— Согласен!

— А вдове Коли Миронова я сам позвоню, все выясню и что надо сделаю.

— За это особое спасибо.

Почувствовав, что гость собрался уходить, снова объявилась Надежда Ефимовна.

— Соне привет передайте, Володя. Почему она так долго к нам не заезжает?

— У нее тоже работы много в институте. Привет передам, а в следующий раз, обещаю, мы к вам вместе приедем.

— Вот и ладно...

Когда Ермолин уже был в дверях, Никитыч неожиданно окликнул его. Владимир Николаевич, держа в руках шляпу, снова вернулся в комнату.

— Что-нибудь забыли сказать, Иван Никитович?

— Мог бы уже заметить, что я еще кое-что помню, — пробурчал Петров. — Внимание твое хочу на одну личность обратить. В той истории таллинской под разными именами один парень путался. Как говорится, из молодых, да ранний. На пенсию ему, если жив, по моим подсчетам, рановато. Так что поинтересуйся им, очень советую. Ты, быть может, помнишь такого Риванена. Настоящая его фамилия — Ричардсон...

— Алло!

— Профессор Эминов?

— Слушаю вас.

— Здравствуй, Курбанназар!

— Здравствуй, Володя! Если бы не узнал тебя, то принял бы за дух самого Рудаки. Чем обязан?

— Ты был с визитом у меня, теперь же сам прими меня.

— Гм... Бывают экспромты и удачнее.

— Не спорю. Но мне не до жиру, быть бы живу. Нужно повидаться с тобой. И срочно.

— Тогда приезжай.

Ермолин подъехал к старинному приземистому зданию на Ленинском проспекте через полчаса. Это здание за последние десятилетия так часто перестраивалось внутри, просторные некогда комнаты столько раз перегораживались, что уверенно ориентироваться в их лабиринте могли только старожилы академии. Свежему человеку найти здесь нужный кабинет без проводника было нелегко. Пришлось поплутать и Владимиру Николаевичу. С тех пор как он последний раз был у Эминова, какие-то коридоры, кабинетики, лесенки, закоулочки прибавились, а какие-то вовсе исчезли. Тем не менее он все же разыскал небольшой кабинет профессора на первом этаже, выходящий широко распахнутыми окнами прямо к столетним липам парка.

Эминов встал и поспешил навстречу гостю.

— Окно прикрыть?

— Не нужно, подышу свежим воздухом. Мой-то кабинет выходит на асфальт.

— Ну, дыши. А я попрошу Люсю приготовить кофе.

Когда Эминов вернулся в кабинет, Ермолин приступил к делу.

— Слушай, профессор. Нужна твоя помощь.

Коротко стукнув в дверь, вошла Люся, секретарь Эминова. Аккуратно разлила ароматно дымящийся кофе по чашечкам, открыла коробку с крекерами и вышла. Ермолин с нескрываемым удовольствием сделал глоток, позавидовал:

— Скажи: по какому рецепту Люся варит кофе.

— По рецепту своей мамы, польки по национальности. Но как именно — скрывает, словно она не моя, а твоя секретарша. На мои расспросы только смеется и говорит, что кофе должен быть похожим на поцелуй польки.

— То есть?

— То есть быть крепким, сладким и горячим...

Друзья рассмеялись. Затем Ермолин спросил:

— Ты знаком с металлургом Осокиным?

— Конечно.

— Очень нужно поговорить с ним, но так, чтобы он не чувствовал себя скованно.

— Такая возможность есть. Через два дня осокинский институт отмечает свое пятидесятилетие. Как говорится в торжественных случаях, я буду иметь честь зачитать и вручить поздравительный адрес от академии. Так и быть, возьму тебя с собой. Такой вариант тебя устроит? Я считаю, что тебе лучше сначала увидеть старика, так сказать, в окружении, а потом и разговор у вас с ним пойдет, какой надо. Человек он простой, большой умница. Общение с ним тебе доставит истинное удовольствие.

...Торжественный вечер, посвященный 50-летию института, возглавляемого с середины сороковых годов Осокиным, состоялся в большом зале НИИ. За двадцать минут до начала профессор Эминов встретил Ермолина у входа в институт, вручил затейливо оформленный пригласительный билет, провел в зал и усадил в четвертом ряду, где уже сидела его жена, работавшая в вычислительном центре этого же НИИ.

— Мне, дорогой, увы, положено находиться в президиуме. Но я тебе, в сущности, и не нужен. Вера в курсе всех институтских дел, можешь обращаться к ней за любыми справками.

Веру, жену Эминова, Ермолин тоже знал с далеких ленинградских времен. Она училась с Курбанназаром на одном факультете, но была на четыре года моложе. В сорок втором году Ермолин вывез ее, едва живую, из блокированного города, когда вылетал на несколько дней в командировку в Москву.

В институте Ермолин был впервые и с интересом разглядывал грандиозные фрески, украшавшие стены зала, — они отображали историю отечественной металлургии от времен Древней Руси и до последних эксперимент тов в космосе.

— Нравится? — спросила Вера Ивановна, хорошо знавшая давнее пристрастие Ермолина к изобразительному искусству.

— Идея — да, исполнение приличное, но, прямо скажем, тут потрудился не Сикейрос.

— А твой кабинет случайно не Ороско расписывал?

— Нет. Обыкновенный маляр из хозу. Но — строго по моим указаниям в смысле колера.

— Тогда не привередничай. Корпус проектировали выпускники архитектурного института, большой зал — они же. Оформляли — и стены, и потолок, и сцену — молодые строгановцы. Всем нравится. Но посмотри лучше на люстру, если остальное все не одобряешь.

Ермолин поднял голову и ахнул. Люстра была поразительной. Будто кто-то накинул на сноп света кружевную черную шаль.

— Чугунное литье? — догадался он.

— Точно. Подарок институту от металлургов Урала. Отливал знаменитый старик Скородумов. Его прадед еще на Демидовых работал.

— Здорово! Ничего не скажешь.

Между тем из бокового прохода на сцену стали выходить гуськом члены президиума. Вполголоса Вера Ивановна называла Владимиру Николаевичу фамилии министра, его заместителей, академиков, докторов наук, профессоров. Последним занял свое место за длинным столом Осокин. Ермолин легко узнал его по фотографиям в газетах. Осокин был высок, костляв, в движениях резок и размашист. Чертами крупного лица, а того более — венчиком седых волос он очень походил на знаменитого театрального режиссера Завадского. Грудь ученого украшали многочисленные награды, в том числе врученный ему накануне в Кремле орден Октябрьской Революции.

Торжественное заседание открылось. Министр тепло поздравил коллектив НИИ с «золотой» датой и кратко, но весомо охарактеризовал заслуги института и его директора перед отечественной наукой вообще, в разработке сплавов для новых, особо важных отраслей техники в частности.

Закончив речь, министр вручил Осокину адрес от коллегии министерства, выгравированный на двух скрепленных листах ослепительно сверкавшего золотистого металла. Ермолин отметил про себя, что во время этой торжественной церемонии ученый держался очень неловко, даже несколько растерянно.

Вера Ивановна шепнула Владимиру Николаевичу

— Жаль мне его. Он давний вдовец. Здесь в зале должна быть его единственная дочь Светлана. Она очень способный инженер, только очень невезучая в личном плане.

— Почему?

— Видно, родилась такой. Девочкой осиротела. В студенческие годы у нее погиб жених, в горах сорвался, как говорят альпинисты, «улетел» со скалы. Несколько лет она не выходила замуж, а когда вышла, муж оказался подлецом. Развелась, осталась с ребенком...

— Где она работает?

— Здесь же, в институте. «Эм-эн-эс», то бишь младший научный сотрудник. Способная, заканчивает диссертацию. Тема очень серьезная. Институт вообще сейчас занят исключительно важной проблемой. Исследования пошли по двум направлениям: первое ведет сам Осокин, второе — его заместитель. Светлана как раз в лаборатории у зама.