. Рога его царапнули твердую землю. И тогда в нем произошла неожиданная перемена, страх исчез, и он понял, что у него есть рога. Моргон оказался в своем собственном облике, дрожа, ухватился трясущимися окровавленными руками за Хара.

Хугин открыл дверь. Слабый полуденный свет окрасил снег на пороге. Хар встал, его руки тоже слегка дрожали. Король-волк молчал, и Моргон, настолько же знакомый с сознанием Хара, насколько знал свое собственное, почувствовал, как отступает испуг и как его место занимает спокойствие. Неверными шагами он пошел к двери, оперся о косяк и с наслаждением вдыхал свежий ветер, его непослушные руки пачкали кровью рубашку и снег, но он, не замечая этого, дышал ветром, ощущая странную печаль, будто навсегда отвернулся от чего-то безымянного, что было внутри него с рождения. Хар положил руку ему на плечо:

– Теперь отдохни. Хугин…

– Я знаю. Я его отведу.

– Перевяжи ему руки. Оставайся с ним. Оба – отдыхайте.

Когда руки Моргона зажили, Хар продолжил обучение; Моргон овладел способностью принимать облик тура на длительное время. Хугин водил его вокруг Ирье; они питались сосновыми ветками в лесах, окаймляющих Ирье, забирались на пологие скалы и углублялись в чащи Хмурой Горы, поднимающейся позади Ирье. Сначала непривычные инстинкты тура смущали Моргона, он боролся с ними, точно с глубокой водой, и вдруг оказывался стоящим полуобнаженным посреди заснеженной равнины, а Хугин обнюхивал его, и голос мальчика проникал в сознание Моргона:

«Моргон, давай побежим. Ты любишь бегать в облике тура, ты этого не боишься. Моргон, уходи с холода».

И они бегали в далекие дали, не чувствуя усталости, их копыта едва касались снега, большие сердца и сильные мускулы их тел были настроены на беззаботное и радостное движение. В Ирье они возвращались вечерами, иногда поздней ночью. Хар обычно поджидал их в зале, беседуя с Айей или слушая, как его арфист тихонько наигрывает, сидя у очага. В это время Моргон мало разговаривал с королем-волком, как будто в голове его еще не зажила какая-то рана. Хар ждал, наблюдал и тоже молчал. Наконец однажды, когда Хугин и Моргон вернулись поздно, неожиданный звук их смеха, резко оборвавшийся, когда они вошли в зал, заставил Айю улыбнуться. Моргон без колебаний подошел к Хару и, когда Хугин отправился за едой, присел возле него. Князь Хеда посмотрел на свои руки, на ладони, разглядывая белые следы турьих рогов.

Хар спросил:

– Ну что, значит, это не слишком ужасно – быть туром?

Моргон улыбнулся:

– Нет. Мне нравится. Мне нравится эта тишина. Но как объяснить все это Элиарду?

– А вот это, – суховато ответил Хар, – меньше всего должно тебя беспокоить. Годами ко мне приходят разные люди и умоляют меня научить их менять облик; очень и очень немногие ушли из этой комнаты со шрамами тура на руках. У тебя большой дар. Хед для тебя был бы слишком маленьким миром.