— Больно же!

— А я сдержусь. Ну, ступи!

— Не стану: противно по руке ходить.

— Тогда не задирайся. У меня выдержка.

Когда Лёня рассказал об этом своим друзьям, Миша коротко заметил: «Болтает».

И все решили, что Витя не только «маменькин сынок», но и хвастун…

Вот об этом Вите Черноскутове и шла сейчас речь.

— Не надо, — сказал Лёня. — Не возьмем. Да его и не отпустят.

— А если отпустят?

— Если отпустят… А мы спросим у Павла. Как он скажет, так и сделаем. Ладно?

— Договорились. А сейчас давай все обсудим…

…Когда Вова, прибрав в квартире, спустился на первый этаж и заглянул в замочную скважину Лёниной комнаты, он увидел приятелей, склонившихся над столом и что-то чертивших на большом листе бумаги…

Друзья просидели вдвоем все утро, горячась и споря, составляя планы, обсуждая свою будущую экспедицию.

Потом они пошли в библиотеку.

— Дайте нам все книги о пещерах, — попросил Миша.

— Только не совсем все, а про уральские пещеры, — поправил приятеля Лёня.

Ребята хитрили. Им нужна была литература только о Джакарской пещере, но они решили, что до поры до времени никто не должен знать об их замысле.

— Вот про Кунгурскую пещеру есть.

— Нет, про Кунгурскую не надо. Мы уже читали.

— Тогда вот про Капову.

— А это где?

— Прочитайте — узнаете.

Им дали про Капову пещеру, потом про Лаклинскую, Сергеевскую, Игнатовскую… Много книжек дали. Ребята с жадностью набросились на них. Сначала читали вместе, потом разделили стопку книг пополам. Но только в двух книгах они обнаружили несколько скупых строк о «своей» пещере. В одной было сказано: «На Шарте, близ села Сломино, находятся большие Джакарские пещеры»; в другой: «Значительный интерес представляют также Джакарские пещеры на реке Шарте, но, к сожалению, они почти не изучены».

— Что же делать? — задумался Миша.

— Изучать, — серьезно сказал Лёня и, воодушевляясь, заговорил: — Ну да! Вот и хорошо, что они не изучены. Может, верно, мы пользу какую принесем. Видишь, вон пещер-то как много, ученых на всех нехватает.

Время в библиотеке они провели не зря. Книги рассказали им много интересного и важного. Кое о чем они слышали на уроках и раньше, но как-то не обращали особенного внимания. Так ведь частенько бывает: слушая учителя, мы почему-то думаем, что он больше для себя, чем для нас, старается. А когда спохватишься — бывает это иногда и через много лет, — учителя-то рядом нет. Приходится самому заново докапываться до истины.

Вот и сейчас, торопливо листая книги, ребята сталкивались с вещами, о которых когда-то — они это смутно вспоминали — уже рассказывал им Игнат Семенович и которые сейчас вдруг предстали перед ними в каком-то новом свете — очень интересными и, главное, нужными. Размышляя о будущем походе, они почувствовали, как много знаний недостает им.

— Знаешь, Лёня, что я думаю? — задумчиво сказал Миша. — Нам обязательно нужно прочесть как можно больше книг о путешествиях.

— Обязательно, — согласился Лёня.

Домой они вернулись вечером. По дороге договорились: завтра в одиннадцать собраться всем членам звена на совет. Сделать это тайно. Витю пока не звать. Сбор обеспечивает Лёня. А Миша с утра отправляется в разведку на детскую экскурсионно-туристскую станцию. Но о найденном плане — молчок.

Лёня рвался немедленно пойти к Павлу, но Миша резонно ответил:

— Ты же знаешь, он всегда говорит: «Обдумай сначала сам, потом советуйся со старшими».

Действительно, Павел — пионервожатый школы, в которой учились друзья — не раз повторял эти слова. И кому-кому, а Лёне они были хорошо известны. Лёня Тикин был вожаком одного из пионерских звеньев. Только сейчас звена у него не было: двое, как только начались каникулы, уехали с родителями на дачу, четверо были в лагере первой очереди, а Лёня, Миша и Дима Веслухин собирались поехать туда во вторую очередь. Но и треть звена жила почти так, будто звено было полным. Ребята включили в свой коллектив Вову Дубова. Жили и играли не расставаясь, важные дела решая сообща.

…К одиннадцати все были в сборе. Нехватало только Миши.

За домом, где жили ребята, вернее — за двором дома, тянулся сад, спускавшийся к реке. В начале его, поближе к дому, были разбиты цветочные клумбы и желтели посыпанные песком дорожки. Дальше раскинулась ровная, как стол, теннисная площадка. Справа стоял сарай, за ним был огород, а слева, за кустами сирени, начинался старый сад, сохранившийся еще с дореволюционной поры. Ветвистые березы, густые заросли жимолости, а еще дальше, у каменистого берега мутно-желтой Шарты, — стена акаций. Здесь, в дальнем углу сада, за высокой травой, были развалины кирпичной беседки. Туда можно было прятаться с уверенностью, что тебя никто не заметит.

Рядом, всего в каких-нибудь пяти-шести шагах, за густой зарослью жимолости, тянулся забор городского сада. Раньше ребята частенько забирались туда, играли в разбойников и в прятки, а главное — воевали с Архипычем, сторожем сада. Архипыч, тряся бородой и размахивая метлой, гонялся за ними по аллеям, нещадно бранил и вечно грозил надрать уши. Но зимой этого года ребята помогли ему убрать снег, и Архипыч стал беспрепятственно пускать их в сад. И странно: теперь уже сад не так манил к себе ребят. Они, конечно, бывали там, но реже, чем прежде. Чаще они собирались в своем саду, у развалин беседки. Сюда сошлись они и сейчас.

Ждали Мишу. Вова, лежа в траве, жевал сухарь и дрессировал муравья, гоняя его по соломинке. Лёня палочкой чертил какие-то узоры на кирпиче. Димус — так звали Диму Веслухина — растянулся на лужайке.

Это был худой и высокий чернявый мальчик. У него были крупные темные, как спелые сливы, глаза. Широкие брови над ними сидели высоко, и поэтому казалось, что Дима всегда чему-то немножечко удивляется. Губы и нос у него были самые обыкновенные, но уши — нет: большие, широкие, они сильно оттопыривались и, как шутили ребята, могли принимать волны любой длины. Действительно, Дима обладал очень хорошим слухом и был музыкален. Мечтательный и застенчивый, он никогда не рассказывал о своих успехах, но друзья его знали, что педагог, у которого Дима обучался игре на скрипке, называл его способности чудесными. Впрочем, быть музыкантом он не собирался. Он хотел стать ботаником.

Сейчас Дима растянулся на лужайке животом вверх, задрав рубаху на голову.

— Мне надо, чтобы тут загорело, — объяснил он приятелям, тыкая себя в живот. — А то спина черная, а тут белое. Неравномерность загара нужно устранять. — Дима любил иногда выражаться «по-ученому», «по-книжному».

Прошло минут двадцать. Миши не было.

— Вот уж это нечестно! — ворчал Дима. — Сказано: в одиннадцать, значит — земля провались, а ты в одиннадцать будь. Ты как, Лёнька, полагаешь?

— Я — так же. Но сегодня Миша может опоздать: у него важное дело.

— Слушай, — Дима перевернулся на живот, чтобы видеть Лёню, — а вы всерьез что-то интересное придумали?

— Нет, дурака валяем! — огрызнулся тот, и по его обиженному и задорному тону Дима понял, что беспокоится напрасно.

Так как Дима не любил обижать кого-нибудь, а тем более Лёню Тикина, которого он очень уважал, то попросил:

— Ты, Лёнь, не сердись: я просто волнуюсь, оттого что Миши так долго нет. — И снова повернулся на спину, подставив солнцу живот.

Было жарко. В саду стояла тишина.

Волны лениво и робко плескались о берег, шурша галькой.

— Бежит! — крикнул Лёня вскакивая.

Миша раскраснелся и вспотел. Отсалютовав по-пионерски, он радостно сообщил:

— Все в порядке!

Вожак звена огляделся, чтобы проверить, одни ли они в саду, потом сказал:

— Давайте ближе: вот сюда, в тень.

Вова с сожалением взглянул на своего муравья, вздохнул и положил соломинку на землю. Измученное шестиногое немедленно сбежало. Дима быстро поправил рубаху и присел рядом с Вовой.