И вот, когда я уже совсем пришел в себя, неожидан ный удар поверг меня на землю. До сих пор я разыгрывал роль учителя перед кучкой внимательных, восхищенных школьников. Теперь роли вдруг переменились. Среди приятного и к общему удовлетворению протекавшего разговора, словно по тихой долине, подул ледяной ветер, исходивший от маленького коренастого человека с мор щинистым лбом и серожелезного цвета усами:

— Вы не можете сказать, мистер Локкарт, почему вы покинули этот земной рай?

Мои колени задрожали. Неужели всеведущее Мини стерство иностранных дел раскрыло тайну приключения " с Амаи? В моих свидетельствах этому инциденту было дано благовидное толкование. В биографии своей я об этом умолчал. Говоривший был лорд Тир рель, тогда еще просто мистер Тиррель, и я инстинктом, редко меня обманывавшим, почуял в нем возможного врага. С уси лием я собрался с мыслями.

У меня была малярия в сильнейшей форме, — ответил я и затем слабо добавил: — Но я опять играю в регби. Это добавление оказалось удачным. Спортсмен с моноклем и худощавой фигурой атлета пришел мне на выручку.

Вы не родственник кембриджского регбиста и кри кетиста? — спросил он.

Мой брат, дважды интернациональный игрок по кри кету и регби, находился тогда на вершине своей славы атлета.

— Он мой младший брат, — ответил я просто. Этими словами я открыл себе путь и получил официальное благословение.

Все это было хорошо. Оставалось однако более серьезное препятствие письменный экзамен. Чем более взве. тГваТя свои шансы, тем менее оставался доволен В "Сгоду было только четыре вакансии. Число зареГа с^ировакных кандидатов перешло за шестьдесят. Почти вТоет готовились к экзаменам в течение ряда Ле? ^которые были в числе первых двадцати, выдержавших Гггоошлом году. До полдюжины получили первокласс ныТсввдетельства в Оксфорде и Кембридже Я же Не занимался никакой учебой целых три года. Оставалось только десять недель для подготовки к экзаменам, кото рые были трудны не только благодаря конкут*тщи, Но включали в число обязательных предметов право и эко номику По праву я не читал ни строчки. Политическая экономия для меня была тайной и сокровенной наукой. Поистине перспективы вряд ли стоили затраты усилий.

Мой отец, однако, был рьяный оптимист. Я перебрался в Лондон и поступил на лучшие по тому времени курсы по натаскиванию к экзаменам. Знакомство с ними повер гло меня в еще большее уныние. Целую неделю я посе щал лекции с твердым терпением и аккуратностью. Дру. гие кандидаты заканчивали подготовку, когда я только приступал, а лекции по политической экономии и праву, ^ без сомнения, превосходно излагаемые, но рассчитанные % явно на подготовленных слушателей, были для меня

Д просто тратой времени. Д Отчаяние заставило меня действовать, и я принял ^ быстрое решение. Я написал своему отцу и объяснил, что должен оставить курсы, предлагая испробовать другие средства и нанять частных репетиторов по праву и поли тической экономии. Отец согласился на дополнительные расходы. Так как за меня плата была внесена вперед, заправилы курсов не возражали.

Мой репетитор по праву был прирожденным учите лем. Репетитор по политической экономии был немецкий гений, который преждевременно состарился от нюхатель ного табака и виски. Мы потрошили вместе Маршаля и Никольсона, и, так как мы проходили курс на немецком языке, я одним выстрелом убивал сразу двух зайцев.

Мой план кампании предусматривал три часа ежеднев ных занятий с моими репетиторами, остальная работа шла по моему усмотрению. Однако тут бывали отвлека ющие моменты. В Лондон приехал развлечься мой дядя, наживший десятилетним упорным трудом состояние. Он влюбился в восхитительную уроженку Южной Америки, выезжавшую в свет с пожилым спутником. Он подыскивал подходящего человека, чтобы отвлекать внимание этой спутницы, и самым подходящим оказался я. Он заставил меня бросить мою скромную квартиру на Бэй суотер и перетащил к себе в отель. Каждый вечер мы обедали вчетвером, шли в театр, а затем ужинали в ресторане. Это вряд ли было хорошей подготовкой для плохо подготовленного кандидата, но мой дядя со своим крайним эгоизмом, характерным для большинства удачных дельцов, не подозревал о том, какой вред причиняет он мне. Наоборот, он каждое утро гонял меня к моим репетиторам и повторял, что, если я провалюсь, он ли шит наследства. Я смеялся и продолжал пить его шам панское. Впоследствии он дважды женился, и шансы мои на наследство потерпели крушение отчасти изза моего легкомыслия, но главным образом благодаря появлению на свет четырех цветущих кузенов, которые по своим годам могли бы быть моими детьми. В промежуточные годы он тысячекратно вознаградил меня за мое усердие, и если бы не мое беспечное мотовство, общая сумма его щедрот давала бы мне пятьсот фунтов стерлингов дохода в год.

Пока я в таком духе подготавливался, наступила пер вая роковая неделя августа, когда экзаменующие чи новники, отличающиеся странным образом недостатком сообразительности, раскрывают двери Берлингтонхауза перед молодыми людьми, надеждой нации. Я даю под робное объяснение всей процедуры для пользы тех педа гогов, которые признают никчемность всяких экзаменов. На примере со мной они найдут подтверждение своим теориям.

Когда в понедельник утром я занял свое место в хвосте вспотевших кандидатов, мои шансы на успех были настолько слабы, что я лично не беспокоился. Невы годная сторона моей неподготовленности бросалась в глаза. Но зато, с другой стороны, у меня было два преимущества. Я больше знал свет, был более светским человеком, чем мои конкуренты, и не располагая, как я думал, никакими шансами, я не нервничал. Может быть, у меня был еще шанс — огромная доля удачи. Лето в том году было страшно жаркое, какого в Англии не было давно, а я любил жару. В том же году в первый раз были включены в число экзаменационных предметов немецкое и французское сочинения, нововведение, ускользнувшее

от бдительности репетиторов заставившее кандидатов полагаться только на свои слабые ресурсы. В числе тем тля французского сочинения — часть киплинговского оассказа «Восток есть Восток, а Запад остается Западом». Я ухватился за нее, собрав весь свой малайский, опыт, и излагая целые страницы из Лоти, которого знал наи зусть Я рад был такому экзамену, чувствуя себя совсем легко перед новой авантюрой. Затруднение у меня вызвал лист с воггоосами по политической экономии. Их было десять, из коих достаточно было ответить на шесть. К несчастию, мои познания ограничивались только четырь мя Я исписал целые страницы по поводу одного из вопросов, который я знал менее других, нацарапал ко роткие, необязывающие ответы на три остальных и затем добавил вежливое замечание о том, что два часа слиш ком короткое время для выполнения задания подобного содержания.

В четверг вечером, закончив свои письменные испыта ния, я простился со своими репетиторами, которые зани мались со мной все ночи во время экзаменов. Расстава ясь, мой менторнемец протянул мне запечатанный конверт.

— Вскройте его в день объявления результатов испы R таний, — сказал он. — В конверт вложено мое предсказа ™ ние относительно счастливых кандидатов. Я редко ^ * ошибаюсь.

Едва он ушел, я вскрыл конверт. Он поместил меня на четвертом месте. Чтобы отпраздновать шутку, которую поистине можно было назвать <асолоссаль», я отправился пообедать в Карлтонклуб, а затем в театр.

Оставался только устный экзамен, назначенный на следующий день, и я считал себя вправе немного раз влечься. Однако устный экзамен едва меня не погубил. Экзамен по немецкому языку происходил в десять часов утра. Я не знаю, приходится ли винить мое последнее ночное времяпрепровождение, но экзаменатор сбил меня с толку. Он был чересчур вкрадчив и мил. Не успел я опомниться, как он втянул меня в разговор о Малайе. От этой исходной точки он перешел к расспросам (себе в назидание) о различных способах добывания сока каучу коносных деревьев. Даже поанглийски это слишком тех ническая и трудная тема для обыкновенного разговора. На иностранном языке она была просто невозможна, и, хотя мои познания понемецки были солидны, я чувство