Вторая папка предоставляла сведения для оказания давления на то или иное лицо в нужный момент. В папке имелись только указатели данных, ею пользовались различные подразделения, а подлинные документы и материалы хранились в архиве в одном из помещений посольства. Мне довелось видеть эти папки только в двух случаях.
Но раньше расскажу о предшествующих событиях. В 1964–1965 годах министерство внутренних дел начало предварительное следствие по делу бывшего директора миграционной службы Алехандро Ровиры. Обвинения были очень серьезными, и в случае их подтверждения ему грозило суровое наказание. Ровира был чиновником с большим стажем работы, принадлежал к находившейся в то время в оппозиции партии «Колорадо», и, чтобы не было подозрения, что Ровира преследуется из‑за своей партийной принадлежности, следствие велось очень тщательно. Несколько следователей должны были собрать все данные о его прошлом и проверить факты. Свидетельскими показаниями было установлено, что директор вошел в сговор с владельцем близлежащего денежного обменного бюро с целью продажи гербовых марок выше их номинальной стоимости. Посетителям объявляли, что гербовых марок в управлении нет, но в обменном бюро их можно приобрести.
На основе этого первого обвинения проштрафившийся чиновник был снят со своего поста, но следствие продолжалось. Временно исполняющим обязанности директора миграционной службы был назначен заведующий отделом Родриго Акоста. К этому времени были раскрыты новые злоупотребления со стороны Ровиры.
Но одновременно возникло непредвиденное осложнение. Сенатор и директор эрреристской газеты «Эль Дебате» Вашингтон Гуадалупе выступил с резкими нападками на министра Хиля и его преемника Техера и стал неожиданно на защиту Ровиры, хотя раньше находился на иных позициях. Найти объяснение этому было трудно.
Нападки на министров начались за несколько месяцев до этого. Начальник полиции города Канелонес Бессио Винья, занимавший также пост руководителя Федеральной лиги сельскохозяйственного действия[24], без предъявления обвинения расстрелял двух уголовных преступников.
Гуадалупе предпринял попытку стать глашатаем руралистского движения. Он не доверял Бордаберри из‑за его прежней партийной принадлежности и называл его „незаконнорожденным сыном повивальной бабки партии «Колорадо»": С подозрением он относился и к вдове Нардоне, считая ее недалекой и непомерно тщеславной. Сабальса также вызывал в нем неприязнь. Его он называл мечтателем. Гуадалупе защищал Гари, видя в нем будущего партийного вождя — наследника Нардоне.
Гуадалупе был шурином Микале. Через несколько недель после прибытия в Уругвай я присутствовал вместе с Микале на одной беседе, где как раз обсуждали Бессио Винья. Микале поставил в известность сенатора Гуадалупе, что министр Хил хочет снять начальника полиции, так как обвинения против него подтвердились. Хил считал, что Бессио надо было отдать под суд. Имелись доказательства, что он пытал арестованных в полицейском участке и одного заключенного убил.
Микале также рассказал сенатору о том, с каким удовольствием Бессио бахвалился перед группой знакомых во время заседаний Межамериканской экономико — социальной комиссии методами ведения допросов и пыток, в которых принимал личное участие. Гуадалупе не возмутился. Он объяснил, что защищает Бессио и снятого с поста посла в Гаване дипломата Уртиагу, поскольку все они из одной партии.
— Члены партии «Бланко» должны научиться у партии «Колорадо» всегда и везде защищать своих, — говорил он.
Он напомнил Микале о тех случаях, когда правительства партии «Колорадо» не выносили сор из избы в связи с различными неблаговидными действиями своих единомышленников.
В заключение он сказал:
— Всегда нужно отстаивать своих, что бы с ними ни случилось.
Но обсуждение на этом не закончилось. Группировка, которую представлял Гуадалупе, была согласна на смещение Бессио при условии, что взамен она получит пост заместителя министра внутренних дел.
Дальнейшие события показали, что главной целью борьбы был портфель министра внутренних дел для Гари или, по меньшей мере, посты начальников в нескольких полицейских управлениях провинции. В течение двух лет эрреристская группировка не оставляла своих попыток заполучить эти должности. В конце концов, Гуадалупе совершил поворот на 180 градусов, выступив в защиту интересов своего давнего врага Эчегойена[25].
Таким образом он надеялся сохранить за собой столь высоко ценимый им пост сенатора. Случай с Ровира давал ему возможность продолжать атаки с целью ослабить положение министров — членов Демократического союза «Бланко», хотя он и показал редкий пример непредвзятости, выступив в защиту члена партии «Колорадо».
По политическим мотивам рассмотрение дела директора миграционной службы неоднократно откладывалось. Одних следователей заменяли другими, а решения не было. Министр Техера передал в Национальный правительственный совет свой проект декрета, но Альберт Эбер, также надеявшийся на поддержку руралистов, сумел заморозить дело с помощью Николаса Стораче.
Когда партия «Колорадо» победила на выборах 1966 года, полковник Берта выступал в качестве следователя от министерства внутренних дел, однако, через некоторое время стало известно, что видный член Батльистского союза «Колорадо» Алехандро Ровира станет заместителем министра внутренних дел в кабинете генерала Хестидо.
Я уже писал, что управление общественной безопасности имело две открытые конторы: одна — в здании Главного полицейского управления — должна была осуществлять связь с репрессивными силами и разведкой. Отсюда американцы могли вести прямой надзор за уругвайской полицией. Вторая контора находилась в здании АИД, на углу улиц Пайсанду и Парагвай, и официально считалась частью посольства США. Здесь размещался административный отдел миссии, и проводились закрытые собрания. У Саенса были кабинеты в обоих зданиях, а я мотался между ними. Незадолго до прихода к власти генерала Хестидо я как‑то вечером пришел в офис на улице Пайсанду.
Саенс был в нервозном состоянии — такое случалось с ним нередко в то время, поскольку он запутался в очередной любовной истории. В своем кабинете Саенс мне сообщил, что у него есть для меня конфиденциальное поручение, и передал папку. В ней лежали документы, с которых я должен был снять две копии. Мне нужно было поспешить, так как, если до возвращения Саенса прибыл бы полковник Берта, я должен был спрятать один экземпляр в ящик стола, а другой передать ему вместе с папкой. Саенс предупредил, что, если меня спросят, сколько я снял копий, я должен ответить, что времени хватило только на одну копию. Вторую копию мне было велено положить в средний ящик письменного стола Кантрелла.
Вечером Саенс пояснил подробности. Рассказал он не все, но он не знал, что о деле Ровиры мне было известно, я даже принимал участие в расследовании махинаций обменного бюро и допрашивал замешанную в деле проститутку.
В общих чертах его рассказ содержал следующее: полковник Берта, расследуя дело Ровиры, хотел обезопасить себя от возможного преследования. Документы, с которых я снимал копии, как раз относились к процессу расследования дела Ровиры с самого начала, включая показания свидетелей. В деле имелись доказательства, что полковник Берта, ведя расследование, действовал правильно. Но полковник опасался, что Ровира, заняв пост заместителя министра внутренних цел, уничтожит документы, поэтому решил запастись копиями. Берта был знаком с Саенсом по совместной работе на первых полицейских учебных курсах в Сальто. Он знал; что в миссии есть множительный аппарат. Возможно, он также хотел поставить в известность посольство США об этом деле, но заблуждался, полагая, что посольство выступит в качестве арбитра, если его постигнут неприятности.
Снимая копии и прислушиваясь, не вошел ли Саенс или полковник, я знакомился с документами.
