Однако, по словам собеседника, если бы мистер Лонсдейл плыл первым классом, то встретил бы там множество англичан.
— Не понимаю, — искренне удивился я. — На какие средства в таком случае приобретают билет в первый класс, если их не хватает даже для туристского?
— Чувствуется сразу, молодой человек, что вы далеки от бизнеса, — мягко улыбнувшись, ответил англичанин. — Бизнесмен подобного вопроса не задал бы — известно, что люди бизнеса вправе обменять любое количество валюты для деловых поездок. Ну и, кроме того, состоятельные англичане держат крупные суммы в иностранных банках, хотя это и запрещено законом...
Пришлось сделать вид, что я страшно изумлен подобной несправедливостью:
— Как же так, разве закон в королевстве — не один для всех? Именно в этом его сила...
— Милый мой, — засмеялся англичанин, — вы наивны, как провинциальная девушка. Я уверен, что в Канаде, так же как и у нас в Англии, существуют разные законы для тех, у кого много денег, и для тех, у кого их мало...
Как и полагалось, Англия встретила нас туманом. Издавая протяжные гудки, «Америка» медленно вползла в порт Саутгемптона и, раздвигая грудью серые волны тумана, ткнулась боком о стенку. Пришвартовались. «Просим пассажиров явиться в гостиную для прохождения паспортного контроля», — тут же громогласно объявили динамики, установленные во всех помещениях лайнера.
Я зашел в каюту за Биллом, который едва стоял на ногах после сильной качки в Ла-Манше. Придерживая его под руку, я не торопясь двинулся в гостиную, где меня ждал приятный сюрприз — всех пассажиров разделили на две группы: британские подданные и иностранцы. Последние должны были заполнить какие-то анкеты, после чего иммиграционные чиновники тщательно проверяли их паспорта и визы. Британские подданные ничего не заполняли, их паспорта просматривали очень быстро, и через несколько минут мы с Биллом уже были в таможенном зале.
Чемоданы пассажиров были снабжены бирками с именами владельцев, и, когда мы перешли в таможенный зал, весь багаж был уже рассортирован по алфавиту. Я нашел два своих небольших «сака». Осмотр был быстрым, поверхностным, и чиновник, угрюмую физиономию которого украшали традиционные усы щеточкой, уже был готов пропустить их, когда обратил внимание на фотоаппарат, висевший у меня на груди.
— Как долго вы намерены пробыть в Англии? — неожиданно спросил он.
— Не меньше года. Я поступаю в Лондонский университет.
— В таком случае вы считаетесь не туристом, а постоянным жителем. Придется платить пошлину за фотоаппарат...
— Какова сумма пошлины?
— Сейчас отвечу...
Таможенник порылся в каком-то справочнике и предложил внести 84 фунта стерлингов. Конечно, я мог тут же уплатить эту сумму, но я не хотел пускать на ветер государственные деньги. Да и, по сути дела, это был чистейший грабеж среди белого дня. Нужно было что-то сообразить.
— В таком случае, — сказал я, — я не буду ввозить мой фотоаппарат. Оставлю его у вас.
Таможенник нехотя взял «экзакту». Придирчиво осмотрел ее, зачем-то пощелкал ногтем по хрустящему кожаному футляру и сказал:
— Если в течение трех месяцев вы покинете Англию через Саутгемптон, то сможете тут же получить аппарат обратно. Если вы задержитесь, ваша камера будет отправлена на центральный склад, и тогда вы должны за неделю до выезда уведомить центральную таможню о дате и месте выезда из страны...
— Каким образом я смогу получить камеру обратно?
— Я выпишу вам квитанцию.
Специальный поезд, который ожидал пассажиров «Америки» прямо в порту, доставил нас на лондонский вокзал Ватерлоо примерно к семи вечера. Стало уже темно, моросил мелкий дождь, и я решил остановиться на ночь в ближайшей гостинице.
С чемоданами в руках я пересек площадь, чувствуя, как за воротник ползут тяжелые холодные капли дождя, и, заметив светящийся неон вывески отеля, двинулся к нему.
Я уже привык к тому, что в Западной Европе около вокзалов всегда полным-полно отелей, и был удивлен, что возле вокзала Ватерлоо находится всего лишь одна гостиница, да и то старая, построенная лет сто, если не больше, тому назад.
Получив ключ от номера, я смог убедиться, что со дня открытия отеля в нем явно ничего не изменилось, если не считать того, что газовое освещение было заменено электричеством. Номер поразил меня страшным холодом и неуютностью. Стены, пол, окна, казалось, источали тяжелый запах сырости. А за окном — дождь, темнота, незнакомый город. Все это создавало ощущение одиночества и потерянности (дома сейчас уже стояли долгие весенние вечера с голубой звездой над горизонтом, стеклянным, хрустким ледком...).
Приглядевшись, я заметил в пустом, давно нетопленном камине газовую печку. Рядом находился счетчик, в который нужно было опустить шиллинг, тогда печь включалась на пару часов.
Я бросил монету и, присев к огню, положил перед собой карту Лондона, купленную на вокзале. Оказалось, что я остановился на самом берегу Темзы, и стоило перейти мост Ватерлоо — так знакомый по знаменитому фильму, — и я попадал в центр города. Я еще не знал, что, по странному совпадению, начал свою английскую карьеру в нескольких шагах от того места, где ей суждено было много лет спустя закончиться.
«Все идет нормально, — сказал я себе, складывая карту. — Доехал ты хорошо. Завтра мир посветлеет... А чтобы не терять времени, пойди-ка сейчас на улицу и поброди по городу».
Прогулка хорошо помогала в таких случаях. И, подняв воротник габардинового плаща, я вышел на улицу, сразу пожалев, что не догадался обзавестись в Канаде зонтом.
Вечерний дождливый Лондон впервые демонстрировал мне себя. Он был весьма недурен собой, этот Лондон. Нарядно освещенный. Может быть, чуточку самоуверенный. Украшенный яркой, но не крикливой рекламой — ее огни мягко стелились по мокрым мостовым. Выдержанный в строго деловом и торжественном стиле. Город, в богатстве которого никому не приходило в голову сомневаться.
Как со старым знакомым, встретился я с мостом Ватерлоо. Похлопал его по парапету, за которым мрачновато катила маслянистые воды Темза. Постоял, наблюдая, как внизу, под ногами пропыхтел буксир с двумя груженными песком баржами. Потом перешел на другую сторону речки и зашагал к Трафальгарской площади, чтобы поглядеть на колонну Нельсона, воздвигнутую в честь победы знаменитого адмирала над французским флотом у мыса Трафальгар.
Это была та часть Лондона, которую я довольно ясно представлял себе, загодя познакомившись с ней по карте. От Трафальгарской площади я мог теперь направиться по самой широкой улице английской столицы — Уайтхоллу в сторону парламента, но счел визит туда преждевременным. Прошел мимо украшенного колоннадой здания Национальной картинной галереи и повернул направо к Пиккадилли — фактическому центру Лондона, который часто называют туристской Меккой.
Официально же центром Лондона считается так называемая Мраморная арка, довольно претенциозное сооружение, установленное на углу Гайд-Парка. Именно от нее исчисляется расстояние по всем шоссейным дорогам из Лондона. Первоначально арку построили как парадный въезд в Букингемский дворец, но проектировщики ошиблись в расчете, оказалось, что королевский экипаж в нее не проходит. Пришлось арку разобрать. Рачительные отцы города не захотели списывать ее в убыток и водрузили на углу Гайд-Парка, где она лишь мешает движению. Со временем невезучей арке все же нашли применение: построили в ней камеры для особо буйных ораторов, выступающих в Гайд-Парке.
Тут я набрел на один из знаменитых лондонских «корнер-хаузов» («угловых домов») фирмы «Лайонз». По сути, это целые комбинаты общественного питания, этажи которых занимают самые разнообразные заведения — от прилавка, где можно выпить чашку кофе с булочкой, до ресторана. Я зашел туда поужинать, и знакомство с английской кухней сразу же заставило меня понять, что без квартиры с кухней, где бы я сам готовил себе хотя бы раз в день, тут не обойтись. Впрочем, потом я убедился, что можно недорого и вкусно столоваться в многочисленных кафе и небольших ресторанах «континентального типа» — итальянских, французских, испанских, греческих.
