Кушни. Кушни работал в Баку. Я говорил о состоянии Бакинской ГРЭС за период с 1927 года до последнего времени. В 1928 году начинается деятельность Кушни. Я сказал: Кушни посеял достаточно семян, которые продолжали и после него давать свои ядовитые ростки. Кушни изобличается, во-первых, показаниями Емельянова, — об этом мы говорили на судебном следствии, — Кушни изобличается, во-вторых, Торнтоном, поместившим Кушни в свою шпионскую сетку. Кушни, наконец, изобличается Макдональдом, который в своих показаниях от 13 марта относительно его преступной деятельности говорит буквально следующее: «Разведывательная деятельность, проводимая в СССР под прикрытием фирмы «Метро-Виккерс», руководилась Торнтоном, работавшим в Москве в представительстве фирмы в должности главного монтажного инженера. Возглавлял представительство Монкгауз, который также участвовал в этой нелегальной деятельности Торнтона. Разъездным помощником являлся Кушни — офицер английской армии, ныне инженер фирмы «Метро-Виккерс». Это основная группа разведчиков, занимавшаяся шпионской деятельностью в СССР».
Вот что говорит Макдональд. Что говорит Торнтон, видно из анализа его показаний от 13 марта, где Кушни значится в шпионской сетке. Совпадение чрезвычайно опасное для Кушни, и Кушни чувствует эту опасность, Кушни ведет себя как испытанный разведчик. С чего он начинает? Он начинает с того, чем и кончает, — с обычного шпионского, разведческого приема — с отказа давать какие бы то ни было объяснения. Изобличенный этими показаниями, вынужденный признать, что он действительно занимался шпионской деятельностью, он затем из одного допроса в другой категорически отказывается давать какие бы то ни было дальнейшие показания.
Вот его показания 22 марта: «Давать дальнейшие подробные сведения о своей шпионской деятельности в СССР я отказываюсь. Мотивов своего отказа от дачи показания следственным властям приводить не желаю». Вот как отвечает хороший крепкий разведчик.
А вот Кушни допрашивается 23 марта.
Вопрос: «Признаете ли вы себя виновным в том, что вы в СССР занимались собиранием шпионских сведений экономического и политического характера?»
Ответ: «Отвечать не желаю».
Вот как этот «честный инженер-монтажник» монтирует свой ответ.
Вопрос: «Подтверждаете ли вы показания, данные вами на очной ставке с Торнтоном 22 марта, что вы занимались собиранием шпионских сведений экономического и политического порядка в СССР?»
Ответ: «Подтверждаю данные мною показания на очной ставке 22 марта с Торнтоном, что я действительно договаривался, чтобы сведения такого рода собирались».
Вопрос: «Через кого из русских вы собирали шпионские сведения?»
Ответ: «На этот вопрос отвечать не желаю».
Вопрос: «По каким причинам вы не желаете рассказывать о своей шпионской работе в СССР?»
Ответ: «На этот вопрос отвечать не желаю».
Вопрос: «Почему вы не желаете отвечать на предыдущие заданные вам вопросы?»
Ответ: «На этот вопрос отвечать не желаю».
Вот классический образец поведения на допросе изобличенного шпиона, но шпиона все же с некоторой червоточинкой. Он все же признался, что занимался шпионажем. Вот написал ведь, что подтверждает данные им 22 марта показания, что он действительно передавал шпионские сведения. Признался, а через кого получал, — не хочет говорить. А почему не хочет говорить, — не желает отвечать. Это как называется? — Это называется запирательством пойманного, схваченного на месте. Но это не спасет Кушни, потому что каждый шаг, который он делает, он делает на топкой почве лжи. И он пойман, он разоблачен, как разоблачены вот эти господа Торнтон, Монкгауз, Нордволл, Гусев, Сухоручкин и другие.
А вот очная ставка Олейника с Кушни. Опрашивают Олейника, кто из англичан занимался собиранием шпионских сведений, разведкой. Ответ: Монкгауз, Торнтон, Макдональд, Кушни и другие.
Но Олейник это подтверждает. Торнтон подтверждает. Это подтверждают не только показания Торнтона и Олейника, подтверждает это показание Кушни от 23 марта, когда он отказался назвать русских инженеров, через которых он проводил эту работу. Монкгауз тоже говорит, что Кушни занимался шпионской работой и что шпионскую информацию он получал от Торнтона и Кушни. Олейник подтверждает, Монкгауз подтверждает, Торнтон подтверждает и, наконец, сам Кушни это подтверждает, но потом спохватывается и заявляет: «Больше ничего не скажу»…
Не скажете? Не нужно. Вы уже все сказали, что могли, и сказали для нас совершенно достаточно для того, чтобы против вас поддерживать в полном объеме обвинение и в диверсии и в шпионаже.
Круг улик замкнулся. И нет выхода из этого круга, и не сумеет и не сможет Кушни разорвать этот круг улик, говорящих с неоспоримой убедительностью о его виновности, в соответствии с чем и должен быть вынесен приговор.
Кутузова. Здесь дело обстоит наиболее просто. Кутузова с самого начала поставила себе задачу сделать, так сказать, иностранную карьеру. Она говорит: я занималась изучением английского языка, желая поступить на службу в английскую фирму.
Ничего предосудительного в этом желании, конечно, нет. Но интересна эта черточка, эта тяга к иностранной фирме с точки зрения вопроса о чувстве достоинства советского гражданина. Работать не у себя, а у других? Почему? Потому что здесь можно лучше заработать, больше получить, потому что здесь меньше, может быть, работы, потому что, может быть, здесь будет и больше удобства. И кто знает, — может быть, пригодится когда-нибудь эта самая связь: ведь, по мнению всех этих Кутузовых, советская власть не прочна, и вот-де соберутся 18 вредителей, возьмутся за дело, поднапрут и советская власть рассыплется, — тогда пригодится и служба в иностранной фирме. И вот Кутузова устроена на этой службе. Она здесь говорит: «Я не могла не сблизиться с ними потому, что мы, советские граждане, работавшие в фирме «Метро-Виккерс», окружены были известной стеной изоляции». Чепуха! Ложь! Никакой изоляции. Танцульки, вечеринки, встречи, посещения, пудра, духи, помада и пр. Какая здесь изоляция? Бросьте эту басню об изоляции, которая вас якобы толкала на отношения секретного, военного, шпионского, разведывательного, вредительского характера.
Бросьте. Логика вещей привела нас на этот путь. Но логика вещей была создана вашей логикой.
И вот вы оказались в этой группе. И вот вы, Кутузова, оказались у них на нелегальной службе. И вот вы оказались хранительницей их секретов. Не только ответственный секретарь конторы, но и ответственный секретарь контрреволюционной, вредительской нелегальной группы. И вы хранили их секреты, переживали вместе с ними опасения и волнения нелегальщины. Но при такой поддержке, с одной стороны, Монкгауза, с другой стороны, Торнтона, вы перешагнули через эти трудности и, катаясь между Перловкой и Москвой в английском автомобиле, среди этих удобств вашей жизни, забыли свое достоинство, потеряли совесть, забыли о том, что вы — советская гражданка. Вы продались за деньги, и вы должны также отвечать за это по законам нашего государства.
Но Кутузова имеет некоторые плюсы, — хотя и полученные ею с большим запозданием. Она дала искренние и чистосердечные объяснения. Она не пощадила себя, не пощадила и своих соучастников. Она рассказала, может быть, не все, что она знала, даже наверное не все, но и того, что она сказала, с достаточной, мне кажется, прямотой и откровенностью характеризуя и свою собственную преступную «работу», аналогичную работу своих соучастников, достаточно, чтобы учесть это при окончательном разрешении вопроса о судьбе Кутузовой.
И вот опять, как и в начале процесса, нам приходится возвращаться, замыкая этот круг наших обвинительных пунктов, к трем фигурам, которые, как я уже докладывал суду, обвинение отнюдь не считает центральными фигурами этого процесса, ибо в центре нашего обвинения с самого начала, как это видно и из обвинительного заключения, и из хода следствия, и из формулируемых мною здесь в последний раз обвинительных пунктов, — в центре обвинения стоят граждане СССР, государственные служащие. Но из английских подданных, обвиняемых по данному делу, мы выделяем три фигуры — Торнтона, Макдональда и Монкгауза. О втором я уже сказал, о первом и третьем разрешите сказать последние несколько слов.
