В телеграмме за № 14555 начальник Московского КГБ генерал Прилуков распорядился создать оперативный штаб, «усилить работу по противодействию диверсионно-подрывной деятельности противника в отношении объектов промышленности, транспорта и связи, предприятий жизнеобеспечения населения, предупреждению чрезвычайных происшествий, саботажа, вредительства, антиобщественных проявлений». Его же приказом нештатные оперативно-следственные группы повышенной боевой готовности «Волна» были переведены на усиленный вариант работы «до особого распоряжения центра». Тысячи чекистов сидели по домам, ежеминутно ожидая по телефону сигнала экстренного сбора «Пламя».^{28}

Столичные комитетчики потом будут трудиться на улицах, площадях, среди защитников «Белого дома». Впрочем, существенную помощь в том окажут и офицеры Главного разведывательного управления Министерства обороны СССР, и сотрудники Дипломатической академии Генерального штаба: 19 августа они получат команду — переодевшись в гражданскую одежду, собирать информацию о «бунтарях» и «зачинщиках» на митингах и баррикадах.^{29} ГРУ к тому же будет отдан приказ пресечь работу независимых радиостанций.

Спецгруппы были организованы и в Третьем главном управлении — (военная контрразведка). Им выдали оружие и командировочные удостоверения без указания места командировки — часть из них потом «оказалась» в Вильнюсе и Риге.^{30}

В ночь с 18 на 19 августа члены ГКЧП подписали известный документ о внезапной болезни Горбачева и введении чрезвычайного положения. По сему поводу крепко выпили — то есть очень крепко. Только Крючков был трезв.

Дальнейшее известно[97].

Группа «А-7» должна была арестовать Ельцина. Не арестовала. Должна была взять штурмом «Белый дом». Не взяла. Их коллеги должны были выдворить из Москвы в места весьма отдаленные 7 тысяч человек. Не выдворили…

Мир рукоплескал победе демократии. Страна, пережив недолгую эйфорию, вновь впадала в депрессию. И, кажется, теперь уже только журналистов волнует вопрос: кто был режиссером того августовского спектакля, искренними участниками которого все мы, не ведая того, стали? Или то была еще не сама премьера, а лишь генеральная репетиция ее?

Так что же все-таки произошло? Почему переворот, столь солидно готовившийся КГБ на протяжении всего девяносто первого года, стремительно — в течение одних суток (20-го путчисты уже проиграли!) — выдохся, усох, сжался в жалкий бессильный комочек сломленных и напуганных — еще вчера таких властных — людей?

Ведь прослушивали полстраны. Держали под контролем всех верховных лиц государства. Отслеживали каждый шаг демократов. Имели в числе своих открытых сторонников Военно-промышленный комплекс, армию, наконец, — тысячи собственных, чекистских, «штыков», обреченных, как справедливо говорил генерал Дудник, на верность системе уже в силу своего служебного положения. Почему же тогда переворот провалился? Понять это необходимо именно сейчас, до того, как случится переворот следующий.

Недоучли популярности Ельцина? Возможно. Хотя последние два-три года он упорно в том их убеждал.

Забыли, что страна августа 1991 года — это уже другая страна, не та, что была в восемьдесят пятом? Тоже похоже на правду. Хотя социологические опросы, проведенные в первой половине 20 августа, показали: 52 процента населения России поддержали Ельцина, причем подавляющее большинство — именно российского лидера, а не некую абстрактную идею свободы, как это было в более развитых странах Восточной Европы. 28 процентов — выступили на стороне ГКЧП. 20 процентов — отнеслись к событиям вполне равнодушно. В большинстве маленьких городков и в сельских поселках России, занятых поисками соли и спичек, переворот просто не заметили: «что-то там происходит в Москве, нас это не касается»^{31}. Не касается! Уже одного этого было достаточно, чтобы установить в государстве любую власть.

Ведь гекачеписты, при всей невысокой оценке их интеллектуальных способностей, все рассчитали-то правильно.

Рейтинг Горбачева давно уже колебался где-то у нулевой отметки. Страна, объевшаяся его бесконечными компромиссами и маневрами (интеллигенция) и тотально за годы перестройки обнищавшая (все слои населения), защищать Горбачева не пошла бы. Плюс к тому ГКЧП сразу же, в первом своем постановлении, пообещал начать борьбу «с бесхозяйственностью и разбазариванием народного добра», заморозить цены, повысить зарплату, выдать всем желающим горожанам по 15 соток земли под огороды. Мало ли — для обывателя? Эти 15 соток запомнили. Вспоминают и сейчас.

Еще один аргумент — мужество москвичей. И — как следствие — неспособность чекистов действовать в ситуациях сопротивления им. Аргумент? Отчасти.

В ту самую страшную ночь с 20 на 21 августа 9-миллионная Москва спала. «Белый дом» собирались защищать сорок — по некоторым оценкам — семьдесят тысяч в основном молодых людей, смести которых с площади группе «Альфа» труда не составляло. «Наши агенты постоянно находились среди оборонявшихся и внутри (! — Е.А.) Российского парламента. Ночью мы объехали все баррикады… Они были «игрушечные», взять их можно было малыми силами… Мои ребята практически неуязвимы. Все это длилось бы минут пятнадцать», — откровенничал потом начальник «А-7» генерал-майор Виктор Карпухин.^{32} Была бы кровь, много трупов? В Вильнюсе, когда брали здание телецентра и телебашню, «Альфа» прошла через пятитысячную толпу, не сделав ни одного выстрела. И именно она выполнила приказ. Те, кто погиб в Литве, погибли от неумелых и бессмысленных действий солдат, как это было и в Москве. Хотя та литовская кровь и на совести «Альфы», конечно. Но более того: брать штурмом здание Российского парламента не надо было вовсе. Чтобы убить Ельцина и его команду, хватило бы уже тех спецназовцев, которые сидели в самом «Белом доме», — и тех чекистов, кто был в его охране.

Наконец, среди причин, объясняющих провал путча, называлась и такая глобальная, как общее разложение системы, и разложение КГБ в частности. И снова скажу: это лишь часть правды. Часть, но не вся.

Конечно, КГБ неизлечимо болен, как болен весь организм тоталитарного режима. Тому примеров немало. Вот лишь короткие выдержки из материалов спецпроверки и писем сотрудников Ростовского областного управления КГБ вышестоящему начальству в Москве. «Из кабинета следотдела (следственного отдела — Е.А.) УКГБ иностранец похитил секретные документы, в том числе шифротелеграммы… В здание УКГБ проник посторонний и, вскрыв сейфы, получил доступ к сводным документам УКГБ. «Установлен» какой-то пьяница… Спецгруппой МВД СССР задержан начальник Азовского ГО (горотдела — Е.А.) УКГБ, отдыхавший на юге с особо опасным преступником-убийцей… Сотрудник отдела Мошкаренко имел несанкционированный контакт с иностранцем, получал и реализовывал по спекулятивным ценам импортную радиоаппаратуру, расшифровывал а/м (агентурные материалы — Е.А.) и свою принадлежность к КГБ… Сотрудник отдела Васильцов выдал объекту оперразработки (мафиози — Е.А.), что тот изучается органами КГБ… Начальник отдела правительственной связи УКГБ Кравченко продал по спекулятивным ценам более тонны бензина и других горючесмазочных материалов. Деньги, как пояснил, требовались для встреч комиссий из центрального аппарата КГБ…»^{33} Ну и так далее и тому подобное. О том, что доносительство давно стало нормальной формой взаимоотношений между сотрудниками КГБ, что там, так же как и в миру, подношения начальству было обычным делом (кстати, Крючков, по слухам, подобных подарков не брал и систему подношений пытался подавить), — об этом и говорить не приходится. Слава Богу, не в замкнутом мире жили и живут. Так что КГБ болен — тут нет вопроса. Кроме одного: известно, что раковые больные могут жить годами, если сердце качает кровь. А Комитет — это сердце системы, и, разнося токсины, истерически хватаясь за жизнь, — не убьет ли он всех нас?..