— Нет, конечно...
— Ловкие ребята, — заметил Поуп. — Красотка, конечно, актриса. А как сыграно!..
— Цвию — такую даму... Он бы не скучал с ней. Так, Цвий?
— Не возражаю...
Они заговорили о женщинах. Цвий вспомнил две-три истории из своих бурных похождений. Поскольку дело происходило в Египте, разговор перешагнул на Ближний Восток, дела там, особенно положение с Суэцким каналом, в ту пору волновали всю Англию.
— Суэцкий канал, похоже, англичане скоро потеряют...
— Ну, зачем такой пессимизм, — возразил кто-то из гостей. — Лучше все же верить в хорошее.
Я старался поменьше говорить и побольше слушать — это позволяло изучать собеседников. Но молчать долго тоже было нельзя — могли принять за невежду, поэтому я изредка вставлял замечания чисто фактического характера, показывая свою осведомленность в вопросах, о которых шла речь, но не высказывая прямо своего мнения.
Потом заговорили о Канаде, и тут я снова отдал инициативу Поупу, лишь изредка дополняя его какими-либо сведениями о Британской Колумбии, где тот никогда (как я выяснил) не бывал.
Еще один человек почти не принимал участия в разговоре — Саймонс-младший. Ближний Восток, Канада его не интересовали, иное дело — Китай.
— Знаете, Гордон, у вас очаровательный свиток, — сказал он, снимая со стены старинный китайский свиток, изображавший взъерошенную кошку (в ручке свитка я держал отснятые фотопленки — туда входило ровно семь кассет). — А вам известно, что написано в этой стихотворной подписи? Эти иероглифы выполнены в старинной манере, прочитать их может далеко не всякий синолог.
— Кто хотел бы попробовать?
— Я — пас, — сказал Поуп. — Улавливаю что-то знакомое, но что — не понимаю.
— Что-то о кошке, — высказал предположение Кедар.
— Конечно о кошке, а не о бутылке джина, — засмеялся Бредт.
— Почему же, — возразил я, стараясь придать себе подчеркнуто серьезный вид. — Здесь, если меня поддержит профессор, говорится как раз о джине. Вот как, по-моему, читаются иероглифы:
Этот милый
Серый кот
Вместо джина
Сливки пьет.
— Почти точно, — засмеялся Саймонс. — Гордон, у вас недурно идет перевод.
— Спасибо, профессор... Я ваш ученик, — ответил я, думая лишь о том, как бы мой преподаватель не начал, как это свойственно несколько нервным людям, отворачивать набитую пленкой «кошку».
Но все обошлось.
Саймонс водрузил свиток на место. Мы посидели еще часок и разошлись.
Рано утром я отправился на вокзал. Скорый поезд снова должен был умчать студента Лонсдейла в Портленд.
Из книги Дж. Буллока и Г. Миллера «Кольцо шпионов»:
...Лонсдейл нравился большинству студентов факультета. Они с удовольствием слушали его красочные описания жизни в Канаде и его приключения когда он работал водителем грузовика и лесорубом. Он был превосходным рассказчиком: важное и ценное качество для разведчика... Никто из его слушателей даже не подозревал, что большинство его историй придуманы... Наверно, он часто сожалел, что не мог поразить своих слушателей описанием своих подлинных и значительно более увлекательных приключений...
Студенты, которые посещали его квартиру, были очарованы и другими сторонами сказанного им. Он со знанием дела говорил об искусстве и музыке, кино и театре. Он даже разрешал вовлечь себя в политические дискуссии по общим вопросам, не проявляя своих личных убеждений. И, как и подобает русскому интеллигенту, он был превосходным шахматистом. Легко понять, почему так много людей наслаждались общением с ним...
Он безукоризненно ведал своими банковскими счетами в Канаде. В Ванкувере он считался уважаемым и состоятельным клиентом — человеком, который, по-видимому, всегда действовал умно в своих финансовых операциях. Позднее он открыл счета в Англии, и его положение неуклонно укреплялось — дело дошло до того, что ему однажды было разрешено взять кредит в 2500 фунтов стерлингов...
Его энергия была невероятной. Он по-прежнему был занят изучением китайского языка, когда начал торговать автоматами, хотя мог заниматься языком лишь по вечерам и во время уик-эндов. Он поддерживал и развивал связи с другими торговцами автоматов и находил время встречаться после занятий со студентами и студентками. И все это время он выполнял задания...
ГЛАВА XVII
Портленд стоил того, чтобы нанести сюда еще один визит. За несколько дней до этого Центр обратил мое внимание на некоего джентльмена, работавшего в почтенном учреждении, занимавшемся испытанием подводного оружия и различным гидроакустическим оборудованием для обнаружения подводных лодок. Учреждение это располагалось на территории военно-морской базы в Портленде.
Мне сообщили, что вышеозначенный джентльмен — он носил фамилию Хаутон — по всей вероятности, обладает хорошими связями не только здесь, но и на других объектах. О Хаутоне было известно и то, что в начале пятидесятых годов он, работая в аппарате военно-морского атташе английского посольства в Варшаве, весьма усердно занимался в столице Польской Народной Республики махинациями на черном рынке, а также несколько злоупотреблял польской «выборовой» и «житней», за что и был отправлен в Англию до окончания срока служебной командировки. Я знал, что он привык жить на широкую ногу, а неожиданный поворот фортуны поставил его в весьма затруднительное положение.
Сведения были ценными, но их оказалось явно недостаточно для серьезной работы с Хаутоном. Предстояло пополнить скудное досье новыми данными. Я должен был узнать такие подробности славной биографии Хаутона, о которых сам он, видимо, давно уже забыл.
Вскоре я мог шаг за шагом проследить жизненный путь славного представителя британского военно-морского флота. На флот Хаутон поступил в 1919 году юнгой. Было ему тогда около пятнадцати лет. Долго плавал на канонерской лодке в Китае. Ревностное отношение к своим обязанностям способствовало быстрому продвижению по службе. Стал начальником военной полиции на крейсере (в английском флоте на каждом, даже небольшом корабле есть подразделение морской пехоты, которое следит за дисциплиной: в случае необходимости наказывает провинившихся моряков, отправляет их на гауптвахту и так далее). Получив под свое начало такое подразделение полиции, Хаутон стал «почти мичманом». Такое должностное положение дало ему большую власть. Мнение его о собственной персоне резко возросло.
Во время войны он несколько раз участвовал в конвоях торговых судов в Мурманск. Хаутон любил вспоминать об этих временах — действительно это были героические страницы его биографии. Правда, рассказы об опасных рейсах перемежались воспоминаниями о грандиозных попойках, которые закатывали английские моряки после благополучного прибытия в Мурманск.
В Варшаву он отправился вместе с супругой. Но белокурые остроумные польки произвели на «почти мичмана» сильнейшее впечатление. Требовались деньги, а зарплата сотрудника атташата была рассчитана на весьма умеренный образ жизни. Хаутон, как человек деловой, внимательно изучил потребности черного рынка Варшавы. Население в те послевоенные годы нуждалось в дефицитных лекарствах, кофе, какао, шоколаде. Используя дипломатические каналы, Хаутон получал товары из Англии и переправлял их на рынок. Спекуляция антибиотиками принесла ему кругленькую сумму и благосклонность прекрасного пола.
Последнее обстоятельство не могло пройти мимо внимания супруги Хаутона. Начались скандалы. К тому времени Хаутон окончательно убедился в высоких качествах польских спиртных напитков и не раз терял контроль над собой. Однажды он крепко повздорил с супругой в присутствии других сотрудников посольства. (По некоторым сведениям, это произошло на дипломатическом приеме). Видно, на этот раз супруга решила не уступать бравому моряку. Во всяком случае, Хаутон выбросил ее из здания через веранду. Женщина сломала ногу. Скандал замять было невозможно, да и руководителям посольства уже основательно надоели похождения беспокойного Хаутона. Его попросили в максимально короткий срок покинуть Варшаву.
