Мы имеем связанные со станцией Мосэнерго, однако, не только отдельные предприятия, отдельные учреждения нашей красной столицы, мы имеем связанные с Мосэнерго крупнейшие промышленные центры всей Московской области: Коломна, Егорьевск, Подольск, Сергиево, Тула, Зарайск, Рязань, Ногинск, Кашира — вот целая система крупнейших, важнейших, имеющих общегосударственное и военно-государственное значение предприятий, на работе которых стоит и держится известной своей частью мощь, и сила нашего советского хозяйства, нашей социалистической промышленности — крупнейшие заводы Электростали, Тульские заводы, «Серп и молот», «Амо», «Трехгорная мануфактура», целый ряд текстильных, металлообрабатывающих, химических, цементных заводов и фабрик, не говоря о системе мелких заводов, питающихся электроэнергией от станции МОГЭС. Вот почему, естественно, на МОГЭС было направлено основное внимание вредительской группы, вот почему, естественно, нужно было здесь действовать наиболее умело, тонко, решительно, при помощи наиболее квалифицированной агентуры. И вы видите, товарищи судьи, что если мы в других случаях имеем перед собой такие фигуры, как Олейник или Лебедев, второстепенные сравнительно фигуры, попавшие в сеть этих разведчиков, шпионов, провокаторов и вредителей, то мы здесь, на МОГЭС, имеем другую группу, группу гораздо более квалифицированных, гораздо более опытных, гораздо более солидных людей, которым и платить-то как-то не особенно было удобно, и платить-то не особенно прилично, хотя все-таки платили и, надо сказать, плохо платили. Доцент Зорин — о нем речь будет дальше, инженер Сухоручкин — вы его показания здесь помните, инженер Крашенинников — и его вы тоже помните, — три надежные опоры вредительской контрреволюции, заговорщиков на Мосэнерго. Это — опытные, спокойные, не теряющие мужества, как некоторые из их участников, умеющие скрывать свои вредительские действия, «работу», «деятельность», люди, умеющие понимать друг друга с первого слова, я скажу больше и дальше, — с первого взгляда. Тут кое-кто из защитников пытался так построить защиту в отношении тех или других подсудимых: «Что же, вы разговаривали первый раз 10 минут, другой раз 20 минут, третий раз 30 минут, в общей сложности за все встречи 2 часа, и что же за такой 2-часовой разговор можно сделать?» Наивное рассуждение, тоже свидетельствующее о недостаточно ясном представлении, о ком идет речь и о каких делах идет речь. Именно это люди — Зорин, Сухоручкин, Крашенинников — это люди, понимающие с одного слова, что от них требуется, это люди, понимающие, что говорит выражение глаз, что говорят складки губ, умеющие воспринимать эти вредительские «песни без слов» контрреволюции. И меня нисколько не удивляет, что у них был мгновенный разговор, что у них был быстроходный разговор, — нисколько не удивляет!
Что мы видим на Мосэнерго? Я сказал — авария на 1-й МОГЭС, на Шатурке, на Орехово-Зуевской ГЭС. Мы имеем, таким образом, достаточно длинную серию аварий, организованных достаточно умело и опытно.
Заканчивая перечень этих аварийных вредительских случаев, я должен все-таки с удовлетворением констатировать, что как ни многочисленны были эти аварии, они не смогли причинить нашим социалистическим предприятиям сколько-нибудь значительного вреда, что все эти вредительские акты разбились о мощь и прочность наших предприятий. Я должен констатировать бессилие, ничтожество этих людей, такое же бессилие этих вредительских актов, какое некоторые из их соучастников, и в частности Торнтон, обнаружили здесь, такое же бессилие и ничтожество в организации своей собственной защиты.
Позвольте перейти к характеристике преступлений, роли и ответственности отдельных преступников.
Мы имеем перед собой такой, факт, как собственное признание ряда людей. Это могло бы освободить в иных случаях вообще от исследования каких бы то ни было других доказательств. Мы знаем, что по процессуальному праву и любого капиталистического государства, и в частности по процессуальному праву Англии, одно только сознание обвиняемого перед судом дает право суду не производить никакого судебного следствия. Такая же процессуальная норма имеется и в нашем праве, ибо не всегда при наличии сознания обвиняемого является необходимость проверки всех обстоятельств дела в целях проверки правильности этого признания. Но в буржуазном праве этот принцип — не случаен. В буржуазных странах продолжает царить старое средневековое представление о значении и качестве доказательств, среди которых личное сознание обвиняемого считалось лучшим, считалось «царицей всех доказательств».
Поэтому с точки зрения тех, кто следит за каждым шагом судебного следствия и так нервно следил и следит за ходом предварительного следствия, что терял по временам хладнокровие и ударялся в истерику, мы могли бы сказать, что, даже исходя из объяснений подсудимых, надлежит признать обвинение полностью доказанным.
Но надо подчеркнуть, товарищи судьи, что в этом процессе, который имеет величайшее значение, наряду с признанием самих обвиняемых мы имеем целую сумму объективных доказательств, против которых не могут устоять никакие враждебные нам силы.
Мы никогда не имели такого богатого обличительного, обвиняющего, доказательного, объективного материала, каким является эта папка экспертизы, опирающейся на имевшие место факты аварий, на обследование этих фактов аварий, на тщательный анализ причин этих аварий и на выводы совершенно категорического порядка, говорящие о том, что эти аварии были, что они были организованы умышленно. Таким образом, у нас имеются в руках все эти объективные материалы, которые говорят о том, что даже при самом пылком воображении нельзя выдумать того, что в действительности имело место, что зафиксировано, запечатлено и в актах, и фотографиями, и даже в лживой защите тех из обвиняемых, которые пытаются вообще опорочить все то, на что мы ссылаемся, на что еще недавно ссылались они сами, как на имевшие место достоверные и безусловно установленные факты.
Я хотел просить Специальное присутствие Верховного суда, когда оно будет обсуждать приговор, обратить внимание именно на эту сторону дела и еще раз просмотреть, хотя бы Для этой цели, с точки зрения оценки позиции обвинения в этом вопросе, представленное нами Верховному суду наше обвинительное заключение, где мы в основу кладем экспертизу, где мы кладем в основу наших обвинений твердо установленные факты, где мы в основу кладем материал с точки зрения техники, с точки зрения технической экспертизы, — те самые факты, из анализа которых мы приходим к оценке субъективных показаний и субъективных признаний.
В моем присутствии на предварительном следствии следователь по важнейшим делам вел допрос Макдональда, и Макдональд в первые же 10 минут нашего разговора с ним по поводу предъявленного ему обвинения на дознании в ГПУ подтвердил правильность своих показаний и дал дополнительные — я думаю, я уверен в этом — искренние и добросовестные показания, которыми не отличаются показания других его сограждан, привлеченных к этому делу, в частности — показания Торнтона.
Этот штатский скромный инженер, который к тому же и не играет такой роли в этом деле, как Торнтон, а может быть именно поэтому, в этом процессе нашел в себе достаточно мужества, чтобы сознаться, будучи схвачен за руку, в тех — преступлениях, которые он действительно совершал. Он действовал, этот штатский инженер, мужественнее, чем действовал этот месопотамский храбрый воин. Когда мы спросили Макдональда: «Чем же объясняется то, что вы дали такие показания?», Макдональд ответил: «Двумя обстоятельствами, — я хочу внести полную и возможную ясность в это дело, и я должен дать эти показания под тяжестью предъявленных мне улик и доказательств». Вот был ответ Макдональда. И это правда, и это верно, ибо тяжесть наших улик очень велика, тяжесть этих улик опирается на громадную работу, проделанную в процессе предварительного следствия в небывалые по быстроте сроки. Эта техническая проверка тех актов, на основании которых было воздвигнуто и — я сейчас могу с удовлетворением сказать — прочно стоит наше здание государственного обвинения.
