Все с улыбкой восприняли реплику Владимира Николаевича.

Поступили другие предложения. Генерал подытожил их, уточнил, определил порядок проведения мероприятий. Ответственным за их выполнение назначил полковника Турищева, как своего заместителя, в помощь ему выделил майора Невского и капитана Кочергина.

Сотрудники знали, что Ермолин уже сам наметил план действий. Однако он старался не навязывать его исполнителям, наоборот, считал своим долгом советоваться с ними и только после этого с присущей ему точностью и краткостью формулировал задачи, давал задания. Такой стиль работы будил инициативу оперативных работников, органически включал их в дело.

Итак, группа чекистов подразделения генерала Ермолина приступила к выполнению плана действий.

Ермолин взглянул на часы — 16.50. Вызвал помощника.

— Алексей Васильевич, через десять минут ко мне придет профессор Эминов. Встретьте его, пожалуйста, в вестибюле и проводите ко мне. Я буду занят с ним примерно час. Не соединяйте ни с кем, кроме руководства. Сотрудников со срочными делами адресуйте к Лукьянову.

Профессор Курбанназар Эминович Эминов занимал ответственный пост в Академии паук СССР, где ведал координацией научных исследований. Из всех постоянных посетителей теннисного корта Дома ученых он один знал, что играющий по первому разряду в группе старшего возраста Владимир Николаевич не преподает философию в каком-то вузе, а служит в органах государственной безопасности.

Когда-то оба они были студентами, а затем аспирантами Ленинградского университета. Владимир Ермолин учился на историческом факультете, а Курбанназар Эминов на физическом. Познакомились они на корте, потом подружились, некоторое время даже жили в одной комнате студенческого общежития (оба были иногородними). В тридцать девятом году Ермолин неожиданно для себя был командирован партийными органами на работу в Народный комиссариат внутренних дел, но диссертацию по германской классической философии незадолго до войны он все же защитил.

Несколько дней назад, прощаясь после игры возле станции метро «Кропоткинская», профессор сказал:

— Знаешь, Владимир Николаевич, возникли тут у меня по одному делу кое-какие сомнения. Хотел бы ошибиться, но боюсь, что это по твоей части.

— Что именно?

— Рассказывать долго, да здесь вроде и не место. Ты мог бы уделить мне час, ну, скажем, в пятницу?

— Хорошо, Курбанназар. Значит, в пятницу. В семнадцать ноль-ноль тебя устроит?

— Вполне.

— Договорились. В вестибюле тебя встретит мой помощник.

Эминов пришел точно. Времени тратить не стал, сразу приступил к делу.

— Понимаешь, Владимир, у нас стали происходить странные вещи. Наши ученые успешно работают над оригинальным, очень эффективным методом замораживания крови. Метод обеспечивает долгую сохранность крови с сохранением всех свойств живой жидкости. Мы были абсолютно уверены, и с полным основанием, что за рубежом наш метод неизвестен. И вдруг... — Эминов на мгновение умолк. По всему чувствовалось, что договаривать ему крайне неприятно. Ермолин молча выжидал. — И вдруг за границей появляются в специальной литературе, а затем и в массовых изданиях сообщения, из которых следует, что там, словно по волшебству, появился на пустом месте такой же метод замораживания крови и кое-что другое, скажем, сверхпрочный клей, которым можно хоть мосты склеивать.

— Совпадения быть не может? — уточнил Ермолин.

— Совершенно исключено! Все до мелочей наше! Даже недоработки и отдельные ошибки, исправленные в последний момент.

— Метод, насколько понимаю, имеет большое значение?

— Ты имеешь в виду замораживание крови? Конечно! Экономический урон мы уже понесли немалый. Патентов нам не видать, лицензий тоже не реализовать. Я уже не говорю о приоритете. Пойди докажи его теперь...

Владимир Николаевич задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Ладно, попробуем разобраться. Материалы какие-нибудь принес?

— Принес, здесь все необходимое, — Эминов протянул довольно объемистую папку.

Друзья простились, и профессор ушел. Ермолин оценивающе взвесил на ладони оставленные документы и положил их в сейф. Потом перевернул страничку календаря и пометил на понедельник: Эминов — Лукьянов.

Через два для после похорон Инны Котельниковой на Головинском кладбище майор Виктор Андреевич Невский встретился с ее мужем и матерью.

На третьем этаже нового дома по Беговой улице Невскому отворил дверь худощавый, спортивного сложения мужчина лет сорока пяти с осунувшимся лицом, и тусклыми от горя глазами. Это и был Игорь Алексеевич Котельников, кандидат технических наук, старший научный сотрудник крупного научно-исследовательского института. Майор уже знал, что Котельников давным-давно мог защитить докторскую диссертацию, но все откладывал, так как много времени и сил уделял практическому внедрению своих разработок на предприятиях отрасли (институт был не академический, а отраслевой).

Из прихожей Невский прошел в большую светлую комнату, служившую одновременно гостиной, столовой и рабочим кабинетом хозяина. Две стены были сплошь заставлены книжными полками. Часть книг специального характера, но хватало и художественной литературы, причем хорошо подобранной, и книг по искусству. Вся остальная обстановка — по привычному московскому стандарту: тахта, сервант с хрусталем и безделушками, торшер, телевизор, большой письменный стол в углу. На стенах — несколько гравюр. Правда, непременный эстамп с бородатым Хемингуэем отсутствовал. Дверь во вторую комнату была приоткрыта, в проеме виднелся угол деревянной кровати.

Задержав взгляд на письменном столе, Невский, как бы невзначай, спросил:

— Я не оторвал вас от работы?

Котельников поднял на майора припухшие, воспаленные глаза. Ответил тихо, исчерпывающе:

— Работу на дом не беру. Не полагается... Стол жены. Серьезные материалы она предпочитала править дома. В редакции тесно, да и отвлекают.

Похоже, Котельников действительно был не только крупным, но и дисциплинированным специалистом, хорошо понимающим, что к чему, где можно, а где не стоит заниматься служебными делами. Именно так и отзывались о нем в институте.

Невский деликатно произнес несколько слов соболезнования, но попросил все-таки Котельникова рассказать по возможности подробно о покойной жене.

— Что я могу вам сказать? Женаты десять лет. Детей не имеем, так уж вышло... — Голос его чуть дрогнул. — Материальное благополучие полное. Вот предложили через институт купить автомобиль, да мы отказались.

— Почему? — удивился Виктор Андреевич.

— При нашем обслуживании одна морока. А Инна считала, что глупо вкладывать шесть тысяч в железо на колесах только для того, чтобы выглядеть не хуже других. Она говорила, что за гораздо меньшие деньги можно без всяких хлопот до конца дней ездить на такси... — Губы Котельникова тронуло слабое подобие улыбки. — И еще... Может смешным показаться, но Инне не нравилось, что автомобиль называется во множественном числе — «Жигули». Всегда дразнила одного нашего приятеля: «Ты на чем приехал?» — «На «Жигулях». — «А сколько их у тебя?»

— А ведь верно подметила супруга ваша, — удивился майор. — И заметьте, что в народе эту несуразицу подметили, никто не говорит «Жигули», все больше «жигуленок».

Мимолетный разговор на автомобильные темы сломал ледок некоторой отрешенности Котельникова, и Невский смог перевести беседу в интересующее его русло. Про себя, однако, отметил, что Котельникова была человеком наблюдательным и с острым умом.

— Жена вам не звонила из-за границы? — спросил он.

— Нет. Инна была женщиной без сантиментов. Предупредила, что это очень дорого.

— Дорого, это точно, — подтвердил майор. — Но, может быть, открытку прислала? Знаете, с видами?

— Нет. Инна писать не любила. Когда я уезжал в командировки, то звонил домой, а писать у нас не было заведено.

— С кем дружила ваша жена?

— Только с этой дамой, которая втянула ее в поездку, — Ларионовой. — В словах Котельникова проскользнула явная неприязнь, и Невский про себя это отметил. — У нас бывали, по-семейному, некоторые мои сослуживцы, приятели студенческих времен. Но ни с кем из них Инна так и не сошлась. Со своими же однокашниками она никаких отношений не поддерживала, даже на ежегодные встречи своего выпуска не ходила.