Тем же вечером мы поехали в аэропорт Карраско встречать начальника радиослужбы АИД Пауля Катца и советника по коммуникациям миссий АИД в Колумбии Чарльза Редлина. Во время трехнедельного пребывания в Уругвае он должен был помогать Катцу.

Начались совещания в министерстве… коктейли… обеды… коктейли… официальные визиты… коктейли… технические анализы и… снова коктейли, коктейли, коктейли.

Редлин практически переселился в нашу квартиру на Поситос.

Мы его познакомили с молодой особой, которая занималась серьезными исследованиями в области гармоничного сочетания деятельности парикмахерши, балерины и куртизанки. Больше мне никогда не доводилось видеть такого мастера по выкачиванию денег. Марта в единственном числе стала осуществлять программу экономического сотрудничества и иностранных капиталовложений. В конце концов «Фонд помощи» стал истекать, и Редлин был вынужден обратиться к Катцу за «займом».

Редлин доставил мне немало хлопот. Когда мы ездили в Ривера, группа решила пересечь границу, чтобы посетить сомнительной репутации кабаре в бразильском городе Ливраменту. Мы сидели в Кабаре и вдруг услышали грохот. Оказалось, что Редлин сломал дверь в одной из комнат и занимался своим любимым видом спорта: избивал девицу, с которой не смог договориться. Мы ускользнули раньше, чем нагрянула бразильская полиция, а то бы пришлось предъявить документы. Длинный и грубый американец не вернулся в Колумбию. Из Монтевидео он отправился в Вашингтон, а оттуда, как нам сказали, через несколько дней был отправлен во Вьетнам. Но, по правде говоря, я не знаю, насколько поведение Редлина зависело от его воли и желания.

Бесконечное число раз я видел этих американцев в таких сочетаниях: «плохого и хорошего», «толстого и худого», «симпатичного и неприятного». Возможно, они думают, что латиноамериканцам это нравится: симпатичный и простоватый кутила, безобидный на первый взгляд выпивоха, а за ним, как за ширмой, способный и знающий специалист, который все подвергает анализу, в том числе и наблюдения своего напарника. Они могут быть такими, каких я увидел в Майами: один — нетерпимый и грубый, другой — понимающий и культурный. Или этакими Патом и Паташоном — наподобие Катца и Редлина. Но в основном схема повторяется почти без вариаций.

Сотрудники АИД начали свою работу с изучения коммуникационной сети Дома правительства, который был связан телефонами со всем государственным аппаратом. Мы осмотрели также оборудование на улице Уругвай. Затем побывали в радиоотделе министерства внутренних дел, где осмотрели помещения и оборудование, а затем посетили радиостанцию в Мелилье. Была проведена ревизия средств связи дорожной полиции. Наконец, состоялись беседы в Главном полицейском управлении Монтевидео.

Работа велась в двух направлениях: во — первых, осмотр технических средств и, во — вторых, знакомство с персоналом. Последним в основном занимался Редлин, хотя, конечно, он принимал участие во всей программе.

Шеф миссии Саенс почти никогда не сопровождал специалистов АИД, за исключением тех случаев, когда Редлину нужно было представить нового коллегу. О политике не говорилось, отношения развивались в рамках профессиональных интересов. Но, несомненно, американцы вели дела с прицелом на будущее. В тех случаях, когда обхаживался серьезный и высококвалифицированный специалист, такой, как комиссар Брассейро, отношения поддерживал сам Катц.

Катц пользовался известностью. Худющий, нервный и подвижный, как мышонок, он гордился изобретенным для джунглей Вьетнама радиопередатчиком. Он считал, что его передатчик так облегчит операции, что через несколько месяцев сопротивление вьетконговцев будет сломлено.

Брассейро не понравился отеческий тон Катца. Пришлось вмешаться непосредственно Саенсу, чтобы постараться завоевать дружбу этого важного чиновника. То же самое произошло с начальником радиостанции Главного полицейского управления Рэем Герином.

Потом мы выехали в командировку по стране. С короткими визитами мы побывали в департаментах Сальто, Артигас и Ривера. Действовали мы всегда приблизительно одинаково: короткий визит в полицейское управление или ближайший комиссариат, а кроме того, неофициальная беседа с представителем властей департамента.

В те времена американцев не очень интересовали провинциальные районы. И продолжалось это до похищений Митрионе. Вот только после этого американцы стали устанавливать в провинциях подаренные АИД радиостанции. Тогда и сказались результаты этих казавшихся на первый взгляд мирными визитов сопровождаемых мной людей.

Когда я начал работать в редакции «Аксьон», у меня и в мыслях не было, что я стану, пускай и ничтожной, деталью механизма, который сделает Хорхе Батлье абсолютным хозяином «15–го списка» или, вернее, того, что осталось от него. Отец Батлье, бесспорный лидер одной из политических фракций, с некоторой подозрительностью смотрел на планы своего сына превратить газету в чисто коммерческое издание. Однако он ему не мешал. Несмотря на свой светлый ум и прозорливость в некоторых областях, отец, возможно, и не подозревал, куда стремится его наследник. А может быть, знал или предчувствовал, что молодой человек думает не столько о рентабельности «Аксьон», сколько о политическом капитале «15–го списка».

Одним из последних препятствий, которое мне нужно было преодолеть для поступления на работу, был администратор газеты Карлос М. Флейтас, безмерно преданный Хорхе, но очень ревниво относившийся к своей административной власти. Жизнь Флейтаса в какой‑то степени можно назвать патетической. Происходя из очень бедной семьи, жившей в департаменте Роча, он испытал много лишений. С великим трудом он пробился в адвокаты и приобрел некоторый политический вес. Однажды во время баталий Луиса с «14–м списком» наступил критический момент в карьере Флейтаса. Многие детали мне неизвестны, но я знаю, что Флейтас в тот момент был личным секретарем одного из партийных вожаков «14–го списка» — возможно, члена Национального совета Карлоса Фишера. В кульминационный момент борьбы Флейтас сблизился с членами «15–го списка», вернее, с деятелями, составившими позднее ядро этой группы, и передал компрометирующие бумаги на своего бывшего начальника.

С самого начала Флейтас рассматривал мое присутствие в газете как вмешательство Этчеваррена в административные дела. В газете вместе с аргентинцем по имени Хулио Петрера, оказавшимся закоренелым мошенником, я занимался сельской рекламой. Во избежание трений между Этчеварреном и Флейтасом я спустя некоторое время перешел под непосредственное начало Хорхе. К тому времени умер его отец, и он стал новым главным редактором, хотя формально «15–й список» все еще возглавлял Васконсельос, а среди руководства были такие солидные политики, как Абдала[14], Сеговиа и Флорес Мора.

Незримая битва за освободившееся место уже началась.

В начале своей деятельности в газете я чувствовал себя очень неуверенно. Но вскоре, познакомившись ближе с работой редакции, я стал обдумывать, какие ближайшие реформы стоит осуществить. Поскольку выход газеты собирались передвинуть на более ранний срок, не нарушая при этом часа окончания работы, необходимо было провести анализ эффективности труда в различных отделах, главным образом в редакции и типографии. Репортерам нелегко было писать материалы к определенному часу, по мере сдачи в набор отдельных полое. Первая полоса оставалась для телеграмм и оперативных сообщений. Для изучения эффективности работы газеты мне приходилось ходить по всем участкам и задавать много вопросов. Понятно, что я не был желанным гостем. Если меня едва принимали в администрации и терпели в редакции, то в типографии и отделе распространения я вызывал просто ненависть.

Мое положение беглеца еще более усиливало эту антипатию.

Закончив изучение организации и эффективности работы редакции, мы занялись анализом работы отдела распространения вначале в столице, а затем в провинциях. В это время я постоянно встречался с Хорхе, мы с ним беседовали о планах на будущее. Хорхе был очень своеобразным человеком. Хорхе Батлье являлся типичным современным дельцом. Лишенный всякого традиционализма и намека на чувствительность, он руководствовался только холодным расчетом. Даже его общеизвестный расизм был сугубо утилитарным. Говоря о миграционном движении японцев в Парагвай, он полушутя — полусерьезно говорил: «Надо признаться, что японцы научились быть белыми людьми».