характер, в моем дневнике в этот вечер следующая: «Ста рик Френсис не отличает левого социалреволюционера от картошки». Следует отдать ему справедливость, он не обнаруживал никаких претензий на понимание положе ния. Он был прост и отважен, как дитя. Ему никогда не приходило в голову, что он сам подвергается личной опасности.
За обедом он задал мне несколько вопросов относи тельно жизни в Москве. Я отвечал ему с похвальной краткостью, и все остальное время обеда прошло в бол товне бразильского посланника. Этот господин был от радой Вологды. Я надеюсь, что он еще жив и все еще служит своей родине. Он свел искусство дипломатии к простой формуле: «Не делайте ничего — и повышения и награды обеспечены». Он старался жить согласно этой формуле. Днем он спал, а ночью играл в карты. Когда американский посол упрекал его в безделье, он поднимал страшный шум, доказывая, что его телеграфный счет больше американского. В этом он был прав. Правда, с февраля 1917 года он послал только одну телеграмму своему правительству. Но стоила она свыше тысячи фун тов. Он перевел и передал целиком по телеграфу в Рио всю первую речь Керенского о революции.
После предъявления доказательств он начинал опра вдывать свою философию. Когда он поступил на службу молодым атташе, был полон усердия. Он был назначен в Лондон вторым секретарем, трудился над докладом по вопросу о торговле бразильским кофе с Англией, зару чился разными рекомендациями. В награду он был пони жен в чине и переведен на Балканы. В дальнейшем, когда его перевели в Берлин, он возобновил свое рвение и представил своему правительству прекрасный доклад по вопросу о техническом образовании в Германии. Его опять понизили. Тогда он поумнел. Усердие, по видимому, совсем неуместно в дипломатии, и он решил ничего не делать в будущем, чтобы не напоминать прави тельству о своем существовании. С тех пор его диплома тическая карьера представляет собой триумфальное шествие, и повышения следуют с точностью часового механизма. Его рецепт не столь абсурден, как это может показаться непросвещенному человеку. Он пригодился не одному британскому дипломату.
Как только обед кончился, Френсис стал проявлят признаки беспокойства, как ребенок, которому не терпит
ся вернуться к своим игрушкам. Его коньком были кап ты, и, не теряя времени, все уселись за карточн^игт^" Но в покере старый джентльмен не был ребенок ЙгтТа затянулась до глубокой ночи, и, как это обычно бьлшю^ меня, когда я играл с американцами, я много проиграл
На следующий день я завтракал с фрашхузскимТо слом. В господине Нулансе не было влчего^яческого Если он и играл в покер — он играл без карт Полити ка—и политика с узкой логической точки зрения фран цуза — была его единственная игра.
Генерал Лавернь дал ему копию выработанного нами начерно доклада о военных нуждах настоящего положе ния. Доклад был основан на предположении, что больше вики дадут свое согласие на нашу интервенцию. Мы начали обсуждать доклад. Гн Нуланс расточал льстивые комплименты. Он был согласен с докладом. Он хотел внести только одну поправку. Если большевики не дадут своего согласия, мы должны вмешаться без оного. Он выдвинул массу аргументов в пользу этой новой форму лировки. Он ссылался на критическое положение на за падном фронте. Он цитировал телеграммы французского генерального штаба. Исход войны решается на западном фронте.
И французский генеральный штаб настаивал на необ ходимости некоторой диверсии в России, чтобы поме шать немцам перебросить новые отряды с восточного фронта. Было весьма существенно, чтобы представители разных союзных держав в России образовали единый фронт. Разногласия в союзной политике были главной помехой в достижении победного конца. Он готов пойти на любые уступки, чтобы прийти к единству. Он готов принять нашу формулировку. Он надеется, я соглашусь с его поправкой. Я посмотрел на Лаверня. Я знал, что он уже сдался. Ромэй не приехал в Вологду, но он также испытывал давление со стороны итальянского генераль ного штаба. Он, как солдат, не мог идти против своего генерального штаба. Я был один. Робине уехал. Садуль, французский Робине, был отстранен. Господин Нуланс лишил его права телеграфировать непосредственно ^ль беру Тома. Я лихорадочно пытался взвесить свое собст венное положение. Может быть, мне еще посчастливится какнибудь повлиять на Троцкого. Может быть, господин Нуланс был умнее, чем я думал. Я попал в ntmlВиш ■ откажусь, господин Нуланс пойдет дальше со своей поли
тикой. Он увлечет за собой итальянцев, японцев и даже Френсиса. Если я соглашусь — я по крайней мере не приму клейма отступника, идущего наперекор единодуш ному мнению всех представителей союзных держав. Я капитулировал.
Под ярким солнцем мы отправились на конференцию послов. Френсис был председателем, но Нуланс фактиче ски вел совещание. Он, в сущности, был единственным среди дипломатических представителей, который не ко лебался. Он был одного мнения с нами относительно численности войск, необходимых для успешной интер венции. Даже относительно чешской армии, которая в то время, как змея, протянулась от Волги до Сибири, он был удивительно сговорчив.
Мы обсуждали этот вопрос со всех сторон и пришли к заключению, что чехи должны быть эвакуированы как можно скорей. После конференции я простился с господи ном Нулансом. Он был сплошная любезность. Когда спустя сутки я приехал в Москву, Хикс встретил меня сообщением, что в Сибири между большевиками и чеха ми произошло серьезное столкновение. Как это столкно вение возникло, для меня до сих пор неясно. Согласно донесению французских офицеров, которые сопровожда ли чехов, большевики, уступая требованиям немцев, пы тались разоружить чехов. Чехи оказали сопротивление и затем уже продолжали свой путь с оружием в руках. Большевики утверждали, что по наущению французов чехи сделали ничем не обоснованную атаку на местные большевистские власти и забрали власть в свои руки. С чьей стороны исходила провокация, по всей вероятности, останется спорным на вечные времена. Как бы то ни было, результат этого события совершенно ясен.
Первый камень в сооружении интервентов был зало жен. Москву я нашел на осадном положении.
Чешский дипломатический корпус был арестован. Арестовано и посажено в тюрьмы множество контррево люционеров. Газеты были запрещены. Я получил спеш ное поручение от Чичерина использовать мое влияние для мирного разрешения чешского инцидента. Была так же телеграмма от Кроми с просьбой немедленно выехать в Петербург для свидания с одним из офицеров генерала Пуля, который должен был приехать туда на следующий
ДеНЯ провел следующий день в интервью с Чичериным и
Караханом. За неимением подробностей происшеег*. .
Сибири мы не могли прийти ж чемунибудГопг^де^нн^
МУ по поводу чешского инцидента. Было
ясно, что большевики стараются уладить
мирным путем но, так как я еще не успел"ол?ч»£
инструкций из Лондона, я мог только обетадть Сдел!ть
все, что в моих силах. сделать
Одно было для меня несомненно после этого ин тервью: подозрения большевиков возникли со всей силой Они были, как я всегда и думал, точно осведомлены о деятельности французов. Они знали, что генерал Пуль прибыл в Северную Россию. У них уже было подсвреняе, что чехи были авангардом антибольшевистской интет> венции. Я мог им дать только один ответ: предложение британского правительства военной помощи против Гер мании еще в силе. Чичерин горько рассмеялся.
«Союзники были заодно с контрреволюционерами. У большевиков не было выбора. Они будут сопротивляться интервенции союзников, интервенции против желания России, так же, как они стали бы сопротивляться против немецкой интервенции».
В гот же вечер, решив, что я могу улучить время, я выехал в Петербург. Там я нашел Кроми и Мака Грзса, английского офицера, который выехал с генералом Пу лем. Мак Грэс меня в одном смысле успокоил. Несколько недель тому назад Троцкий в минуту депрессии высказал предположение, что я был только орудием британского правительства, которое пользовалось мной для того, что бы я успокаивал большевиков в то время, как оно подго товляло антибольшевистское нападение. Я тогда пришел в страшное негодование. Теперь я был сбит с толку. Мак Грэс меня несколько утешил. По его словам, интервен ционистский план не очень продвигался, и у Англии, в сущности, не было политики относительно России. Пока Пуль не представит донесения правительству, никакого решения принято не будет.
