Впрочем, не только со сталинским!
Хрущёв 1 ноября 1957 года говорил:
«Это, товарищи, шёл поход на партию, на разгром партии, на усиление личной роли (чья бы корова мычала! — С. К.), это привело бы к реставрации капитализма…»
И далее продолжал так:
«Теперь смотрите, если взять Маленкова, Молотова, Кагановича, Шепилова, то какой спор опять был с Молотовым. Ну, Берия и Молотов — это, верно, разные люди, совершенно разные. Но у нас с Молотовым был большой спор, как только умер Сталин. Он говорил, что нужно усилить роль советских организаций. Мы (интересно, кого имел в виду Хрущёв под этим «мы»? — С. К.) сказали: нет, надо усилить роль партийных органов. Почему? Это принципиальный спор. Он (Молотов. — С. К.) парировал, что Ленин после Октябрьской революции не стал секретарем (ЦК. — С. К.), а стал председателем (Совета Народных Комиссаров. — С. К.). Товарищи, сравнивать нельзя, это был Ленин, а где Ленин, там и партия. Лучше всего об этом сказал Маяковский. Что Ленину возможно, то другому нельзя давать. Это же, товарищи, должно быть ясно».
Как видим, не очень обременённый эрудицией Хрущёв, даже о Маяковском вспомнил. («Мы говорим «Ленин» — подразумеваем «партия», мы говорим «партия» — подразумеваем «Ленин»…»).
Но пример был некорректным.
Ленин — это самое, начало молодой советской истории. Тогда глава Совнаркома чаще руководил страной не через советские органы, а через партийные, потому что именно партийные органы состояли поголовно из не просто сторонников, а из организаторов Советской власти.
Но со времён Ленина в истории России за считаные десятилетия сменились, по сути, несколько исторических эпох! Страна изменилась неузнаваемо, и надо было приводить политическую систему в соответствие с этими изменениями.
Как раз этого-то Хрущёв и боялся, а с ним боялась и усиливающаяся «партоплазма».
Хрущёв вещал:
«Товарищи! Если партия будет сильна, если она будет сплочена, тогда строительство социализма и развитие этого строительства в коммунистическом направлении обеспечены. Если же партия будет ослаблена, потеряет свое влияние на коммунистов, тогда, товарищи, могут развестись всякое авантюристические явления в стране.
Кто способен сокрушить противника в партии? Партия. Поэтому вопрос о партии — это главное. Если бы партия не смогла бы справиться с Берией, куда бы тогда пошли мы?»
При этом Хрущёв не понял, что сам себя высек и сам себя разоблачил. Сказав, что «партия будет ослаблена», если «потеряет свое влияние на коммунистов», Хрущёв ясно показал, что под «партией» он понимает не миллионные партийные массы, а лишь партийную верхушку!
По Хрущёву не коммунисты должны были нравственно влиять на беспартийных, а партийная верхушка должна была иметь право влиять на рядовых коммунистов просто в силу своего нахождения в руководящих креслах.
Маяковский был гениально точен, подчёркивая тождество партии и её создателя Ленина. Хрущёв же фактически сказал, что, говоря «партия», он подразумевает под этим Хрущёва и хрущёвский Президиум ЦК. Однако можно ли было сказать: «Мы говорим «Хрущёв» — подразумеваем «партия»…»?
А ведь Хрущёв сказал 1 ноября 1957 года и вот что:
«Возьмем даже пример борьбы (все присутствующие знают об этом из изучения истории партии, а некоторые из старшего поколения сами были участниками) Советской власти против белогвардейщины. Вы знаете, какие тогда лозунги были эсеров, анархистов и всяких прочих. Когда Ленин сказал: «Вся власть Советам!», они стали приспосабливаться и говорить — вся власть Советам, но без коммунистов. Почему? Потому что сама власть — это организационные формы, а социалистическое направление — это содержание, которое даётся коммунистами. Поэтому они думали, что, устранив коммунистов, форма может быть приспособлена к буржуазному государству, к буржуазному строю.
Вот почему вопрос о партии, вопрос о роли партии — это основной вопрос не только сегодня, но и завтра».
Хрущёв случайно «ляпнул» в «точку» — и он сам, и большинство его слушающих знали о давних событиях именно что не по личному опыту, а «из изучения истории партии». Но историю партии Хрущёв тоже перевирал.
Описанная им выше реальная коллизия была эпизодом не борьбы «Советской власти против белогвардейщины», а эпизодом борьбы за будущую Советскую власть против соглашательских эсеро-меньшевистских Советов до Октября 1917 года и борьбы Советской власти против эсеровских мятежников (например, повстанцев Антонова на Тамбовщине) после Октября 1917 года.
Но когда это было!
Тогда вопрос о роли партии в обществе стоял одним образом, теперь же, на сороковом году Советской власти — уже иначе. Но Хрущёву не нужны были те перемены, которые нужны были Советской власти и народам, живущим по законам Советской власти.
А вот Берия в необходимости подобных назревших перемен был убеждён. Интересна в этом отношении кляузная антибериевская записка от 6 июля 1953 года в ЦК КПСС М. Т. Помазнева (1911–1987), управляющего делами Совмина СССР. Он писал:
«…7. Берия нетерпимо относился к партийным и общественным органам, работникам и мероприятиям. Он культивировал неуважение к аппарату ЦК. Участие в общественных мероприятиях считал бездельем. Когда приходилось присутствовать на парткоме (в рабочее, надо полагать, время. — С. К.), на собрании или заседании и в это время был звонок от Берии, всегда был скандал. Он много раз говорил, что это могут допускать лишь бездельники.
8. Спецкомитет (по атомным и ракетным делам. — С. К.) назначал и освобождал работников по своей линии без ЦК КПСС, т. е. спецкомитет (у Помазнева со строчной буквы, хотя официальное название Специального комитета писалось с заглавной буквы. — С. К.) подменял не только Совмин (но Берия был фактически первым заместителем Председателя Совмина. — С. К.), но и ЦК КПСС. Не без влияния Берии сложилось совершенно ненормальное положение, когда ответственные работники Совмина не утверждались в ЦК КПСС».
С позиций сегодняшнего дня и знания всей последующей истории СССР как-то не очень хочется подробно комментировать эти «откровения», но одно замечу.
В холуйском раже и желании услужить секретарю (пока ещё — просто секретарю) ЦК КПСС «тов. Хрущёву Н. С.» Помазнев допустил перебор и проговорился о том, о чём можно было бы и промолчать…
«Партократически» мыслящий Помазнев писал о высшем исполнительном органе Советской власти — Совете Министров Союза Советских Социалистических Республик, так, как будто это был некий аполитичный, чуть ли не буржуазный орган, в большом и малом противостоящий «ленинско-хрущёвскому» ЦК КПСС! А в том, что Берия при утверждении в должности достойных советских специалистов Совмина обходился без формальностей в бюрократизирующемся аппарате ЦК, Помазнев усматривал некое преступление.
Н-да!
В записке Помазнева имелся и такой любопытный пассаж:
«Зимой 1952/53 года рассматривался вопрос о состоянии с завозом овощей и картофеля в Москву. План завоза выполнялся плохо. Берия всячески старался свалить это дело на тов. Хрущёва Н. С.» и тд.
Спрашивается — в свете тезиса о примате партии — а кто же, как не первый секретарь Московского областного и городского комитетов КПСС, член Президиума ЦК КПСС и секретарь ЦК КПСС «тов. Хрущёв Н. С.» должен был организовывать снабжение Москвы продуктами и нести за это полную ответственность? Ведь Хрущёв заявлял, что без «партии» (то есть без него, Хрущёва) беспартийная масса и чихнуть не способна. А картошку в магазины не завёз.
Вот, собственно, на этом мы и закончим с темой о той реформе политической системы, которая стала бы одним из крупных событий в послесталинском виртуальном СССР Берии.
При этом, проведя политическую реформу, Берия на том не остановился бы. Ведь в советском обществе назрели и другие реформы.
