После августа 1953 года, после могучего советского термоядерного взрыва, советские предложения не только по нейтральной Австрии, но и по нейтральной Германии могли бы прозвучать совершенно иначе, и именно Берия это понимал как никто другой из его коллег.

Единая нейтральная Германия, сформированная по типу Австрии и освобождающаяся от влияния США, создала бы совершенно иную мировую ситуацию, объективно выгодную для СССР. Однако повести к этому, сделать соответствующие предложения Западу и немцам мог бы лишь Берия, а Хрущёв и хрущёвцы повели дело к закреплению раскола Германии, косвенно подрывавшего и СССР.

Зная реальное развитие событий после 1953 года, интересно сравнить линию Берии в «югославском» вопросе и «германском» вопросе.

По Югославии: зачем отдавать то, что можно вернуть?

По Германии: стоит ли удерживать то, что надёжно не сможешь удержать?

При этом Берия отнюдь не собирался «продавать ГДР», как утверждал Ульбрихт. Конечно, единая Германия образца 50-х годов — стань она реальностью — была бы не социалистической, а буржуазной. Но её нейтралитет, отсутствие военных расходов, избавление от бремени расходов на оккупационные войска, а также влияние социал-демократов, социалистов и коммунистов обеспечили бы в единой Германии сильную социальную политику. При этом такая Германия, ставшая фактом при активной позиции СССР, была бы дружественна к СССР.

Более того, что могло бы произойти в будущем, если бы СССР, имея возможность уделять больше внимания внутреннему развитию и прежде всего — развитию социальной сферы, где-то к середине 60-х годов обеспечил бы внушительный рост благосостояния народа? Это вполне могло быть при умной политике.

Но тогда немцы, видя материальные преимущества социализма для миллионных масс, могли бы задуматься — не стоит ли конституционным, выборным путём дать власть в Германии таким бундестагу и правительству, которые поведут Германию социалистическим путём?

А могучий Советский Союз мог бы стать гарантом свободного социалистического выбора немцев в единой Германии.

Могло ведь быть, в конечном счёте, и так!

То есть в целом идея единой Германии была богатой, да к тому же изначально не бериевской, а сталинской.

Надо сказать, что Берия был умно активен не только в отношении германского аспекта советской внешней политики. В своём письме «из бункера» 2 июля 1953 года он писал Маленкову и членам Президиума ЦК:

Кратко напомню читателю, о чём идет речь.

Война в Корее к 1953 году шла уже три года, и дела для обеих сторон — Корейской Народно-Демократической Республики и действующих под флагом ООН интервенционистских сил во главе с США — шли, как говорится, с переменным успехом.

19 марта 1953 года было принято Постановление Совмина СССР «Вопрос МИДа», сутью которого были предложения по сворачиванию войны в Корее и возобновлению переговоров о перемирии.

Линия на сворачивание (естественно — по возможности) всех внешних конфликтов, ведущихся и потенциальных, в которых прямо или косвенно был завязан Советский Союз, была для Берии после смерти Сталина генеральной.

Думаю, основными причинами здесь были прагматизм и здравый смысл Берии. Было понятно, что сам факт смерти Сталина пусть и не коренным образом, но снижает текущее влияние СССР в мире. Враги России после смерти Сталина не могли не осмелеть, и было очень важно сконцентрироваться на комплексе первостепенных вопросов, не отвлекаясь на вопросы второстепенные или чреватые тем, что СССР может в них увязнуть надолго, распыляя силы и ослабляя себя.

В то же время нельзя было никому позволить сесть нам на голову, Там, где это было целесообразно, надо было давать немедленный отпор любой антисоветской акции. Это Берия тоже понимал.

Так, 16 апреля 1953 года президент США Эйзенхауэр выступил в Американском обществе газетных редакторов с обвинениями Советского Союза в обострении международного положения и начале гонки вооружений (чья бы корова мычала!).

17 апреля Черчилль в Глазго полностью поддержал Эйзенхауэра.

По горячим следам, 24 апреля, Президиум ЦК КПСС обсудил эти речи и принял решение о публикации в «Правде» и «Известиях» ответной статьи, которая 25 апреля и была напечатана в обеих газетах.

Под «турецким» же и «иранским» вопросами Берия имел в виду вот что…

Во-первых, при его участии готовился вопрос об урегулировании взаимных отношений с Турцией, включая вопрос о режиме проливов и отказ от наших территориальных претензий к Турции. Во-вторых, тогда же велись переговоры с Ираном по финансовым претензиям, торговле и пограничным спорам.

И здесь Берия был сторонником компромисса. После Второй мировой войны Иран и тем более Турция всё более прочно входили в орбиту политики США. Обеспечить себе «открытые» Босфор и Дарданеллы в такой ситуации мы всё равно тогда не смогли бы, да и обострять пограничную ситуацию на границе с Турцией резона не было.

Непросто складывались для нас дела и в Иране… Попытка СССР поддержать иранских курдов и особенно те силы в Иранском Азербайджане, которые могли привести эту иранскую провинцию в состав Азербайджанской ССР, успехом не увенчалась, там пришлось уступить.

При этом в Иране развивались и демократические процессы. С конца 1951 года развернулось широкое движение за национализацию нефтяной промышленности, и в 1951 году был принят соответствующий закон, национализирующий, в том числе Англо-Иранскую нефтяную компанию.

В этих условиях было разумно максимально сблизить Иран и СССР, проявляя уступчивость. Со стороны России — великой державы — уступчивость по отношению к Ирану не выглядела бы слабостью, так что и здесь Берия мыслил верно.

Вспомним: он был жёсток там, где это требовалось, — в части поставок дизелей из Чехословакии, например. Но там, где для России было целесообразно уступить, Берия был готов и уступить. Именно так и обязан поступать мудрый лидер — не может быть одной, заранее заданной, линии по отношению к разным внешним партнёрам и даже друзьям. Неизменным должно оставаться одно — обязательный учёт стратегических интересов СССР.

Не могу утверждать уверенно, однако не исключено, что арест и убийство Берии способствовали тому, что в августе 1953 года купленный агентами ЦРУ иранский генерал Захеди произвёл военный переворот и установил в Иране проамериканскую военную диктатуру. Так или иначе, к концу 1953 года все наши позиции в Иране были утрачены.

Интересно, опять-таки в свете сегодняшнего знания, задаться также вопросом — как повёл бы себя Берия в кубинской проблеме после того, как она возникла? Были ли бы решения и действия виртуального Берии схожи с решениями и действиями реального Хрущёва?

Должен признаться, что ответ на этот вопрос, когда я им задался, вначале был не очень-то ясен для меня самого. До этого я был склонен оценивать «карибские» действия Хрущёва в целом положительно, и лишь виртуально поставив на место Хрущёва в 1962 году Берию, я понял, что всё далеко не так однозначно.

Напомню, что кубинская революция имела в своей первой фазе не социалистический, а, скорее, антибатистовский характер. Диктатор Кубы Батиста к концу 50-х годов надоел всем, даже своим патронам в США. В 1956 году Фидель Кастро начал освободительную борьбу, в 1959 году он и его «бородачи» вошли в Гавану, и вскоре Куба обратилась за поддержкой к СССР.

Советский Союз почти сразу экономически поддержал Кастро, и это было разумно. Разумной была и военная помощь техникой и советниками. Но вот идею с размещением на Кубе советских ядерных ракет разумной уже не назовешь.

По мысли Хрущёва и хрущёвских маршалов это было бы ответом на размещение с конца 50-х годов на территории Турции и Италии американских ядерных баллистических ракет средней дальности (БРСД) «Юпитер». В ходе операции «Анадырь» на Кубу были доставлены наши БРСД, взявшие под прицел уже США.