2-й гвардейский механизированный корпус получил задачу быть готовым перейти в наступление на направлении главного удара 46-й армии, с ходу овладеть Кечкеметом, затем нанести удар по противнику, обороняющему Будапешт. Корпусу противостояли части 8-й и 10-й пехотных и 1-й кавалерийской дивизии венгров. Передний край проходил по линии Алпар севернее Кишкун-феледьхазы и Кишкунхалаша. Непривычные для нашего слуха названия!
Что касается оборудования позиций, то тут противник постарался от души. Несколько линий траншей, соединенных ходами сообщений. Между траншеями — дзоты. Всевозможные комбинации проволочных заграждений. Мины...
Кишкунфеледьхазу с Будапештом связывала лишь одна шоссейная дорога. По остальным проселочным, размытым дождями, особенно не разгонишься. Вдоль дорог рощицы, заболоченные участки. В промежутках между крупными населенными пунктами разбросано много хуторов в одну-две постройки. Каждый такой хутор представлял собой небольшой форт. Под большинством домов имелись подвалы с узкими вентиляционными отверстиями над уровнем земли, через которые удобно было вести пулеметный огонь. Почти во всех конюшнях и хлевах под основными большими окнами были прорезаны узкие оконца или поперечные щели, удобные для стрельбы. На колокольнях, крышах, чердаках сидели наблюдатели и снайперы.
Тактика мелких подразделений, обороняющихся в укрепленных хуторах, чаще всего сводилась к действиям из засады. Пропустить разведку, а затем всеми огневыми средствами обрушиться на неразвернувшуюся колонну — вот излюбленный прием врага.
В преддверии боевых действий штаб корпуса работал без сна и отдыха. Решались вопросы управления и взаимодействия, собирались и обобщались данные о противнике, проверялась связь, уточнялись вопросы обеспечения боеприпасами, продовольствием, горюче-смазочными материалами.
Штабные офицеры готовили расчеты, таблицы, необходимые командиру корпуса для принятия решения. По его замыслу, боевой порядок строился в два эшелона. В первом должна была наступить наша бригада.
Мы непрерывно вели наблюдение, чтобы предусмотреть и исключить любую случайность.
Хорошо помогал нам прикомандированный переводчик из румынской дивизии. Назвался он Алексеем. А когда я спросил о национальности, ответил: «Я — интернационалист, господин лейтенант». Этот Алексей бегло говорил по-русски, по-венгерски, по-румынски, по-итальянски, хорошо знал местные традиции и обычаи. Общительный, с тонким юмором, он сразу понравился разведчикам.
В середине дня 29 октября 1944 года стрелковые корпуса 46-й армии, которыми командовали генералы Колчук и Рубанюк, завершили прорыв тактической зоны обороны противника севернее Кишкунфеледьхазы. Об этом доложили Маршалу Советского Союза Р. Я. Малиновскому, находившемуся на наблюдательном пункте армии. Оценив обстановку, командующий фронтом утвердил решение командарма о вводе в сражение корпуса.
В 14 часов 22 минуты поступил сигнал «Орел». Это означало, что части корпуса, используя брешь в обороне противника, должны перейти в наступление в районе Кишкунфеледьхазы, а затем стремительно двинуться на Кечкемет, Эркень. Корпус, словно перед прыжком, сжался в тугую пружину, напряг мускулы, обострил слух и глаз.
Я посмотрел на часы — оставалось еще десять минут тишины. Десять минут учащенного сердцебиения, десять минут предельного напряжения перед броском за невидимую черту...
И вот стальная стрела спущена с тетивы.
На ее острие наступала и разведрота — два взвода на бронемашинах «скауткар», БА-64 и гусеничных МК-1, а также взвод автоматчиков лейтенанта Половинкина, в полном составе прибывший из 4-й мехбригады.
Обгоняя друг друга, мчались танки и растворялись в чернильной темноте. Лихорадочно работали связисты. Воздух над головой дрожал и вибрировал. С шелестом, словно царапая подсвеченное небо, летели снаряды, свистели болванки, визжали осколки. Заговорили «катюши», обнажая огненное жало. Весь этот оркестр исполнял гибельную рапсодию врагу.
Всю ночь не затихали бои. Противник непрерывно бросался в контратаки, наносил чувствительные удары из засад танками и штурмовыми орудиями. Однако передовые отряды ломали его сопротивление, упорно продвигаясь вперед, а разведдозоры рыскали по вражеским тылам. Ориентироваться в таких условиях, тем более на чужой земле было довольно сложно. На каждом шагу подстерегала опасность, ничего не стоило угодить в хитроумную ловушку.
Мы заскочили в какой-то хуторок. Все вокруг словно вымерло. Где же местные жители? То ли запуганы фашистской пропагандой, то ли ушли из этих краев... Но вот откуда-то вылез мужчина в меховой кацавейке. Небритый, с ввалившимися щеками и глубоко запавшими глазами. Седина обильно тронула виски. Испугавшись нас, он попятился, но Алексей остановил старика, сказал, что мы не собираемся делать ему ничего плохого. По нашим лицам венгр понял, что настроены мы дружелюбно, осмелел, решился задать вопрос, который, видимо, больше всего волновал его в эти минуты:
— А большевики тоже придут?
Мы от души рассмеялись:
— А как же, обязательно!
— Нем йо, нем йо! Очень плохо,— помрачнел венгр.
— А что вы знаете о большевиках? — спросил я, Алексей перевел.
— О, много знаю! Это великаны с рогами на голове, вооруженные до зубов. Они никого не щадят... У них огромные кинжалы...— от ужаса бедняга втянул голову в плечи.
Я положил руку на плечо венгра, почувствовав, как тот дрожит, сказал:
— Ну, друг, похож я на такого громилу?.. Большевик перед тобой! И среди них,— показал на разведчиков,— тоже многие коммунисты...
Между тем к нам стали подходить и другие жители хуторка. Отдали им все содержимое вещмешков — хлеб, сахар, махорку...
...Над полями сырой тяжестью стлался туман. Вот в мутной мгле рассвета показались очертания Кечкемета. По мере приближения к городу все отчетливее вырисовывались остроконечные крыши, фабричные трубы, шпили костелов...
Уже по показаниям первого «языка» — офицера связи из 23-й танковой дивизии,— мы поняли: орешек нам попался довольно крепкий. В этом городе с восьмидесятитысячным населением, который являлся одним из самых крупных на Венгерской равнине, располагался довольно сильный гарнизон. Кечкемет являлся как бы воротами на подступах к Будапешту. Сюда же в спешном порядке противником был выброшен из района Надькёрёша передовой отряд в составе двадцати «тигров» из 24-й танковой дивизии. Они нацелились на правый фланг корпуса.
Генерал Свиридов сразу принял решение: задержать гитлеровцев частью сил танковой бригады полковника Огнева.
Наша ж бригада.шла на Кечкемет в лоб. Впереди — «тридцатьчетверки» из 25-го полка майора Катаева с десантом автоматчиков.
Развернувшись в боевую линию, танки устремились к постройкам. Впереди поминутно стали вырастать черные кроны разрывов. Противник неведомо откуда в упор ударил болванками. Вот неяркое желтое пламя выползло из-под кормы одной машины и сразу охватило корпус танка. Густой дым повалил из смотровых щелей. Но другие «тридцатьчетверки», маневрируя, ломая боевой порядок оборонявшихся, продолжали двигаться к окраине города.
Вперед вырвалась машина старшего лейтенанта Линника. Бронебойный снаряд ударил по борту «тридцатьчетверки», срикошетировав, исчез в темно-сером небе. Экипаж заметил, откуда ведется огонь, направил туда машину. На полном ходу раздавлено два орудия на обочине шоссе, но вражеская самоходка, спрятанная за домом, успела все-таки плюнуть оранжевым сгустком огня. Танк Линника остановился.
Гитлеровцы выскочили из окопов и, стреляя по танку, кинулись к нему с криком: «Рус, сдавайс». Линник и тут не растерялся — резанул по ним из пулемета...
Неудача постигла и «тридцатьчетверку» лейтенанта Харитонова. Снарядом ей снесло часть ствола, повредило пулемет. Заметив, что экипаж танка не может ни стрелять, ни двигаться, около двух десятков гитлеровцев окружили машину, стали подгонять тягач. И только зацепили за крюк буксировочный трос, как рядом резко притормозила ход другая «тридцатьчетверка». Откинулась крышка люка, и оттуда выскочил старший лейтенант Пахарь. Крикнув: «Прочь, гады!», он швырнул гранаты в обалдевших гитлеровцев...