Без четверти четыре наконец снова что-то пришло в движение. Тут все прошло быстро: Джон свернул за угол, как раз хотел нажать кнопку лифта, как Джимми и я появились из укрытия. Нам не оставалось шансов, чтобы что-то сказать. Джон мгновенно обернулся и направил свой револьвер прямо на меня. Это был опасный момент! Я стоял и думал: «Сейчас нажмет!» Поблескивающие серебристые патроны в барабане его револьвера я разглядел вполне отчетливо. Все движения были как будто в замедленном просмотре. Пару секунд мы смотрели в глаза друг другу, с оружием на изготовку. Я ни в коем случае не хотел его застрелить.
Мой партнер завершил драму. «Брось пистолет!» — закричал он Уокеру. Тот отреагировал как в трансе. Затем мы бросились на Джона и прижали к стене, чтобы обыскать. При этом мне под ноги упал конверт, очень важный, как потом выяснилось. Арест на седьмом этаже в конце получил еще и комический оборот. Джон приложил, как будто погрузившись в мысли, левую руку ко лбу, через секунду раздался чмокающий звук; а затем он с видом триумфатора протянул нам свой парик. «Дорогая штуковина», - пробормотал он, «было бы слишком жаль.»
Непосредственно после успешного ареста Хантером и Колучем, Джона Уокера провели в номер 771, служивший ФБР оперативной базой. «У Вас есть право хранить молчание. Все, что Вы скажете, начиная с этого момента, может быть обращено в суде против Вас.» Его права, зачитываемые одним из внезапно собравшейся вокруг него дюжины агентов ФБР, звучат для Уокера как будто слова из далекого, чужого мира. Проходит несколько минут, пока супершпион в наручниках помаленьку приходит в себя.
«Без своего адвоката я не скажу Вам ни слова», - кричит он в адрес команды хорошо тренированных федеральных полицейских. «О’кей», - отвечает шеф группы Хантер, «сначала мы поедем в Балтимор, в оперативный центр.»
«Я поблагодарил всех наших парней, которые целый вечер 19 мая беспрерывно следили за Джоном после его возвращения в отель, так, что он этого совсем не заметил, за их работу и отпустил их домой — на заслуженный выходной. Это было где-то в 11 часов вечера. Лишь пять с половиной часов спустя, в половине пятого мы спустились с арестованным вниз и хотели покинуть отель. Произошедшая там сцена навсегда останется в моей памяти. Все пятьдесят принимавших участие в охоте полицейских собрались перед входной дверью, не говоря ни слова, они хотели только одного: «живьем», так сказать, увидеть вблизи самого удачливого русского шпиона на американской земле. В этой ситуации я услышал от до сего момента совсем несловоохотливого Джона: «Боже мой, а я не предполагал. все эти люди. все из-за меня!»
Мой партнер Джимми Колуч отреагировал жестом, выдавшим всю его гордость; затем подъехал полицейский лимузин. Мы сели сзади, посадив Уокера посередине, и рванули вперед. В автомобиле во время всей поездки, почти в течение часа, никто не сказал ни слова, абсолютно ни одного.»
По прибытии в Балтимор, специальный агент Боб Хантер открыл своему «подопечному», какую ценную находку ФБР нашло у старого дуба на Партнершип-Роуд, в двухстах метрах за поворотом на Уайтс-Ферри-Роуд в округе Монтгомери: 129 секретных и совершено секретных документов с американского атомного авианосца «Нимитц», непроявленные пленки и — особенно фатально для Джона — написанное им собственноручно письмо в КГБ, где он настаивает на выплате миллиона долларов в качестве премии за его успешную шпионскую деятельность на службе секретной империи в течение почти двадцати лет.
«Это был тяжелый удар», - говорит позднее Уокер, «я точно спланировал мой уход, окончательный выход из игры. Все было подготовлено. Я хотел смыть свои следы, уехать далеко, стать, скажем так, невидимым. Я окончательно выбрал страну. Никакой выдачи. Я не раскрою Вам свои карты, где я хотел бы скрыться. Если мне когда-то удастся выйти из тюрьмы, то эта старая цель все равно будет привлекательна для меня. Один миллион, для меня, может быть, даже и половина, мне бы пригодились. Я совсем не боялся, что русские выследят меня.
Дело было в хороших руках. Майкл, мой сын, был на высоте. Он мог бы без проблем заменить меня. Так я тогда это видел: семейная фирма просто получает нового менеджера.
Я был абсолютно уверен. Если случайно во время поездки к «мертвому почтовому ящику» на машину Майкла не упадет дерево, или не случится еще что-то абсурдное, то для него совсем нет никакого риска разоблачения. Как, скажите на милость, могло бы до него добраться ФБР? Предположим: Барбара, моя бывшая жена, была факторам риска — но выдать ее собственного, любимого сына волкам?
Когда она предала меня в 1985 году, она и подумать не могла, что Майкл уже несколько лет был «в деле» со мной. Самым глупым образом моя последняя поставка предоставила ФБР не только бесспорные доказательства происхождения материала (военно-морская база, где служил Майкл), но и содержала указания, позволявшие идентифицировать других более или менее активных членов моей шпионской сети: Джерри Уитворта и моего брата Артура Уокера. Да, колочено, тут было слишком много нашейвнутренней информации, попавшей в руки ФБР, — но кто тогда серьезно задумывался над тем, что может провалиться в любую минуту? И вообще: Советы всегда до мельчайших подробностей хотели знать, что делает каждое отдельное лицо, есть ли проблемы, насколько оно надежно. Здесь они не понимали шуток; и я знал, что в этом пункте мне всегда нужно быть честным.»
На самом деле, из содержания последней поставки Уокера в первое время видна была лишь верхушка айсберга секретной информации, который накопился во время «холодной войны» с 1968 года. «Мы получили», - рассказывает его бывший ведущий офицер КГБ и в то время заместитель руководителя советской внешней разведки генерал-майор Борис Александрович Соломатин, «около миллиона сверхсекретных американских документов, прежде всего, касавшихся ВМС США, содержавших важнейшие стратегические сведения. Если подумать, что мистер Уокер за те семнадцать лет, когда он сотрудничал с нами, получил около миллиона долларов в качестве гонорара, то мы платили примерно по доллару за каждый совершенно секретный документ.» С такой точки зрения Джон Уокер для КГБ был дешевым агентом.
Лишь позднее и постепенно американское Федеральное Бюро Расследований докопается до полного размера ущерба, причиненного Джоном Уокером и его шпионской сетью. Бывший военно-морской министр в администрации президента Рональда Рейгана Джон Леман подвел такое предварительное резюме: «Речь, несомненно, идет о самом большом, с самыми тяжелыми последствиями и о самом продолжительном предательстве национальной безопасности Соединенных Штатов. Постоянно снабжая КГБ совершенно секретными шифрами и кодами США, Уокер позволил Советскому Союзу почти в ежедневном ритме расшифровывать наши секретные сообщения, узнавая, таким образом, о стратегических планах Запада, технологическом состоянии вооружения, планах оперативного использования, например, во Вьетнаме, и о подробных фактах о слабостях противника, например, о проблемах шумности русских подводных лодок.
Прямой ущерб для американского налогоплательщика можно оценить сегодня не менее чем в 50 миллиардов долларов. Непрямой ущерб вообще нельзя оценить в деньгах. Я совершено убежден в том, что сведения Уокера на многие годы отодвинули время падения коммунистической системы, потому что огромное стратегическое преимущество, получаемое Москвой благодаря возможности читать наши сообщения, укрепляли у упрямых советских военных иллюзии, что они смогли бы еще повернуть вспять тот сдвиг военного баланса сил, который изменился в пользу Запада с началом эры Рейгана.»
Когда Джона Уокера 20 мая 1985 года в 9 часов утра приводят к тюремному судье, он в хорошем настроении: «Ни минуты не сомневался я в том», - заметил он девять лет спустя в беседе с нами, «что официальное обвинение и приговор за шпионаж вообще не будут обсуждаться. Для меня это был только вопрос часов, в худшем случае нескольких дней, пока дверь моей камеры откроет ЦРУ. В качестве двойного агента для наших собственных парней я был слишком ценен.»
