А дальше, через пару тягучих, липких, как ополовиненная банка с медом, минут Дина Матиевна оторвалась от бумаг и вкрадчиво спросила:
– Ты еще здесь?
– Храни вас Бог, Дина Матиевна. Я жду дальнейших распоряжений! – на самом деле слушать дальнейшие распоряжения Храпунову было так же скучно, как читать книгу, написанную праведником.
– Вон отсюда!!! – привстав и опершись кулаками о стол, затрубила боевым слоном Дина Матиевна, и от ее голоса завибрировали стены, а бумажки разметало по кабинету, – Амулет и табельное оружие на стол и во-о-он отсюда-а-а!!! Я тебя отстраняю от дел впредь до особого распоряжения!
Куда делась оскоминная скука? Скуки ни в одном глазу, наоборот «все стало вокруг голубым и зеленым», очень интересно, просто драйв какой-то, просто выброс адреналина из всех крупнокалиберных желез по всем лобным долям ковровым бомбометанием…
Тут у командирши вновь зарезвился телефон, и она совершенно спокойно повторила услышанное в трубке:
– Занял третий столик от входа?.. Хорошо, продолжайте наблюдение.
Коронный номер начальницы тянул не на пару кружек, а на целый кег. Столь кардинальной санкции Максим не ожидал, подумаешь, чуть превысил дозу самообороны, грохнул некоего Чека. Неужели было бы лучше, если бы грохнули Максима? Храпунов, вжав голову в плечи, спешно выудил из-за пояса пистолетик и брякнул перед начальницей. Также спешно содрал с шеи уставной амулет, но руки его тряслись, и медная блямба упала на пол. «Ой, как мы растерялись, ой, как необходимо, чтобы нас видели растоптанным в блин». Суетливо Храпунов нагнулся, подобрал и возложил медяшку рядом с «Макаровым», обойма которого хранила серебряные пули.
– Ты еще здесь?! – продолжала грифоном налегать на стол командирша.
Храпунов попятился, попятился к двери… и оказался вне начальственных апартаментов.
– Эй, Храпунов, а правда, что одна капля кофеина убивает мокошь? – тут же подначил кто-то.
Демонстративно гордо и уже совершенно не прихрамывая на левую ногу, Максим подошел к коферазливочному автомату, правой рукой засыпал монеты в паз и правой же нажал кнопку «капуччино». Автомат погудел и нагло выплеснул оплаченный Храпуновым кофе мимо стаканчика сквозь решетку в помои. Максим оглянулся, с коллег сталось бы поколдовать за спиной ради такой подначки. Но, нет, обыкновенная непруха.
Храпунов двинул прочь мимо разномастного выставленного с насиженного места по случаю ремонта хлама. В ушах продолжал колбаситься голос Матиевны, щеки горели, будто натертые красным перцем, и богатырских сил стоило не пустить на скулы победную улыбку.
– Когда я буду выбирать между гейшей и нашим знатоком чайной церемонии, ни на минуту не задумаюсь, – подсыпал стрептоциду еще кто-то. Здоровый исаявский юмор, причем тупой здоровый исаявский юмор.
– Зато мне не придется маршировать по плацу перед архиереем, – с подчеркнуто кислой рожей отмазался разжалованный, проходя под плешью на стене, где раньше висела стенгазета «Если выключить свет, чудовища будут не видны».
– Максик, тебя все равно выперли, можно, я твою рясу на смотр одену? – тут же с места заканючил штатный ясновидец Эдик Перов, про которого шептались, что во сне говорит с турецким акцентом, хотя никогда не был в Турции. Лицо – вытянутый по горизонтали овал. Уголки губ вниз, словно в детстве обидели раз и навсегда. Мешки не только под глазами, а и над, что делало глаза раскосыми. Оттопыренные уши, волосы в два ручья. И вдобавок, сколько не бреется, черная поросль на щеках.
– Потом обратно повесишь, – сделал барский жест рукой Максим и не сдержался, загадочно добавил, – Я намерен сюда вернуться.
В левой руке его был зажат умыкнутый комок бумаги – из сметенных порывом гнева со стола. Когда Максим виновато гнул шею, содержание этой бумажки его очень-очень-очень заинтриговало.
* * *
Где-то около двух часов ночи мертвенную тишину коридоров кафедры патологической анатомии мединститута имени N нарушил заунывный скрип колес больничной тележки. За тележкой следовали две темные личности. Одним из запоздалых посетителей являлся хозяин магазинчика «Чай, кофе – круглосуточно» Хляст, второй оставался человеком-загадкой. А на тележке покоился похищенный из морга, уже выпотрошенный студентами и неумело заштопанный Чек. Полуосвещенный коридор казался Хлясту бесконечным, словно дело происходило внутри газопровода «Уренгой-Помары-Ужгород».
Каждая дежурная лампа в рамках служебного долга освещала сперва ледяное быльце больничной тележки, затем торчащие из-под простыни босые сизые пятки – одна нога с биркой, затем покрытое простынею с головой окоченевшее тело Чека, затем двух следующих за тележкой персонажей. Второго – Хляста, толкающего тележку. И первого, ставящего ногу на всю ступню при прямой спине, более ладно скроенного, более молодого, к тележке не притрагивающегося. В откатывающихся в обратную сторону окнах меж туч плескалась луна. Оконные стекла дребезжали, терзаемые порывами ветра.
– В такую погоду спасает только процеженная сквозь собачью шерсть водка, – в который раз пытался завести беседу Хляст. А все без толку, его сентенции не вызывали у напарника даже мимолетного интереса.
Хляст, прежде обыкновенный шарлатан, обещавший в газетных объявах очистить карму, найти пропажу по фото и снять венец безбрачия, был завербован Богдуханом лет семь назад и еще пару месяцев тому выполнял не шибко серьезные поручения. Однако прежние связи Хляста вдруг оказались востребованы: именно через Хляста Богдухан вышел на плантаторов приворотной травы и заказал небывало большую партию. А теперь Хляст выполнял еще более важное задание Богдухана…
А тележка въезжала в полосу мрака, и через пару секунд доставалась следующей лампе. И все прокручивалось по новой: быльце… пятки… труп… двое… луна…
Наконец, словно устав, тележка притормозила и вписалась в намертво пропахшую антисептиками операционную. Темную, будто склеп, только лиловыми огнями полыхали глаза Хляста. Первый на входе бережливо поднял повыше плоский чемоданчик, чтобы не царапнуло тележкой. У первого оказались непропорционально большие кисти рук с длинными музыкальными пальцами.
Хляст нашарил выключатель. Вспыхнул колючий, как иней, холодный свет, стократ более мощный, чем в коридоре. Двое из трех непроизвольно прищурились, и вытатуированный на правой щеке Хляста трилистник, завяв, сморщился.
Тот, что держал спину прямо, не стал мешать напарнику в одиночку перекатывать негибкий труп с тележки на белоснежную плоскость операционного стола.
– Опаньки! – поднатужился и сгрузил мертвеца Хляст, – Бревна легче ворочать, – это он пожаловался на нелегкую долю, хотя здоровьем был не обделен, – Помог бы? – без особой надежды добавил Хляст и, наконец, решился спросить, – Ну, здесь-то тебя свет устраивает? – а сам угрюмо потер шею пятерней, будто по шее плакала веревка.
Первый на эти слова бровью не повел. Мыча с захлопнутым ртом какую-то невразумительную мелодию, обошел вокруг стола и остановился в голове тленника. Глаза первого хранили отрешенную задумчивость, пальцы свободной руки барабанили по краю операционного стола. Так ведет себя ваятель, примериваясь к мраморной глыбе. И еще таилось в чертах первого нечто кошачье. Жиденькие усики, готовые встать дыбом волосы на загривке, какие-то нюансы в пластике. И еще читалось в повадках первого нечто извращенное. Наверное, в его духе было заказать всем в кабаке угощение, но не выпивку, а, например, шпроты.
…Буквально через час после того, как Хляст получил от Богдухана очень важное задание, в дверь Хлястовой квартиры позвонил тот, кто сейчас рядом, и предложил свои услуги приблизительно следующим образом: «В Китае есть совершенно уникальная школа, где врач, обнюхивая больного, может диагностировать порядка трехсот различных болезней. Я же – большой спец в парфюмерии…», «Чего?» – через цепочку переспросил оторванный от тяжелых раздумий Хляст. «Скажу вам, как художник, что по запаху ознакомился с вашей проблемой и берусь ее решить». Может, Хлясту оказалось бы умнее сейчас же вязать или мочить визитера, но инициатива туго давалась бывшему шарлатану. И Хляст, оставив гостя за дверью, связался с Богдуханом по заговоренному от прослушки мобильнику.
