Это стало характерной чертой начала дурацкой игры с взаимными упреками, инсценированной год спустя теми, кто был ответственен за утечку в Ведомстве Федерального канцлера. С точки зрения законодательства о государственных служащих БФФ всегда могло сослаться на тот факт, что Ведомство Федерального канцлера совсем не проинформировало его о новой должности Гийома — так близко к канцлеру. Но что это за контрразведка, если ей нужно особо посылать такие сведения?

Но когда отдел контрразведки в середине мая послал заключительный отчет по делу Гийома президенту Федерального ведомства по защите конституции Гюнтеру Ноллау, речь еще шла не о том.

Он очень серьезно взялся за дело и пригласил своих сотрудников для обсуждения ситуации. 28 мая господа Барденхевер, Рауш и Ватчунек пришли вместе, чтобы принять решение. Ноллау попросил еще раз зачитать ему дословно тексты давно расшифрованных поздравлений с днем рождения, присланных по радио из МГБ. Политическая весомость этого дела была ему полностью понятна. Если в Ведомстве Федерального канцлера действительно сидит шпион, то об этом нужно срочно сообщить министру внутренних дел.

Еще в тот же день Ноллау позвонил шефу бюро министра Клаусу Кинкелю. 29 мая в 10. 30. он предстал перед Кинкелем и министром внутренних дел Геншером, чтобы проинформировать их о деле. Из «дипломата» президент БФФ вынул досье на девятнадцати страницах о тридцати подозрительных моментах против возможного шпиона Гийома. Он хорошо подготовился и кратко изложил основные подозрения. Ноллау сообщил о радиопереговорах, которые идентифицировали супружескую пару Гийомов как пару агентов. Геншер знал о методе дешифровки и знал, что таким путем были уже разоблачены очень многие агенты.

«Конечно, я не читал отчет полностью, слово в слово. Так никто не делает, если не хочет наскучить занятому министру, а только хочет его убедить, « — пишет Ноллау в своих мемуарах. Согласно его словам, Геншера «наэлектризовали». Он возбужденно заявил: «Об этом должен знать канцлер!»

По собственному признанию, у Геншера не сложилось тогда впечатления, что это «полностью ясное дело». Ноллау сначала был против того, чтобы посвящать во все канцлера, потому что он сам не знал, что Гийом уже стал «правой рукой» Брандта. Он предложил Геншеру сначала установить слежку за Кристель Гийом во Франкфурте. Боясь раскрытия болтливыми чиновниками и ненадежных мест в ведомстве регистрации по месту жительства БФФ сначала прекратило свои расследования во Франкфурте и даже не знало, что Кристель Гийом вместе с сыном Пьером уже некоторое время жила у своего мужа в Бонне.

Но Геншер настаивал на своем предложении немедленно информировать канцлера. Ноллау наконец согласился и попросил министру получить у Федерального канцлера разрешение на планируемую слежку и попросить его также пока ничего не менять в служебном положении Гийома. Это мероприятие предоставляло возможность в дальнейшем скрытно проводить расследование и получать улики.

Но отчет главного защитника конституции, очевидно, не вызвал желаемой реакции у министра внутренних дел. Геншер, правда, проинформировал Брандта, но был настолько сдержан в выборе слов, что канцлер не почувствовал тревоги. 29 мая при завершении еженедельного совместного обеда членов коалиции Геншер обратился к канцлеру и сказал как-бы вскользь: «Всплыло кое-что, касающееся сотрудника с звучащей по-французски фамилией.» Брандт сразу понял, кто имеется в виду. Геншер продолжал, что есть опасность, что этот сотрудник может работать на ГДР. Будет ли Брандт возражать, если за этим человеком установят наблюдение?

Брандт не возражал, но заметил, что подозрение, видимо, необоснованно: «Я считаю, что это совершенно невероятно.» Этот «духовно ограниченный человек» — шпион ГДР? Уже часто Вилли Брандт сталкивался со случаями, когда в конце выяснялось, что речь шла о совершенно безобидных делах. Он вспоминал, как был Правящим Бургомистром Берлина. Тогда все время возникали подозрения по отношению к беженцам из ГДР, оказывавшиеся, как правило, необоснованными.

Если бы Геншер обратился к Брандту с большей настойчивостью, подчеркивая важность запроса, то у Брандта, возможно, проснулось бы большее недоверие. Но ведь Ноллау не абсолютно убедил и самого Геншера, объяснял министр позднее. Если бы это было так, то он «дал бы распоряжение передать дело в Федеральную Генеральную прокуратуру.»

Тогдашний руководитель отдела общественной безопасности в Министерстве внутренних дел Вернер Смойдзин приписывает всю вину за аферу Ноллау: «Ноллау информировал Геншера только в общих чертах, хотя и пунктуально. Геншер, обладая очень сильным чувством опасности, сразу оживился бы, если бы понял, что имеет дело с активным шпионом в Ведомстве Федерального канцлера. Хотя предположение, что на этой должности находится активный, все еще действующий шпион, уже, исходя из жизненного опыта, лежало ближе, чем на поверхности.»

Неопределенным вопросом о сотруднике со «звучащей по-французски фамилией» Геншер сначала только создал у канцлера впечатление, что министр даже не знает настоящего имени подозреваемого. О радиопереговорах Брандт не узнал ничего.

Геншер посоветовал ему обращаться с Гийомом как прежде и никоим образом не менять его служебное положение.

Но Брандт возразил: было предусмотрено, что Гийом будет сопровождать его на виллу близ города Хамар в Норвегии. Годами до сей поры это являлось задачей референта Вильке, и он вполне с ней справлялся. Но этим летом 1973 года отец семейства Вильке изменил свои планы. Он захотел, в конце концов, хоть разок провести отпуск с женой и детьми, вдали от учреждения и ответственности. Брандт не возражал. В конечном счете, ведь Вильке годами отказывался от семейного отпуска ради государственных дел. Кроме того, нашелся и компетентный заместитель: Гюнтер Гийом был назначен для этой работы. И его жена Кристель хотела принять участие в поездке. Она даже стала брать уроки, чтобы улучшить свой английский язык.

Но мог ли действительно Гийом ехать с ним в Норвегию, если против него выдвинуто такое серьезное обвинение? Брандт предоставил Геншеру право решать. После не подтвержденного последовавшего обсуждения с Ноллау министр дал канцлеру понять, что Гийом, как и планировалось, может принять участие в поездке. Речь идет, мол, скорее об опасении, чем о подозрении.

Во время разбирательства в следственной комиссии по делу Гийома показания Геншера противоречили показаниям Ноллау. Ноллау утверждал, что никакого последующего разговора Геншера с ним вообще не было. Геншер даже не сообщил ему ничего о решении канцлера. Лишь в начале июля Геншер походя сказал Ноллау: «Кстати, они хотят взять шпиона с собой в Норвегию.»

К тому моменту Гийом уже давно был на даче Брандта.

Геншер, со своей стороны, сперва не посчитал нужным проинформировать сразу же о результатах своего разговора с Брандтом 29 мая президента БФФ. Ноллау сам позвонил ему пару дней спустя и спросил, как же решилось дело. Министр внутренних дел, по словам Ноллау, сказал: «Ах, да, я как раз хотел Вам позвонить, канцлер согласен.» Это означало: наблюдение можно было начинать.

В Ведомстве Федерального канцлера все шло по-прежнему. Гийом ничего не подозревал. Кроме Граберта и Вильке, информированных Брандтом, никто не знал о тяжелом обвинении против их прилежного коллеги.

Когда Гийом по утрам входил в рабочие кабинеты канцлера, он, как обычно, говорил ему: «Доброе утро!» . Вилли Брандт на мгновение смотрел на него и отвечал на приветствие. «Поступайте так, чтобы он ничего не заметил», - советовал ему Геншер. И канцлер старался, как только мог. Но незаметно дистанция между ним и ревностным адъютантом увеличилась. Брандта охватило чувство повышенной осторожности. Он создал свою собственную контрразведку — один из многих абсурдов дела Гийома. Федеральный канцлер попытался сам взять на себя задачи слежки, для которых, собственно, имелись специально подготовленные люди. Но им не позволили это делать.

Клаус Харппрехт, качая головой, вспоминает сегодня, как Брандт со всей серьезностью старался самостоятельно выйти на след шпиона в своем бюро: «Он по вечерам перемешивал на столе в определенном порядке папки, о которых знал, что Гийом их когда-либо увидит. Когда тот возвращался, он контролировал, не изменилось ли местоположение папок. Возможно, он еще мальчишкой читал об этом в романах: он натягивал ниточки и смотрел, не изменятся ли они каким-то образом. Он клал свой карандаш в определенном направлении, чтобы позже проконтролировать, не перекладывали ли его. За этой абсурдностью скрывалась вся серьезность дела: никак нельзя понять, почему Гийом смог безо всякого наблюдения сопровождать канцлера в Норвегию — с разрешения служб безопасности!»