Мы залегли в бурьянах, немного отдышались, и я приказал Федору Ермолаеву обследовать церковный двор и здание.
Вернувшись, он доложил обстановку: двор пуст, в здании — никого. Но на площадке звонницы немцы все-таки были. Об этом свидетельствовали россыпь свежих гильз, промасленные тряпки, окурки...
Лихорадочно пульсировала мысль. О том, что гитлеровцы драпанули из села, и речи быть не могло. Только бы не напороться на засаду! Вскоре всякие сомнения на счет пребывания противника в Качкаровке окончательно развеялись: отчетливо послышалось урчание мотора, над притихшим селом расцветились одна за другой красные ракеты.
Действовать нужно немедленно: решительно атаковать немца, ошеломить его натиском, создать впечатление, что не двадцать — двести человек против него.
Медленно занималось утро. Воздух светлел, отчетливо стали вырисовываться отдаленные предметы: хаты, деревья, столбы...
Молча, действуя одними жестами, я расставил людей за каменным забором.
Три немца шли наискосок через узкую улицу. Я перемахнул забор, длинной очередью преградил им дорогу. Двое упали сразу, третий укрылся за телами убитых, намереваясь открыть огонь. Пришлось кончить и этого.
Из-за хат выскочило еще несколько гитлеровцев — и этих забросали гранатами. Не останавливаясь, побежали вниз, к центру села. Просторное здание, открывшееся впереди, оказалось школой.
Откуда-то сбоку по нам ударил пулемет. Залегли. Ситников, моментально оценив ситуацию, нырнул в огороды. Подкравшись незаметно к пулеметному расчету, забросал его гранатами.
— Впере-е-ед, ребята! — крикнул я и, петляя в кустарнике, добежал до школьного двора. По ходу выпустил зеленую и красную ракеты — сигнал нашим минометчикам.
Немцы суматошно носились по двору, пытались отстреливаться.
Рядом со мной пыхтел Багаев. Николай подбросил на ладони «лимонку», для чего-то понюхал ее и гаркнул:
— Ну, поехали!.. Угостим фрица лимонадом.
Он сорвал чеку предохранителя и далеко зашвырнул гранату. Затем вторую, третью... Двор школы вспыхнул взрывами.
Десантники метнулись к окнам, выламывали рамы, врывались в помещение. В коридорах, классах схватились с гитлеровцами врукопашную. В ход пошли приклады, штыки, ножи. Минут через пять все было кончено.
Не давая немцам опомниться, мы выметали их из Качкаровки. Увлекшись преследованием, я наскочил на группу гитлеровцев. Раздумывать было некогда: дал по ним длинную автоматную очередь, брякнулся на землю, уклоняясь от ответных выстрелов. Пули просвистели над головой. Приподнявшись на локтях, полоснул по немцам. Нескольких скосил. Нажал на спусковой крючок... пусто. Ситуация... И вдруг из-за трупов выполз офицер, поднял руки:
— Рус, нихт шиссен! Их сдавайс...
К рассвету Качкаровка оказалась в наших руках. Через Днепр переправлялись первые роты бригады. И сразу двигались дальше — на Новые Кайры, Червоный Маяк...
Лаконичны и скупы строки наградного листа. Мои действия у Качкаровки были изложены без всяких эмоций, которыми изобиловал бой: «Гвардии мл. л-т Каневский в ночь с 9 на 10 марта 1944 г. с группой разведчиков 20 человек под сильным ружейно-пулеметным огнем противника, преодолев вброд днепровские плавни, форсировал реку с помощью подручных средств в районе Качкаровка. Умелым обходным маневром ворвался в Качкаровку, выбил из населенного пункта до батальона немцев и удерживал его до переправы передового отряда бригады, чем обеспечил захват плацдарма на правом берегу р. Днепр и успешное форсирование реки частями бригады. В этом бою гвардии мл. л-т Каневский огнем своего автомата и гранатами лично уничтожил и захватил в плен 50 немцев (пленные 1 батальона 360 охранного полка)».
По незримым тропинкам памяти ухожу в те мартовские дни, окрашенные яркими красками удач и побед, мрачными — потерь и тягот фронтового бытия.
Мысленно разворачиваю свою командирскую карту, испещренную вкось и вкривь надписями, сотнями условных знаков между паутинами дорог, полосами лесопосадок, спиралями высоток... На ней стрелки с обозначением направлений — Берислав, Херсон, Николаев... Туда устремлялись наши помыслы. А пока, как выразился сержант Ситников, Качкаровку мы надежно положили в карман. На очереди — Берислав.
К северу от Херсона на правом берегу седого Славутича раскинулся этот городок. А начинался он с литовской мытницы, потом с крепости, которую турки назвали Кызыкермен, что в переводе означает «Девичья крепость». Не раз казацкая вольница под бунчуками кошевых атаманов Ивана Сирко, Михаила Ханенко и полковника Семена Палия скрещивала здесь свои сабли с турками и татарвой в кровавых сечах. В конце семнадцатого столетия крепость после штурма русскими войсками и украинскими казаками пала. Назвали ее Бериславом.
...К моменту, когда основные силы бригады подошли к Качкаровке, мы были уже в дороге. Противник — это были разрозненные группы из 304-й пехотной дивизии — уходил в сторону города, где засел довольно внушительный гарнизон. Арьергардные группы, оставленные в населенных пунктах Мыловое, Новые Кайры, сопротивление оказывали слабое, тем не менее мы старались их обходить.
Весьма успешно после форсирования развила наступление 4-я мехбригада. Разгромив гитлеровцев в Черво-ном Маяке и Куцей Балке, она выдвинула прикрытие в район Фридгайма и также устремилась к Бериславу. Туда же после взятия Дремайловки пошли и гвардейцы 5-й мехбригады.
Погода стояла сырая, слякотная. К вечеру задул ветерок, очертания окружающих предметов стали смазываться. Но два курганчика видны были хорошо. Даже без бинокля можно было заметить, что возле этих «пупков» кто-то копошится.
Остановили бронетранспортер. Оружие — на боевой взвод. Рассредоточились. Прислушались — речь вроде бы наша. Даже с матерком. Может, власовцы?
— Эй, кто такие? — окликнули.
— Сейчас документы покажем.
В нашу сторону полетели пули. Дело приняло крутой оборот.
— Не стреляйте. Высылаем парламентариев. Сытников, пошли...
К нам приближались двое. Осторожно, с опаской. И вдруг такое родное и знакомое:
— Тю-у-у! Та це ж нашi розвiдники, хай йому гречка!
Я подошел к старшему лейтенанту. Сзади него стоял высокий, худой, довольно нескладный сержант. Познакомились.
— Чуринов. Командир первой стрелковой роты четвертой мехбригады.
— А я из шестой. Каневский. Командир разведвзвода.
— Сержант Беспечный, — представился напарник ротного, и по его тону я сразу же понял, что этот Беспечный для командира лицо довольно неординарное.
— Ты не смотри, разведчик, что он у меня такой изящный,— словно угадав мои мысли, улыбнулся Чуринов и кивнул на сержанта.— В бою — лев! Когда сидели в очеретах, Микола подглядел, что уж часто фрицы бегают по воду. Селедки, что ли, нажрались. Надоело ему, что поганят наш Днепр. Взял обыкновенную трехлинейку и троих уложил первыми выстрелами. А расстояние-то до противоположного берега метров триста.
Со старшим лейтенантом Олегом Чуриновым мы сразу подружились, прониклись обоюдной симпатией.
Война не обошла его своими «милостями» — один раз ранило, потом второй. Не долечившись, ушел из госпиталя, под Мелитополем принял роту. И снова в бой...
— Днепр мне пришлось брать с двух заходов,— рассказывал Олег.— В конце февраля получил приказ выслать к Бериславу разведчиков. Как только стемнело, от берега отошли лодки. Утленькие попались посудины. Два человека на одной, два — на другой. Старшим назначили Беспечного. Чтобы отвлечь от них внимание, я на третьей лодке стал переправляться несколько ниже по течению. И вдруг нас осветили десятки ракет. Справа и слева мины. Все лодки перевернулись, а нам довелось вплавь добираться до берега. А на реке-то шуга...
К счастью, обошлось.
Подсушились, подкрепились, чуть силенок набрались — и снова в плаванье. Первыми высадились на правом берегу сержант Беспечный и рядовой Пилипенко. Кое-кто и на сей раз принял ледяную купель, а мой бинокль булькнул вместе с телефоном...
