^ тям я был окружен толпой людей, имен которых я данга. Там я оыл fj оказались моими земляками Л НС ЗНаЛ^Г^ знавшими моего брата и отца, которые шотландцами, знав и настойчиво меня угощали
Г"ОП^б^ден^гГча4 я, вероятно, выпил по ^
з^дамто до.обдав о нескольку почти с каждым^
мочке, быть может прибыл в гостиницу, rS
присутствов^ших^когд ^ командаМ5 обе ком'а^
местах^ был встречен в 1Чейлем, который сообщил мне, что председа SSS проставлено заместителю генералгуберна то^Тчто мне единогласно предоставили почетное место по его прав^, руку на верхнем конце стола. Это был мой пговыйопыт публичного чествования, и мне не понрави 2ьэто иотытгание. Однако моим главным подвигом таился мой разговор с председателем банкета, которому я о^овенно рассказал о своих приключениях на Востоке. Они должно быть, были слишком живо описаны, так как он укоризненно сообщил мне, что он женатый человек.
— На тамилке или малайке, сэр? — спросил я
вежливо. _.
Стс, — сказал он. — У меня трое детей.
Черных или белых, сэр? — продолжал я с неизмен ной учтивостью.
К счастью, он обладал чувством юмора и легко отнес ся к ошибкам двадцатилетнего юноши.
Этот случайный триумф имел неприличное послед ствие. Как самого юного и, следовательно, самого неза метного и бесхитросного члена команды меня поместили в дом пастора, хорошего атлета, но несколько чопорного для «падре» в тропиках. Куала Лумпур, подобно Риму, построен на семи холмах, и я несколько затруднился отыскать дом почтенного человека в ранний утренний час. Однако благодаря верному «Бобби» и другим добрым друзьям я был благополучно доставлен в мою комнату, и с большим усилием мне удалось появиться к завтраку на следующее утро в воскресенье. Холодная вода произвела чудеса, и я выглядел не слишком плохо, но голос у меня пропал. Так как я отвечал карканьем на бесчисленные вопросы относительно моего здоровья, миссис «падре» посмотрела на меня с жалостью.
— Ах, мистер Локкарт, — сказала она мне. — Гово рила я вам, что, если вы не наденете ваш свитер после игры, вы простудитесь.
С этими словами она выбежала из комнаты и прине сла мне стакан с микстурой от кашля, и, вследствие своей застенчивости, которую я до сих пор не совсем могу побороть, я не мог отказать. Результат сказался мгновен но, и, не говоря ни слова, я бросился вон из комнаты. Никогда — ни раньше, ни впоследствии — я не страдал так, как я страдал в это воскресное утро. Я часто удивля юсь, как много поняла миссис «падре». Если она хотела дать мне урок, награда учителя нико'гда не могла бы быть более приятной. Тип малайского джентльмена, с его глубоким отвращением к труду, пленял меня. Мне нрави лось его отношение к жизни, его философия. Человек, который умел ловить рыбу и охотиться, который знал тайны ручьев и лесов, который умел говорить метафора ми и любить туземок, был мне по сердцу. Я с жадностью изучал его язык. Я изучал его обычаи и историю. Я находил романтику в малайских женщинах, скрытых под покрывалом. Я отдавал моим малайцам ту энергию и энтузиазм, которые следовало бы отдать тамильским и китайским кули моей каучуковой плантации. Презирая некультурную жизнь плантатора, я искал себе друзей среди более молодых правительственных чиновников. Я показывал им мои поэмы. Они приглашали меня полю боваться своими акварелями. Среди них был молодой человек, достигший теперь высших ступеней в колониаль ной иерархии, с которым я играл на рояле в четыре руки.
Я заводил друзей также среди католических миссионе ров — прекрасных людей, добровольно отрешившихся от Европы и даже от европейцев на Востоке и посвятивших всю свою жизнь заботам о своей туземной пастве.
На столбцах местной газеты появился мой первый опыт журналистики, в котором я пытался заклеймить японскую торговлю живым товаром. Этот опыт был встречен неодобрительно, но, после того как я написал передовицу о недостатках эсперанто, редактор признал меня и предложил мне постоянное сотрудничество. Боль ше всего я читал, и читал серьезно. Средняя библиотека плантатора могла содержать различный подбор прозаи ческих и поэтических произведений Киплинга, но их глав ным содержанием в те дни были произведения Губерта Уэльса и Джемса Блитса. Я не знаю, какие авторы заняли сегодня их места, но для меня Губерт Уэльс не был поучительным автором. Я положил себе за правило ни когда не покупать романов, и ежедневному получению из вали меня от худших Еиной сеть своих искушении, но чтение спасло ofхуд^пих последствий объединенного нападения.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
,vmwiHoft литературы я обязан своим зд0пп ^^М^ЯЮ^ГУ^^Я восточной тро^ей —inTHCTBOM и женщинами Все три разбрасы <**™*1SS* своих искушений, но чтение спас*
Мое юношеское увлечение одиночеством вызывало во мне в конце концов, серьезную тревогу. Я настоятельно повставал к своему дяде с просьбой достать мне самосто ятельную работу. Наконец я был послан открыть новую плантацию у подножия холмов. Место, которое в течение года должно было стать моим жительством, находилось в десяти милях от всякого европейского жилья. Ни один белый человек не жил до этого времени здесь. Селение, к которому примыкало мое поместье, было местопребыва нием свергнутого султана, и, следовательно, не особенно i дружески относившегося к англичанам. Мой дом также 1 представлял из себя развалившуюся хижину без веранды * и, хотя он был лучше, чем обыкновенный малайский дом, ни в каком смысле не походил на европейское жилище. Опасная для жизни малярия, свирепствовавшая здесь больше, чем в других штатах, не увеличивала прелестей этого места. Моей единственной связью с цивилизацией был велосипед и начальник малайской полиции, который жил в двух милях от меня. Тем не менее я был счастлив, как погонщик с новым слоном. В течение дня мое время было совершенно занято. Мне надлежало сделать что нибудь из ничего: поместье из джунглей, построить дом для самого себя, проложить дороги и сточные канавы там, где их не было. Были также меньшие проблемы администрирования, которые являлись для меня постоян ным источником развлечения и забавы: малайские под рядчики, которые находили извинение для всякой оплош ности, тамильские жены, которые практиковали полианд рию на строго практической основе — два дня для каждо го из трех мужей и свободный день по воскресеньям; оскорбленный «Вульямэй», который жаловался, что «Ра мазанси» украл его день; китайские лавочники, которые ■n^TSTSSE? на жестких уловиях с моим кладовшл кпС»л ие РОСТОВ1Чики, которые выстраивались в ружок в день выдачи платы и держали моих кули в своих цепких лапах. Перед таким смешанным сборищем я являлся единственным представителем британской вла сти. Я творил суд без страха или пристрастия, и, если были жалобы на мою власть, они никогда не доходили до моих ушей. В течение этих первых четырех месяцев я был совершенно свободен от забот. Я усиленно работал над малайским языком. Я написал рассказы, которые заслужили похвалы Клемента Шортера и были опублико ваны в журнале «Сфера». Я начал писать роман из ма лайской жизни — увы, незаконченный, и который, веро ятно, никогда не будет закончен, — и продолжал мое чтение с похвальным прилежанием. Для развлечения име лись футбол, стрельба и рыбная ловля. Я расчистил клочок земли, приспособил футбольную площадку и посвятил малайцев в таинства футбола. Перед закатом солнца я на лету стрелял пунаи — маленьких малайских голубей. Как это ни странно, я подружился с низложен ным султаном и, в особенности, с его женой, истинной правительницей королевской резиденции, старой высу шенной леди с крашеными губами и с взглядом, способ ным вселить ужас в самое мужественное сердце. Ходили слухи, что она совершила все преступления, предусмо тренные уложением о наказаниях, и много таких, кото рые не включены в этот перечень людских проступков. Однако она была королевой Викторией своего округа, и, хотя мы впоследствии сделались врагами, я не питаю к ней злобы.
В своем доме я пользовался совершенно незаслужен ной репутацией меткого стрелка. Мое примитивное жи лище было полно крыс, которые во время обеда бегали повсюду. Мой фокстерьер обращал их в бегство, в то время как я избивал их палкой. Таким способом было уничтожено их множество. Еще забавнее было расстрели вать их из револьвера, и, конечно, это занятие увеличило мое умение стрелять. Затем настал великий день, кото рый в глазах туземцев наделил меня силой чародея.
